Эту смешную (сейчас) историю привёл в своей автобиографической прозе Илья Войтовецкий. Когда его, нового «подаванца» (в ОВИР на Израиль), повёз на профилактическую беседу в Свердловский КГБ тамошний капитан, этим стихотворением объяснил свеженький «изменник родины» свою жизненную позицию:
Я люблю и берёзу, и тополь,
и неяркую синеву.
Но, наверно, час уже пробил
над страною, где я живу.
И когда под небом осенним
полетели птицы гуськом,
я себя в этой горькой Расее
вновь почувствовал чужаком.
Нет причастности в жизни чище,
чем к страданьям земли своей.
Вот гляжу я в глаза мальчишек —
двух смышлёных моих сыновей:
неужели трусливыми басенками
мы обманывать их должны,
обрекая быть вечными пасынками
неприветливой этой страны!
За туманным её горизонтом,
в незнакомых и дальних краях,
там где плещется море золотом,
жить должны мои сыновья —
не изгнанники и не пленники,
смело в дом заходящие свой,
где живут мои соплеменники
с гордо поднятой головой.
За что и удостоился от восхищённого кэгэбэшника возгласа: «Есенин!»
Ну аналогий в поэзии лично я не люблю, тут мы с капитаном Романовым расходимся. А вот уровень, мастерство, искренний голос — выношенный, выточенный ещё с тех времён, когда он, дожидаясь ответа, вёл счёт: «Боря уехал, Юлика посадили, значит 1–1» — это действительно незаурядно. Ныне обитает Илья, ровесник моей мамы, в престольном граде Беэр-Шева — уже лет за 40 радуясь бытию на своей земле «с гордо поднятой головой».
Отдохнём от военных сводок, сегодня у нас в гостях — человек, никогда не прерывающий постижение мира и размышление о нём. Человек, для которого быть евреем — со всеми входящими и исходящими — право, долг и — наслаждение.
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com.
Илья Войтовецкий
Я прожил жизнь
и жил не просто,
удел такой — поди сыщи!
Дано мне право первородства
не за похлёбку, не за щи.
Не награждаем, не обласкан,
я слышал окрики:
– Не смей!
Судьба слагалась, словно сказка,
а в ней — чем дальше,
тем страшней.
Я был повержен и унижен,
глотая пыль чужих дорог.
Мой Б-г на этом свете выжил,
поскольку я Его сберёг.
…В пустыне женщины рожали.
…Шёл долгий путь и вкось, и вкривь.
Мне Б-г вручил свои скрижали,
к бессмертию приговорив.
Всё помню:
пламя выше роста,
Хорив* священный,
утро,
куст…
Н Е О Т К А Ж У С Ь
О Т П Е Р В О Р О Д С Т В А
И О Т С Е Б Я
Н Е О Т Р Е К У С Ь .
* Хорив — ещё одно библейское название горы Синай. Там, из пылающего куста терновника, Б-г обратился к Моисею, повелев ему вывести народ Израиля из рабства, в котором он находился в земле Египетской.
***
Я родился на исходе ночи,
крикнул в первый раз,
что было мочи,
и — пока живу, с тех самых пор.
Я пришёл без имени, без скарба,
в тот момент не звякнула
литавра.
Падал снег на крышу, на забор.
Нет ни крыши той и ни забора.
Буду жить до точки, до упора
и уйду, и растворюсь во мгле,
не оставлю ни следа, ни тени.
Лишь одно моё приобретенье — имя.
С ним я прожил на земле.
***
Ступенька-ступенька-
ступенька-ступень —
ко мне устремляются изо дня
в день.
Я снизу смотрю в поднебесную
высь —
смотрю и взываю:
– Ау! Отзовись!..
А там, наверху, подперев облака,
стою я, не в силах дождаться,
пока,
стремящийся вверх через свет,
через тьму,
смогу я подняться к себе самому.
Проносится ночь, начинается
день.
ступень…
ступенька…
ступенька…
ступенька…
***
Далека от нас Россия —
радость с горем пополам.
Бродят рощицы босые
по росистым по полям,
сыплет снежная присыпка,
кровли мокнут под дождём.
Чья вина или ошибка,
в том, что там я был рождён,
что судьбою я отмечен
самой горькою из мет,
что всегда её наречье
на слуху и на уме?
Может быть — я зря об этом
всё твержу да морщу лоб.
Но ведь стал моим поэтом
толстогубый эфиоп.
Как сквозь строй, иду сквозь сроки —
перед миром бос и наг,
и в пути мне дарят строки
Мандельштам и Пастернак.
Вездесущ, но не всесилен,
жертва собственных идей,
вечный пасынок России —
я, российский иудей,
дни связавший, словно звенья,
Бытием попрал битьё
под её благословенье,
под проклятие её.
УТРО КРАСИТ НЕЖНЫМ ЦВЕТОМ
Я рано встал.
Мой пёс стоит на стрёме.
(Конём бы был, ещё бы грыз узду.)
Я рано встал, готовый к обороне,
а также, разумеется, к труду.
Я понимал, что дел сегодня много
и жизнь кипит, клокочет
и течёт,
и молодым везде у нас дорога,
и старикам, естественно,
почёт.
Я принял душ,
сопровождая песней
журчанье струй и водопад идей,
а на просторах родины чудесной
так много замечательных людей!
Всё дальше наши дали,
выси выше,
красоты краше и светлее свет.
Пусть наши песни Некто
там услышит,
рукой помашет и пошлёт
привет.
Я что-то в жизни делал,
что-то строил,
прошёл немало городов и стран.
А дочь моя, проснувшись,
«Шма, Исроэл»*
негромко повторяет по утрам…
5 февраля 2009 года
НЕМИНУЕМАЯ ВСТРЕЧА
Не соблюдаю сроки,
не запасаюсь впрок,
записываю строки,
скрываюсь между строк.
Взбираясь в гору, гору
не мыслю обойти
и понимаю: скоро
уже конец пути.
Закончится дорога,
и на исходе дня
я повстречаю Б-га,
и примет Б-г меня.
Усвоивший уроки,
я, молчалив и строг,
представлю Б-гу строки,
а Б-г прочтёт меж строк.
РАЗГОВОР С СОЛНЦЕМ О Б-ГЕ
Подобно фанатичному
японцу,
живущему восьмой десяток лет,
как божеству, я поклонялся
Солнцу,
дающему земле тепло и свет.
Я перед ним склонился низко
в пояс
и попросил:
– Светлейшее, сияй!
Но помни:
я еврей, а не японец,
мне Б-г явился на горе Синай,
меня немало люди унижали,
я много исходил путей-дорог,
но — как-никак —
священные скрижали
лишь мне доверил
Всемогущий Б-г.
– Б-г — это я, —
сказало Солнце строго,
и возразил я честно, не юля:
– Нет, ты не Б-г, ты лишь
частица Б-га,
как лес и горы, небо и земля.
Б-г — это наши чувства,
наши мысли,
и море от поверхности
до дна,
и самые возвышенные выси,
и мирозданья суть и глубина,
и этот стих
(он Б-гом надиктован),
и жест, который подсказал
мне Б-г,
Б-г — это Моцарт, Бах, Шопен,
Бетховен
и Леонардо, Рембрандт
и Ван-Гог,
Вселенная и придорожный
камень,
медвежий мех и рыбья чешуя,
и даже, — я сказал,
всплеснув руками, —
и даже… не поверишь, даже я.
– Послушай, — мне ответило
светило,
смирив гордыню и понизив
тон, —
твой Б-г, я понимаю,
это сила,
поскольку мы с тобою — это Он.
Я ощутил: в его словах тревога.
Мой лоб лучом, как пальцем,
поскребя,
произнесло:
– Кто отвергает Б-га,
тот отрицает, стало быть,
себя.
И я, подобно старому
японцу,
живущему на свете много лет,
с благоговеньем поклонился
Солнцу,
дающему земле тепло и свет.
ПРАВО ВЫБОРА
Хорошо б пожить над Рейном,
есть сосиски, пиво пить.
Для чего же быть евреем,
если можно немцем быть?
Можно быть ещё французом,
есть лягушечье рагу
и валяться кверху пузом
на Лазурном берегу.
Можно стать почти испанцем
на осьмушку или треть,
обольщать сеньору танцем
и в саду романсы петь.
Можно быть английским лордом,
итальянским травести
иль в Норвегии над фьордом
дом себе приобрести.
Можно быть и тем, и этим,
славно жить, плевать с моста,
объясняя малым детям,
кто на крест послал Христа,
проявляя прилежанье,
грея кости на песке.
Только Б-г писал скрижали
на еврейском языке.
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 4,50 из 5)
Загрузка...
