Продолжение. Начало в № 760
Итак, вернёмся к незаслуженно забытому Ною. Мы оставили молодожена Нойку Цаплиса в кресле парикмахера, занятого беседой с мастером о смысле жизни. С той поры прошло лет восемь. На свои трудовые сбережения Ной построил новый дом и отделился от тёщи, которая хоть и ощущала определённый дискомфорт от близости с таким решительным образом сместившим её с должности семейного диктатора зятем, но вынуждена была смириться с этим.
К тому же указанный моральный дискомфорт вполне адекватно компенсировался материальным комфортом, который умело создавал удачливый в парнусе зять в прямую противоположность трусливому в этом деле мужу Пине…
Морда — как фигочка!
Жена Ева послушно, как по расписанию, родила Нойке сначала сына Моню, а потом и дочь Полю. На этом детопроизводство застопорилось по причине недомогания супруги. Свободолюбивый и, вероятно, не всегда «кошерный» в отношении женского пола Ной к жене и к нуждам семьи относился внимательнейшим и ответственнейшим образом. Короче, в семье это был великодушный, временами даже ласковый диктатор. Читатель, конечно, понял, что Нойка Цаплис — далеко не лох и в обиду себя не даст даже самому сильному мира сего, то есть местечка.
Себя-то в обиду не даст, но вот подкузьмить кого-то — с дорогой душой. Не то чтобы Ной был способен на какие-то гадости или, не дай Б-г, подлость. Нет и ещё раз нет! Но вот иногда «достать» земляка розыгрышем или шуткой — этот грех за ним водился. Любимым его трюком была инсценировка следующего содержания.
Встретив жертву будущего розыгрыша, — как правило, хорошо знакомого, но при отсутствии такового и малознакомого посельчанина — Ной здоровался и застывал в тревожном недоумении:
— Послушай, что с тобой? Ты в порядке?
— Да вроде бы всё хорошо… А почему ты спрашиваешь?
— Нет, ничего… Что-то мне показалось, ты не такой, как всегда. Ты что, чем-то переболел?
— Да я здоров, как бык. С чего это ты взял, что я болел?
— Ничего, ничего, не обращай внимания. Наверное, мне показалось…
И задумчиво продолжал:
— Такой бледный, мешки под глазами, сами глаза какие-то потухшие…
У собеседника портилось настроение:
— Нойка, не морочь мне голову, ничем я не болею и чувствую себя хорошо!
— Ну и слава Б-гу! Хотя, на мой взгляд, ты сильно исхудал, весь обмяк, спина сгорбилась… Морда — как фигочка! А-ну, покажи язык.
Сбитый с панталыку, растерянный земляк глупо разевал рот и показывал Нойке красный язык. Ной встревоженно качал головой и поспешно, чуть испуганно, прощался. Как минимум до конца дня настроение односельчанину было испорчено — что и требовалось доказать.
Любил Нойка и другие подшучивания, но мы ограничимся этой «экзекуцией», поскольку она имела неожиданные последствия.
… В любом деле важно вовремя остановиться, или, как говорят в Украине, знать «зась». Получавший от своих проделок «платоническое» удовольствие в условиях полной безнаказанности, Ной потерял бдительность и нарушил конвенцию. Вот как это произошло.
Нарушитель конвенции
… В каждом местечке существовали как бы три категории его обитателей: те, кто постоянно посмеивался над земляками, те, кто постоянно становился объектом (или жертвой) этих не всегда безобидных шуток, и, наконец, те, кто участвовали в происходящем как рядовые, но всегда благодарные зрители. Иногда члены третьей группировки переходили во вторую, сами становясь объектом подшучивания, реже — в первую.
Члены элитной компании очень редко подвергались остракизму: здесь сохранялась кастовая неприкосновенность и боязнь сокрушительного ответа. Читатель подозревает и, как всегда, прав в своих предположениях о том, что Нойка Цаплис законно находился в самой первой группе копдрееров. И быть ему неприкасаемым всю его местечковую жизнь, если бы не эта достаточно въедливая привычка задевать земляков.
… Ранним недобрым утром, по поручению жены Евы Цаплис зашёл на местечковый базар прикупить молодой телятинки для какого-то домашнего события. Всякий уважающий себя штейтбалабус покупал мясо у Хаима-коцефа, Нойка, разумеется, не был исключением.
Поведать о том, кем был Хаим-коцеф, то есть сделать это между делом, эпизодом в рассказе о Нойке Цаплисе, было бы вопиющей несправедливостью и неуважением к памяти могучего человека. Читателю придётся потерпеть до следующей новеллы, где героем уже будет сам Хаим.
Сейчас же отметим, что Хаим, естественно, принадлежал к высшему свету хойзекмахеров, которым дозволялись любые происки, но шутки над которыми были себе дороже.
Нойка же проявил преступную беспечность и «привычке милой дал ход» именно в это злополучное утро.
— А гит морген, Фималэ. Как жизнь, как семья, как парнуса? — искренне и приветливо обратился Нойка к стоявшему за мясным прилавком с большим топором под правой рукой, ростом под шесть футов и весом под 250 фунтов (тогда таких измерений и в помине не было) мясника.
— А гитн туг, цапале (козлик — игра слов на фамилии Ноя). Жизнь и семья в порядке, а насчет парнусе — этим больше интересуется ОБХСС…
Что тебе отрубить, Нойчик?
— Спасибо, Фималэ. Это уже сделали другие и гораздо раньше… Мне же отрежь кусочек, килограмма на два, молодой телятинки. Желательно с сахарной косточкой.
У Хаима сегодня нет молодой телятины, и он рубит для Нойки кусок «пожилой» говядины с приличной костью в интерьере.
Ной обижен.
— Ты шо, смеёшься? Хаим, я же просил а инг штикале флейш, шо ж ты мне подсовываешь этого ветерана?
— Нойка, молодая телятина есть всегда в гастрономе на Дерибасовской, а у меня — шо есть, то есть. Берёшь или..?
— Беру, Фималэ, беру… Их об нышт а ондеры бреры (другого выхода нет)…
Что-то ты сегодня не в настроении… У тебя какие-то проблемы? В отместку за телятину Нойка начинает свой привычный прикол.
А у Хаима, как назло, с утра гудит башка от вчерашнего крутого магарыча по поводу купленной за хорошую цену бурёнки. Замороченный головной болью и «горящими трубами», Фима вовремя не различает Нойкиного коварства и чистосердечно жалуется последнему на известное недомогание (надо понимать — похмелье).
Тотчас же Нойка седлает любимого коня:
— То-то я вижу последнее время, что ты стал бледный, синяки под глазами, щеки впали, сгорбился…
— Та нет, это я сегодня с перепою!
— Не говори мне о том, что я вижу сам. А покажи свой язык…
И после того как заторможенный похмельем Хаим на глазах у всего штата мясного павильона и его посетителей высунул свой длинный и толстый язык, Нойка разразился своим фирменным спичем:
— Конечно… С таким языком долго не проживёшь. Шо ты себе думаешь? Похудел, осунулся — половина осталась. Ходишь какой-то потерянный… Морда — как фигочка!
В павильоне раздался хохот: назвать крупную, размером с совковую лопату, лоснящуюся физиономию мясника «фигочкой»?
Хаим-коцеф понял, что попался на Нойкин крючок и, будучи человеком достаточно мудрым, не стал на этот раз упираться и посмеялся вместе со всеми.
Продолжение следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
