В Бостонском университете прошла первая конференция историко-просветительского общества «Мемориал». Главная тема – история репрессий евреев в сталинское время. Свои доклады на эту тему представили Вадим Фельдман и Мария Селецкая (оба из Бостона), автор «Еврейского Мира» Семен Ицкович из Чикаго, историк из Далласа Леонид Белявский, журналист из Нью-Йорка Владимир Левин и др. Все доклады опубликованы в специальном сборнике. Думаю, что читателям будет интересно ознакомиться с некоторыми из них. Свой доклад зам. председателя оргкомитета бостонского общества «Мемориал» Вадим Фельдман назвал «В жерновах сталинских репрессий».
– У моего деда, помощника присяжного поверенного, Моисея Фельдмана было три сына: старший Иосиф, средний Арон и младший, мой отец, Иона. Их юность и зрелость пришлись на 30-40 годы прошлого века.
Первым «без вины виноватым» стал старший брат Иосиф. В августе 1937 года после десятилетнего пребывания в Вооружённых Силах СССР он был неожиданно отчислен с формулировкой «за невозможностью дальнейшего использования» и исключён из партии. Вот решение парткомиссии Ленинградского военного округа: «На члена ВКП(б) тов. Фельдмана И. М. было подано заявление, что он «является близким родственником врага народа Фельдмана, с которым до самого последнего времени поддерживал письменную связь». Однофамилец моего дяди – комкор Фельдман был начальником «Осоавиахима», расстрелян с группой высших командиров Красной Армии, в т.ч. с Тухачевским и Якиром (позднее все они были реабилитированы). Совпадения фамилий было достаточно для необоснованного обвинения. Тем не менее, разобрались в ошибке, и Иосиф был восстановлен в партии, но не в армии. Молодой человек 32-х лет решил сменить профессию и поступил в Ленинградский институт иностранных языков. Потом оказалось, что первая несправедливость была только началом. В 1948 году Иосиф Фельдман, подполковник, дошедший с боями до Берлина, был обвинён в измене и арестован как английский шпион.
Иосиф Фельдман – брат моего отца, владеющий немецким и английским языками, был оставлен в Берлине под именем прогрессивного немецкого журналиста Юргена Фридбаха для редактирования вечернего приложения к газете «Neues Deutschland», «Berliner Nachrichten». Он носил гражданскую одежду, имел возможность писать статьи и книги. Вероятно, этот воздух свободы несколько опьянил его. В конце 1948 года он представлял свою газету на конференции министров иностранных дел стран-победительниц в Лондоне и брал интервью у министра иностранных дел теневого лейбористского правительства. В ходе этой беседы Иосиф положительно отозвался о свободе слова и свободе печати в Англии…
Иосифа Фельдмана пытали: ему не давали спать, били, светили в глаза яркой лампой, заставляя признаться в шпионаже в пользу Англии. Но он всё выдержал и не признался, чем спас свою жизнь. Однажды он пожаловался своему сокамернику, оказавшемуся «подсадным», на жестокость методов следствия. Следователь, допрашивавший его после этого, посоветовал ему сознаться в том, что он это сказал, чтобы прекратить следствие. После этого «измена» была переквалифицирована в «антисоветскую пропаганду», и Иосиф получил 10 лет лагерей.
В общей камере, где он находился перед отправкой, не было ни одного младшего офицера – только командный состав. Иосиф отбывал наказание в уральских лагерях на лесозаготовках.
Мой дед Моисей Фельдман, не дождавшись возвращения сына, скончался. Иосиф после освобождения жил в Молдавии в городе Сороки.
В октябре 1938 года в Киеве по делу «антисоветской фашистской молодёжной организации» арестовали моего отца Иону Фельдмана, в то время студента 4 курса филфака Киевского университета. Ему и трем другим молодым киевлянам предъявлено обвинение в подготовке покушения на первого секретаря ВКП(б)У Хрущёва во время первомайской демонстрации. Группа членов ЛКСМУ, выходцев из семей мелких служащих, а также шахматистов общества «Спартак», якобы намеревалась использовать средства этого общества в размере 80 тысяч рублей на организацию террористической деятельности. С помощью чертёжника штаба МПВО, который должен был достать револьвер, группа планировала теракт. На самом деле никакой организации, конечно, не было. А было вот что. Дружили три однокурсника КГУ – Авраам Ризберг, Давид Перемыслов и Иона Фельдман. Давид Перемыслов был близоруким, впоследствии вынужден был оставить учёбу и работал в фотолаборатории Киевского Дворца пионеров. С началом войны был в ополчении, в первом же бою потерял очки и погиб летом 1941 г. В декабре 1943 года под Керчью погиб мой отец, а в феврале 1945 под Будапештом – Авраам Ризберг…
Перед войной друзья собирались у Авраама Ризберга, молодого литератора, которому как кандидату в члены Союза писателей СССР выделили небольшую квартиру.
В компании друзей был агент НКВД, выполнявший свою обычную работу. Он специально провоцировал разговоры на политические темы, а затем доносил в органы.
Следствие длилось пять месяцев. Обвинительное заключение передали на рассмотрение «Особого совещания» при наркоме внутренних дел СССР. Берия, сменивший Ежова на посту наркома внутренних дел, решил показать, что справедливость восстанавливается, и часть арестованных была выпущена. В их числе был мой отец и Соломон Рыжей, которым в наказание был зачтён срок предварительного заключения, однако два их подельника, братья Авраам и Беньямин Ризберги, получили по 3 года исправительно-трудовых работ. Все четверо обвиняемых были реабилитированы лишь в 1961 г.
Моя мама, Евгения Поляк, и её подруга Мария Дашевская, старшие пионервожатые двух киевских школ, были исключены из комсомола за «связь с врагом народа» Григорием Фурманом – заведующим отделом пионеров и школьников ЦК ЛКСМУ. Связь заключалась в том, что обе они были премированы Г. Фурманом за хорошую работу. Под пытками он называл фамилии людей, с которыми вместе работал. Перед расстрелом Г. Фурман написал заявление, где просил у всех прощения, объясняя свой поступок невероятными мучениями, которые ему пришлось испытать. Отец Г. Фурмана, работавший председателем еврейского колхоза в Крыму, после того как узнал, что его сын арестован, покончил жизнь самоубийством.
Менее всего пострадал в годы репрессий средний брат, Арон Фельдман, однако в 1948 году после ареста старшего брата он был исключён из коллегии адвокатов, а в его квартире был произведён обыск.
===
– Мне было восемь лет, когда 25 сентября 1937 г. арестовали папу – Селецкого Мирона Моисеевича, а 4 ноября арестовали маму Рахиль Львовну, – поведала Мария Селецкая о трагедии своей семьи.
Все началось в 1913 г., когда отец моей мамы – мой дед – отправился из местечка Бешенковичи Витебской губернии в Харбин. Дедушка был десятником на строительстве. В самый разгар Первой мировой войны, в 1915 г., моя бабушка с четырьмя детьми отправилась к нему. Мой папа приехал в Китай в 1924 г. В это время многие известные музыканты и артисты покидали Советский Союз. Папа был скрипачом. В начале 90-х годов я получила из Израиля страницу из журнала «Иоцей Иогуд Син», в которой вспоминают, как играл мой папа, да и скрипок таких знаменитых мастеров, как Амати и Гварнери, посредственный музыкант не мог иметь. Скрипки конфисковали в 1937 году, во время ареста.
Первым арестовали брата мамы, Левина Иосифа Львовича, потом папу и мужа маминой сестры – Островского Бориса Марковича и жену моего дяди Левину Анну Викторовну. Когда пришли за моей мамой, я была больна скарлатиной.
Папа был в Бутырской тюрьме, где раз в месяц у нас принимали 50 руб. В тюрьму я ездила со средней сестрой мамы. Она была беременна, но её муж не узнал, что у него родился сын. Теперь я знаю, что папу и мужа тёти расстреляли: папу 10, а дядю 19 декабря 1937 г. Пока у нас принимали деньги, мы считали, что они живы.
Когда арестовали мою маму, то я ушла жить к сестре, которая ждала ребёнка. 18 декабря 37 г. пришли из НКВД конфисковывать имущество. Позже я узнала, что ещё 4 декабря расстреляли мою бедную, ни в чём не повинную мамочку.
В 1946 г. я написала письмо на имя руководителя НКВД Абакумова, чтобы узнать о судьбе моих родителей. В сентябре 1947 г. меня вызвали на Кузнецкий мост, где майор сообщил, что о моей маме у них никаких сведений нет, а отец умер… В начале 90-х в обществе «Мемориал» нам рассказали, что в архивах города Омска нашли приказ Ежова, датированный 20-ми числами августа 1937 г.: «Всех вернувшихся из Китая арестовать и большую часть расстрелять, причём в самые кратчайшие сроки».
Только в декабре 1991 г. я узнала правду, когда мне позвонили домой и сказали: «Я следователь КГБ, у меня на столе дело вашей матери». Чего только она на себя ни наговорила: что работала на японскую и германскую разведки, готовила покушение на членов Политбюро, и под каждым показанием стояла её подпись. За «шпионскую деятельность» её приговорили к расстрелу. Приговор был вынесен через месяц после ареста – 4 декабря 1937 г. и в тот же день приведен в исполнение. Папу расстреляли на территории совхоза «Коммунарка» Бутовского р-на Московской обл., а маму на территории Бутовского полигона.
Единственным оставшимся в живых был мой дядя Левин Иосиф Львович. Его приговорили к 10 годам ГУЛАГа. После освобождения он остался на один год в лагере, чтобы заработать деньги на дорогу. Дядя сумел выжить благодаря громадной силе воли, доброму, весёлому нраву, не унывающему ни при каких обстоятельствах.
«В 1936 г. в Советский Союз из Китая приехали девять человек из нашей семьи. Пятерых из них вскоре арестовали. Троих расстреляли».
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
