В конце августа в селе Капустин состоялся показательный процесс над двумя жителями села, которых обвиняли в хищении тридцати двух килограммов зерна с колхозного тока. Когда к концу дня выездная сессия суда подъехала к колхозному клубу, в котором должен был состояться суд, площадь перед клубом была плотно запружена односельчанами. Лица людей выражали глубокую печаль и были, словно высечены из темно-серого монолита. Даже у молодых обозначились глубокие складки. Толпа тягостно молчала.
Накаленная атмосфера была вызвана реакцией властей не на саму кражу, она была незначительной, преступления в Капустине случались крайне редко, а тем, что большинство жителей были баптисты, а главный обвиняемый – проповедник. Власти наконец дождались повода для расправы с местными баптистами
Когда в переполненный зал клуба ввели арестованных, мгновенно утих сдержанный шепот, и воцарилась тревожная тишина. Через короткое время в задних рядах зазвучала мелодия тихой молитвы.
Я не узнал голос секретаря суда, когда она, осилив спазм, сдавленным голосом обратилась к залу:
– Встать, суд идет.
У председателя суда – человека с жестким квадратным лицом, который с готовностью выполнял заказы властей, исчезло суровое выражение. Он скороговоркой прочитал обвинение и задал подсудимым процедурный вопрос:
– Признаете ли вы себя виновными? В гулкой тишине зала твердо прозвучало:
– Нет.
Прокурор, маленький щуплый, с серым невыразительным лицом, побагровел и, не дожидаясь разрешения суда, вскочив со своего места, бессвязно прокричал:
– Как? Почему? Вы ведь на следствии признавали свою вину!
Старший по возрасту подсудимый медленно встал и, не замечая прокурора, обращаясь к суду, сказал:
– Мы всегда признавали и признаем, что взяли на току два пуда зерна потому, что оно нам причиталось, потому что мы его заработали тяжелым трудом, и в этом нет нашей вины. Мы имеем много трудодней, хлебопоставки колхоз перевыполнил, а нам не выдавали зерна, которое мы заработали Дома у нас дети, которых мы должны кормить. Прокурор безуспешно пытался его прервать. В ответ по залу пронесся тихий гул. Разгневанный обвинитель еще долго пытался выдавить из подсудимых слова признания. Он устал. И тогда я приступил к допросу обвиняемых:
– На следствии вы заявили, что, когда принесли домой зерно, вы его взвесили. Зачем?
– Чтобы знать, сколько зерна я должен колхозу вернуть, когда буду получать расчет.
– Как это можно подтвердить?
– Я сказал об этом участковому милиционеру и понятым, а также назвал вес зерна.
Участковый подтвердил показания обвиняемых. В ходе дальнейшего допроса свидетелей выяснилось, что верующие баптисты Капустина никогда не совершали краж, что в селе никто не запирает дома.
В обвинительной речи прокурор, срываясь на крик, долго и витиевато говорил об антиобщественной деятельности баптистов, о разлагающем влиянии секты, о пагубном воздействии на умы детей и молодежи.
Не припомню, чтобы когда-либо до этого процесса я с таким нетерпеливым волнением ждал приговора. Обвиняемых приговорили к четырем годам лишения свободы каждого. Для судебной практики того времени приговор казался мягким, но он был воспринят не только чрезмерно жестоким, но и оскорбительно несправедливым. Все понимали, что это наказание за веру. Никто не пролил ни одной слезы.
Я предложил подзащитным обжаловать приговор.
– Мы не хотим жаловаться богохульному правосудию. На все воля Б-жья. Дякуем за все.
Я принес жалобу от своего имени. Приговор не изменили.
Удивителен эпилог этой истории, как удивительно исчезновение государства, в котором наказывали за веру.
Через много лет после процесса над баптистами села Капустин я стоял у американского посольства в Москве и ждал разрешения на иммиграцию в США. Среди ожидающих было много украинских баптистов. Неожиданно ко мне обратился немолодой мужчина:
– Я из села Капустин. Вы были моим адвокатом…
– О, да, я узнал вас и помню то дело.
Мы вспомнили процесс, поговорили о предстоящей эмиграции и попрощались.
– Щыро дякую за все. Хай щастыть вам.
Мы обнялись.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
