«В полном разгаре
страда деревенская…
Доля ты! – русская
долюшка женская!
Вряд ли труднее сыскать».
Когда я вспоминаю эти строки Некрасова, написанные почти полтора века назад, то в памяти непременно всплывает доля другой женщины, отнюдь не русской…
===
Крохотная, щупленькая старушонка в кружевной накидке, сохранившейся еще со времен Первой мировой войны, заглядывает в комнату, где в уютном кресле с книгой в руках расположилась я:
– Кто ты? Ты говоришь по-английски?
– Нет, милая, но ты можешь со мной разговаривать на иврите.
– Прекрасно! Чувствуй себя как дома. Может, ты голодна?
Не дожидаясь ответа, она семенит крошечными ножками на кухню. Я настигаю ее в два прыжка:
– Спасибо, я сыта.
Но она уже открыла полупустой холодильник, где на одной из полок в маленькой кастрюльке одиноко томится, приготовленный для нее филиппинкой обед.
– Видишь, нет ни в чем недостатка. Наш дом всегда был полная чаша. Когда мы жили в Голландии… Знаешь, четыре года мы жили в Голландии… с 1914 по 1918. Откуда, ты думаешь, я знаю английский? Так вот, в Голландии мы жили в большом доме и не знали ни в чем недостатка. Нас было семеро братьев и сестер. Я – самая младшая. Все со мной нянчились. Сара следила за моими вещами и шила мне платья и юбки. Рейзл водила в школу и помогала с уроками. Даниэль всегда гулял со мной… Остальных… я не помню…
Перла долго пытается вспомнить выскользнувшие из памяти имена, озадачено бродит по кухне, затем, окончательно позабыв и о том, о чем только что силилась вспомнить, поворачивается ко мне:
– Я пойду к себе, отдохну. А ты можешь отдыхать в салоне.
И она, мелко перебирая ножками, направляется в свою комнату.
Облегченно вздохнув, я беру книгу и усаживаюсь в кресло…
Но не успеваю найти нужную страницу, потому что старушка опять появляется в салоне в смешной своей накидке, в которой смахивает на грибок:
– Кто ты?.. Ты говоришь по-английски?
– Я говорю на иврите…
И дальше все повторяется в той же последовательности, с той же интонацией.
Наводящими вопросами заставляю ее сдвинуть рассказ с мертвой точки. Мне это удается, но вскоре я уже жалею об этом.
– Я не помню, почему мы вернулись в Польшу… Но Вторая мировая война застала нас в Варшаве. Я уже была замужем. Нашему Давиду исполнилось 5 лет.
Когда немцы стали искать евреев, мы с мужем и сыном успели спрятаться в каком-то подвале. Оттуда я видела, как уводили на смерть моих родителей и сестру Сару, которая никогда не покидала их. Муж зажал мне рот ладонью, чтобы своим криком я не выдала нас. Не знаю, что случилось с остальными сестрами, братьями, их семьями… Но я их больше никогда не видела.
Не желая расстраивать бедняжку тяжкими воспоминаниями, я пытаюсь остановить ее, но она, усевшись на диван, продолжает свое печальное повествование:
– Мы уходили из города… Ночью шли, а днем прятались. Шли, не зная куда. Есть было нечего. Маленький Давид настолько ослаб, что даже не мог плакать. И мужу однажды пришлось выйти из прикрытия, чтобы поискать хоть какую-нибудь еду. Спустя короткое время я услышала громкую немецкую речь, а за ней автоматную очередь. Потом все стихло… Сутки прождала я мужа, пока не поняла, что его больше нет…
Я решительно перебиваю Перлу, уводя разговор в иное русло, затем, спохватившись, напоминаю ей, что наступило время обеда.
Она, позабыв о своем рассказе, охотно соглашается. За столом старушка ведет себя, как светская дама. Аккуратно заложив салфетку за воротник, умело орудует ножом и вилкой. После обеда она послушно идет в свою комнату отдыхать. А я опять с книгой в руках сажусь в кресло. Но никак не могу сосредоточиться…
===
Скрежет ключа в замочной скважине. Входит женщина лет 30.
– Здравствуй, я Эстер. Как бабушка?
– Все в порядке, спит.
– Я ненадолго, только увидеть ее, но, если она спит, не буду мешать.
Я решаюсь спросить ее о том, что мучает меня:
– Эстер, ты ее внучка?
– Нет, что ты. Я была невестой ее внука. Мы очень привязаны друг к другу. И теперь, когда она так одинока и беспомощна…
– Но почему?
– Ее сын Итамар погиб в Шестидневную войну. А у невестки после этого известия начались преждевременные роды. Она умерла, даже не успев взглянуть на сына. Перла выходила младенца и стала ему и отцом, и матерью. Имя дала, как хотели родители, Итай.
– Погоди, погоди, но ее сына звали по-другому…
– Давид умер от голода, когда они прятались от немцев. Ему было только 5 лет. После этого она вышла из своего прикрытия навстречу смерти. Но смерть щадила ее… Даже в лагере, когда Перла уже была в газовой камере, внезапно закончился газ. В суматохе, ведомая толпой, она бежала из лагеря.
Уже после войны познакомилась с человеком, который, как и она, потерял всю семью. Он был намного старше, но горе сблизило их. Они поженились, и вскоре родился Итамар.
– А Итай?
– Она вырастила его. Почему же он не заботится о бабушке?
– Итай погиб во время теракта в торговом центре…
Эстер умолкает. Какое-то время мы сидим молча, погрузившись в невеселые мысли… Эстер нарушает тишину:
– Пусть она спит. Сон – лучшее лекарство от страшных воспоминаний. А ведь Перла помнит все так ясно, будто это было только вчера. Имена забывает, друзей, и даже то, что произошло минуту назад. А горе свое не забывает. Оно цепко сидит в ее памяти… Ладно, я приду вечером.
Эстер уходит. Чтобы отвлечься, я вновь принимаюсь за книгу. Но вскоре понимаю, что не смогу прочитать ни строчки. История этой крошечной, тщедушной старушки, сумевшей не только выжить, но и прожить такую длинную жизнь, не идет у меня из головы. А на языке крутятся две строчки:
«Гвозди бы делать из этих людей,
Не было б крепче в мире гвоздей…».
===
– Кто ты?.. Ты говоришь по-английски?..
Я вскакиваю от неожиданности. Перла стоит на пороге уже в полном боевом облачении, в забавной своей кружевной накидке, такая крошечная и трогательная, смахивающая на грибок…
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
