Берут буханку сахара
И сверлят в ней дыру,
И льют в нее горячую
кристальную воду
И золотою ложечкой
мешают в той дыре…
Всю ночь мешают ложечкой,
Чтоб царский чай на блюдечке
Был утром на столе.
От а зой, от а зой
Тринкт а кэйсэр тэй!
Еврейская народная песня
В Китае чайная церемония — это демонстрация вежливости и уважения, своеобразное проявление благодарности и любви. В Японии — уход от обыденности в духовность, размышление о высоком, не обремененное низким; воспарение души, расцветающей, как сакура в пору цветения. В Англии — это дань незыблемости права англичанина, почти наследственного, на чашку чая в раз и навсегда отведенное время, подобное праву монарха восседать на троне, а у евреев это все вместе, перемешанное в каждой мишпохе на свой лад и вкус, и поэтому как пьет чай еврей, известно только этому конкретному еврею и его мишпохе.
У нас в семье все пили чай по-разному. Дедушка пил всегда грузинский чай, который заваривала ему в фарфоровом чайничке бабушка за час перед приходом его с работы, пил он всегда в тонком стакане, кладя ровно две ложечки сахара, после чего подносил стакан ко рту, чуть-чуть отпивал и принимался читать свежую газету, оставив чай в стороне.
Бабушка чай пила из чашки, всегда с вареньем, и чай ей временами заменял еду, ибо единственная в нашей семье она ела только кошерное, а так как кошерного в то время у нас почти не было, то бабушка ограничивалась чаем утром, днем и вечером, так как в чае она была уверена, что он кошерный.
Папа любил пить чай с травой — так как привык пить в детстве, был он из большой семьи, у которой не хватало денег ни на чай, ни на сахар, и его мама делала что-то похожее на чай, заваривая разные травы, и для сладости бросала в воду ломтики ягод, яблок и морковки: немножко сладко — и хорошо.
Мама, чье детство прошло в эвакуации, чаепитие представляла как счастье, дарованное сверху, и пила, как она говорила, чай по-английски — чай с молоком, заливая в противоположность англичанам в чай молоко, а не наоборот, при этом мама кипятила молоко и очень любила молочную пенку, и еще она любила с чаем кушать вприкуску сахар-рафинад.
Но все это разнообразие нашего чаепития изменила бабушкина младшая сестра тетя Дуся, которая приехала к нам в гости из Пензы. Между бабушкой и Дусей была еще одна сестра и два брата, и Дуся по возрасту была даже моложе моей мамы. Во время войны она оказалась в Пензе, там вышла замуж за офицера, и вся связь с Краснопольем у нее была только в письмах, которые я ей писал под диктовку бабушки, которая по-русски ни читать, ни писать не могла.
В первый же день тетя Дуся сняла со шкафа самовар, который стоял там как украшение, и объявила, что с этого дня мы будем пить чай из самовара, при этом объявила это так, как будто ради этого самовара приехала к нам в гости. В тот же вечер мы все сидели за самоваром и пили одинаковый чай с малиновым вареньем, которое бабушка берегла на случай простуды, и бутербродами с колбасой и сыром — городскою диковинкой, которую привезла тетя Дуся из Пензы. Для бабушки она сделала бутерброд только с сыром.
Такой же чайный вечер тетя Дуся устроила и на следующий день, а на третий день неожиданно привела на наши чайные посиделки нового краснопольского военкома, с которым тетя Дуся успела познакомиться еще до приезда в Краснополье, в Кричеве, на вокзале, где он провожал друга на тот же поезд, на котором приехала тетя Дуся из Пензы, и, конечно, он подвез тетю Дусю в Краснополье на военкоматовском уазике.
Менялись военкомы в местечке почему-то довольно часто, и Дусин знакомый появился в Краснополье всего пару месяцев назад. Никто ничего о нем толком не знал, но военкоматовская уборщица тетя Песя говорила, что он проштрафился чем-то в армии, был раньше большим начальником, но его понизили и перевели к нам военкомом. Как это можно понизить в военкомы, никто в Краснополье не понимал, и сама тетя Песя не очень понимала, но так говорила. Военком считался в Краснополье начальником не меньше, чем секретарь райкома, и мы все не решались называть его по имени даже за общим столом, хотя он на этом настаивал, и только тетя Дуся звала его Мишей и, подсовывая бутерброды, улыбалась ему, как красавицы из трофейных фильмов, которые в то время крутили в нашем клубе. Вообще тетя Дуся была чем-то похожа на этих трофейных красавиц и совсем не похожа на нашу старенькую рассудительную бабушку, которая звала себя а алтэ идэнэ. Тетя Дуся была а юнгэ идэнэ.
Чаепитие продолжалось до двенадцати ночи, и тетя Дуся пошла провожать своего гостя. Жил военком пока в военкомате, в маленькой пристройке для командированных, а военкомат был в двух домах от нас, и бабушка ожидала, что тетя Дуся вернется назад самое большое через час, и поэтому после того как мы пошли все спать, осталась ее ждать во дворе, но тетя Дуся вернулась домой утром, когда все уже ушли на работу и дома были только я с бабушкой. Бабушка готовила котлеты: перекручивала мясо на мясорубке и стояла к тете Дусе спиной, когда та появилась на пороге кухни.
– Доброе утро, — тихо сказала тетя Дуся и громко добавила: — А у нас сегодня котлеты будут! Ой, как я их люблю!
– А кого ты еще любишь? — спросила бабушка, не оборачиваясь, и, не ожидая ответа, задала еще один вопрос: — А как муж?
– А муж объелся груш, — подмигнула мне как взрослому тетя Дуся.
– Ит ис зогт а идэнэ? Это говорит еврейка? — опять вопросом ответила бабушка на слова тети Дуси.
Потом она обернулась к тете Дусе и увидела меня:
– Зуналэ, иди во двор и почитай а бихул, — сказала она, и я пошел во двор, где уселся на завалинке прямо под открытым кухонным окном, чтобы послушать дальнейший разговор бабушки с тетей Дусей.
Мне страшно хотелось узнать, чем кончится вся эта история. И влекло меня не любопытство, а, как это ни странно, мечта стать писателем, которая пришла ко мне, кажется, в пятилетнем возрасте, когда я самостоятельно прочитал первую книжку. А писатель сродни детективу, как говорил безымянный детектив Дэшилла Хэммета: он, как и детектив, пытается понять чужую душу, но, в отличие от детектива, не отправляет эту душу в тюрьму, а помещает ее в книгу. И во имя этих будущих книг я весь превратился в слух. Правда, с завалинки я не мог видеть, что происходило на кухне, и слышимость была не ахти какая, потому что бабушка на полную громкость включила радио — то ли чтобы послушать концерт по заявкам, то ли чтобы я не слышал разговор.
Но я кое-что услышал и кое-что понял. Тетя Дуся сказала, что давно не живет со своим капитаном, но официально не разводится, потому что капитану должны присвоить скоро очередное звание, и она не хочет портить ему карьеру. А как только он станет майором, она с ним разведется. И еще она сказала, что влюбилась в военкома. А бабушка сказала, что это ей просто кажется. А я тете Дусе поверил. К седьмому классу я прочитал все взрослые книжки, которые у нас были, и там были истории, похожие на тетю Дусину. И там всегда тех, кого любили, называли по имени, а не просто капитан. А тетя Дуся называла своего мужа всегда просто капитан — и сейчас, и всегда в письмах, а военкома она назвала в разговоре с бабушкой Мишей. Музыка из радио мешала мне слушать, но бабушкины слова про то, что это тебе Краснополье, а не твоя Пенза и что а тропн либэ брэнгт амол а ям трерн (капля любви может принести море слез), я услышал. Правда, чем кончился разговор, я не понял, и стал с нетерпением ждать вечерней чайной церемонии — придет военком или нет?
Военком пришел, и опять тетя Дуся пошла его провожать, и, притворившись, что сплю, я ждал ее долго, как бабушка, но не дождался и заснул, а утром пошел в школу, так ее и не встретив. А после школы бабушка позвала меня с собой, попросив помочь сделать покупки в магазине, но вместо магазина мы пошли на почту, чтобы позвонить в Витебск дяде Леве, бабушкиному брату, который работал там главным инженером на каком-то заводе. Бабушка плохо слышала, и телефонную трубку держал я. Она попросила дядю Леву приехать как можно скорее и забрать тетю Дусю в Витебск. «Почему?» — спрашивал дядя Лева, и бабушка ему по-еврейски сказала, что ду вэйст дайнэ швэстэр (ты знаешь свою сестру!). И больше она ему ничего не сказала, чтобы я не понял.
Дядя Лева приехал на следующий выходной, приехал утром на своей машине, а уже вечером уехал с тетей Дусей назад, в Витебск. Так получилось, что военком перед выходными уехал на совещание в Могилев, и тетя Дуся уехала, не попрощавшись с ним… В отъездной суматохе она, прячась от бабушки, сунула мне в карман записочку и попросила передать ее дяде Мише. В записочке было всего два слова: «прощай» и «люблю». Я передал. Больше в Краснополье тетя Дуся никогда не приезжала. Где-то через полгода она развелась со своим капитаном, который стал к тому времени майором, и вышла замуж за инженера, которого тоже никогда не называла в письмах по имени. Просто «инженер» — и все.
А к самовару мы привыкли, и он не вернулся на шкаф. Иногда на наши чаепития заходил военком. Как он говорил, по-соседски. Интересовался, как дела у тети Дуси и бабушка всегда ему отвечала, что тетя Дуся замужем и у нее все хорошо и добавляла по-еврейски: «Гут ун фойл!» (хорошо, как может быть). А потом военкома перевели в другой район…
Марат БАСКИН
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
