В 1925 году вышла изумительно лирическая автобиографическая повесть О. Мандельштама «Шум времени». Прочитав нежную и дивную прозу, Марина Цветаева была возмущена крайне бездушным, по ее мнению, отношением автора к Добровольческой армии в Крыму. В ответ она написала «Мой ответ Мандельштаму». Друзья отговаривали поэтессу от публикации, но Цветаева настаивала. Тем не менее, эмигрантские издания во Франции отказались опубликовать «Мой ответ…» поэтессы, так как обвинения были слишком резкими, если не сказать хамскими, и, главное, несостоятельными по существу. Вот одна из цветаевских претензий к Мандельштаму:
«Из всех песен (Добровольческой – В. С.) армии (а были!) отметить только Бей жидов – даже без сопутствующего: Спасай Россию…». Нужно иметь весьма своеобразный склад ума и соответствующее мировоззрение, чтобы верить в то, что оскорбительное звучание «Бей жидов» уравновешивается «Спасай Россию». Видимо, Цветаева полагала, что ради спасения России можно и «жидов» побить. Важно отметить, что, вообще говоря, в повести Мандельштама красной пропагандой не пахнет.
Проф. Д. Бургин объясняет происхождение антисемитизма М. Цветаевой так: «В стремлении уйти от неотвязного влияния эмоционально несчастной матери с ее «юдоприверженностью», Цветаева вынуждена объединяться с чуждыми ей, трагическими юдофобами (Иловайский Д. И.). И таким крайне противоречивым путем, через ненависть к евреям, Цветаева могла прийти к тому, чтобы полюбить себя как «Поэта-жида» (В смысле «поэта-изгоя» – В. С.). Нежелание или невозможность определенно высказать свой антисемитизм (который, собственно, был подсознательным противодействием материнской «юдоприверженности») привели к тому, что она подавила ненависть к евреям, сублимировав ее в соперничающую с матерью «страсть к еврейству» (Бургин Д.).
Что касается строк из цветаевской «Поэмы конца»:
«Гетто избранничеств. Вал и ров.
Пощады не жди!
В сем христианнейшем из миров
Поэты – жиды».
По смыслу мне видится, что «Гетто избранничеств» утверждает не избранность евреев, а отчуждение обществом поэтов, как и евреев. Общество пытается изолироваться от поэтов, как от прокаженных. Если заменить в этих четырех строках слово «гетто» на «лепрозорий» или притон, то слово «жид» превратится «прокаженный» или подонок. Тогда строфа выглядит:
«Лепрозорий (притон) избранничеств. Вал и ров.
Пощады не жди!
В сем христианнейшем из миров
Поэты – прокаженные (подонки)».
Смысл поэтического текста не изменился, остался прежним. В русском языке понятия «гетто» и «лепрозорий» нейтральные, употребляются в литературных текстах редко, ни в какие жаргоны не входят. А слова «жид» и «прокаженный» – непременные атрибуты русского жаргона, где несут отрицательные эмоции. Ибо, желая оскорбить, именно в России человека могли назвать «жидом» или «прокаженным». В словаре антисемитского жаргона вполне уместно было бы привести характерную фразу: «Не имей дела с жидами, как и с прокаженными».
А вот воспоминания современника: «Она (М. Цветаева – В. С.) часто говорила, что поэт – обреченный, она чувствовала свою связь с большими поэтами: Пушкиным, Лермонтовым, Есениным, Маяковским, но сознавала, что судьба их трагична. Сама потом понесла тот же крест!… Поэт должен гибнуть от общества, и от преследований общества она испытывала удовлетворение: «Меня грызут, но это нормально, ведь я же поэт, а поэтов ненавидят и преследуют».
Это же зло предсказывает Цветаева в «Поэме горы»:
«Будут девками ваши дочери
И поэтами – сыновья!
Дочь ребенка расти внебрачного!
Сын цыганкам себя страви!
***
Тверже камня краеугольного,
Клятвой смертника на одре:
– Да не будет вам счастья дольнего,
Муравьи на моей горе!»
Каким же презрением к людям (в данном случае, жившим на Петршин-холме в Праге), какой безмерной злобой нужно обладать, чтобы написать такие строки!!!
В моем понимании, для Цветаевой «жид» – это тот, кого не любят, ненавидят (в том числе и как она не любит) и преследуют, но отнюдь не предмет любви и уважения.
Полагаю, что Цветаева нашла самое короткое и звучное слово для выражения мысли о том, что поэты «В сем христианнейшем из миров» – не просто непризнанные, а презираемые, ненавидимые, а потому преследуемые существа, как и жиды. Ввиду вышеизложенного я не вижу в поэтическом сравнении Цветаевой самой себя с «поэтом-жидом» ее юдофильства. Скорее, она применила одно из самых популярных, но отнюдь не юдофильских слов и в России, и в русской эмиграции начала 1920-х годов.
В 2001 г. вышла книга российского автора о берлинском периоде в жизни М. Цветаевой, где автор – М. Полянская заметила фразу в письме Цветаевой к Колбасиной-Черновой от 12 апр. 1925 г.: «… после всех живых евреев – Генриха Гейне – нежно люблю…». Однако ни написанного в Берлине по записным книжкам антисемитского «Вольного проезда», ни проблем с печатью этой мемуарной прозы М. Полянская «почему-то» не заметила. А заметила она другое: «Когда Цветаева в 1939 году вернулась в Москву, то, безусловно, рассчитывала на поддержку друзей. Однако даже столь близкий ей Эренбург избегал встреч с опальной поэтессой. Деньги, которые Цветаева попросила у Эренбурга, он передал через гувернантку. Цветаева шла домой пешком, держа конверт с деньгами в руке, а дома плакала над этим конвертом – свидетельством унижения, одиночества и краха последних иллюзий».
В данном случае могли сыграть обстоятельства опасности для Эренбурга и его семьи обнародования контактов с опальной поэтессой – женой и матерью «врагов народа». Об этом писатель написал в своих воспоминаниях. Тем не менее, еврей Эренбург помог автору антисемитского пасквиля Цветаевой деньгами, а многочисленные «чистокровные» русские от поэтессы отвернулись полностью. К сожалению, Илья Эренбург не оставил нам своего впечатления от цветаевского «Вольного проезда», а М. Полянская, как сказано выше, обошла это вопрос.
Русскому читателю известно, что антисемитские фрагменты в творчестве имели место и у Пушкина, и у Гоголя, и у Достоевского, и у ряда других русских литераторов. К сожалению, нужно признать, что к этому ряду великих принадлежит и Марина Цветаева. Нет, она не была юдофобом-трибуном во время процесса Бейлиса, как Василий Розанов. И в ее творчестве антисемитизм имел место куда меньше, чем у Гоголя и Достоевского. Но грех антисемитизма у Цветаевой был. И от этого никуда не деться.
Российские «цветаеведки» не заметили антисемитизма и других фобий Цветаевой. Скорее всего, для сокрытия этой черты любимой поэтессы они не заметили ни «Вольного проезда», ни ксенофобских писем. И лишь американская славистка – профессор университета Массачусетса Д. Бургин – начала разрабатывать эту тему. Сегодня, когда Россия корчится от ксенофобии, странно стесняться и не замечать «посильный» вклад в эту истерию М. Цветаевой. Чем отзовется ее «слово», она, безусловно, не задумывалась. Увы, антисемитизм – это одна из реальных связей российских времен, и не только в литературной среде.
Из книги В. Снитковского «Россия: взгляд с Востока и с Запада»
Справочная информация, использованная литература
Мандельштам О. Э. «Сочинения в 2-х тт., т. 2, с. 6.
М. Цветаева. Собр. соч. в 7 тт., т. 5, с. 310.
Иловайский Дмитрий Иванович (1832 – 1920 гг.) – русский историк, публицист, шовинист, патологический антисемит. Автор учебников по русской и всеобщей истории.
Собр. соч. в 7 тт., т. 6, с. 202.
Бургин Д. «Марина Цветаева и трансагрессивный эрос», с. 23).
«Поэма горы» (т. 3, с. 29).
Полянская М., «Брак мой тайный» Марина Цветаева в Берлине, изд. центр Геликон, 2001 г., с. 88.
Цитируется по Полянской М., «Брак мой тайный…», с. 66.
Оцените пост
(голосовало: 4, средняя оценка: 4,00 из 5)
Загрузка...
