Случалось ли вам встречать погожее раннее летнее утро у берегов Одессы, когда рождается заря, когда солнце только готовится вынырнуть из-за горизонта, а светлая фиолетовая полоска, разделяющая море и небо, начинает чуть-чуть розоветь?
Береговой пейзаж Ланжерона, Аркадии, Большого Фонтана, Дачи Ковалевского, Люстдорфа, Санжейки – это особое явление природы, ни с чем не сравнимое волнение. Не боюсь упрека в квасном патриотизме, потому что видел много красивых морских берегов в разных уголках мира. Видел берега величественные, суровые, экзотические, яркие, более эффектные, но таких, как у Одессы, созданных для утонченных колористов, просто не существует.
Если вам не случалось бывать в Одессе в такую пору, или по иным причинам вы не видели тот уникальный пейзаж, в котором серо-зеленые деревья дикой маслины, желтые осыпи и коричневая глина с густыми красными прожилками, не огорчайтесь, эти неповторимые пейзажи живут в этюдах и картинах художников одесской школы, южного импрессионизма.
Одесская школа живописи занимает свое особое место в европейском искусстве, и ее всемирное признание еще впереди.
Среди известных имен одесских мастеров особое место занимает Алексей Гландин.
Меня совершенно не смущает то обстоятельство, что большую часть своей творческой жизни Гландин прожил вне Одессы и что в его богатом творческом наследии мало работ, тематически посвященных Одессе. Не эти факторы определяют принадлежность художника к школе в широком смысле слова. Главное – традиции школы, дух Одессы, ее неповторимая манера, колорит. По всем этим признакам Алексей Гландин – художник одесский. Верность нашего подхода подтверждает пример Марка Шагала, который почти всю свою долгую жизнь в искусстве прожил в Париже, немало работ посвятил Франции. Но разве он художник парижской школы?
Алексей Гландин родился в Одессе 28 февраля 1922 года, в районе знаменитой Молдаванки, которая в детские годы художника была еще и центром романтической уголовной вольницы. Впечатлительного и шустрого пацана, который в годовалом возрасте потерял отца, приютила воровская малина, откуда будущего художника спас замечательный человек и художник Антонио Дивари. Молодой Дивари с первого знакомства разглядел в Алеше большой талант.
Я верю, что когда-нибудь Молдаванку украсит мемориальная доска, на которой бронзой будет начертано «Художник Алексей Гландин», а в скобках – Андрео Ингланди. Так будет отдана дань памяти и восстановлена историческая правда. Итальянскую фамилию Ингланди и данное при рождении имя Андрео он носил, пока их не изменил в начале войны военкоматский чиновник, чтобы оградить юношу от неизбежных во время войны осложнений.
О юношеских годах художника, о его первых шагах в искусстве мне рассказал его товарищ тех довоенных лет, замечательный художник, одессит Илья Шенкер.
– Алеша Ингланди, – рассказывает Шенкер, – был ярким событием в моей довоенной жизни. Это было живописное явление Одессы. Впрочем, о нем отдельно невозможно рассказать, потому что у него был необыкновенный товарищ – ровесник, фантастически одаренный художник Арон Гененглис, с которым они составляли одно целое. Их всегда видели вместе с тетрадями для набросков. Их можно было встретить рисующими в любом уголке города, если они не занимались в студии Дивари или в Воронцовском дворце, в художественном кружке городского Дома пионеров. Оба очень высокие и разные. Арон худой, даже тощий, с огромным орлиным носом и курчавой, не очень аккуратной копной черных волос. Алеша светлый, широкоплечий. Оба одеты скромно, даже на нашем общем бедном фоне. Но это их не смущало. Арон был сыном многодетного бедного сапожника с большой седой библейской бородой. На жизнь Арон зарабатывал тем, что участвовал в массовках оперного театра. Он любил свое занятие, был музыкален. Мог исполнять все оперные арии. Алеше нравилось пение своего товарища. Их непосредственность и естественность были поразительны, ни фальши, ни эпатажа. Я не раз их видел сидящими на тротуаре на Дерибасовской, увлеченно рисующими какой-то понравившийся мотив. Длинные ноги друзей занимали весь тротуар, и прохожие аккуратно их обходили. Друзья вместе начинали учебу в Одесском художественном училище, но Арон там не продержался, искренне полагая, что никакие дисциплины, кроме рисунка и живописи, ему не нужны. Арон проводил меня на войну, а сам погиб в оккупированной Одессе.
Война прервала учебу Алексея Гландина в Одесском училище, которое он успешно окончил после войны. Затем была учеба и совершенствование в институте им. Репина.
Самоцветы одесской живописи сверкали во всем творчестве художника и не могли померкнуть в строгой северной академической гамме.
Тематические полотна Гландина были данью пережитой войне, участником которой он быт до победного часа. В военном цикле Гландина есть потрясающая вещь, которая еще недостаточно оценена исследователями его творчества, – «Освобожденная Европа». Над безумным миром торжествует Рафаэлевская Мадонна. Никаких ура-патриотических символов. Это смелое по тем временам толкование Победы. Повержен не только фашизм, но и все мракобесие мира. Мне представляется, что живописным традициям художника была более близка не Московская школа, как считают некоторые авторы, а одесская разновидность импрессионизма.
Истоки живописного своеобразия творчества Гландина следует искать в Одесской школе. Здесь необходимо вернуться к началу нашего очерка и напомнить о влиянии сложного живописного своеобразия одесских берегов, одесского освещения, одесской живописи, о первых одесских учителях, об училище им. Грекова, где все дышало зноем импрессионизма. И это не могло не сказаться на последующем творчестве одаренного и впечатлительного юноши. Впоследствии Гландин писал: «Я благоговейно чту память Дивари – моего первого незабвенного наставника и учителя. Я впервые увидел произведения К. К. Костанди благодаря Дивари и был потрясен правдой природы, ее светом весны, который я проповедую как сущность нашего бытия». Фотографию Костанди художник пронес в своем солдатском рюкзаке через всю войну.
На творческом многообразии художника лежит яркий отсвет той живописной красоты, которую он увез с собой из Одессы. Виртуозное владение сложной палитрой особенно характерно для последнего периода творчества художника, посвященного пейзажу. Вот когда в полной мере проявился одесский колорит, сложный и сдержанный, без ложного пафоса. Есть у художника пронзительной, щемящей красоты пейзаж «Весенние ульи». По некоторым деталям картины можно догадаться, что он написан в Подмосковье, но по колориту, по жемчужному тону деревьев, по густому пьянящему воздуху – это, бесспорно, Люстдорф или Санжейка – пригороды Одессы. Декоративный и восхитительный «Натюрморт с цветами», кажется, написан в дачном дворике Большого Фонтана, и даже зимний пейзаж «Тополек» напоен солнцем югa.
После училища Художник не вернулся в свой неповторимый город, но он увез с собой солнце Одессы и саму Одессу, а для полного счастья и жену – сокурсницу, талантливую художницу, красавицу Иветту Салганик. Ничего удивительного, что этому звездному дуэту мы обязаны еще одним искристым, солнечным художником – Леонидом Гландиным – их сыном. Но это уже тема для другого очерка.
Работы Алексея Гландина находятся в 26 музеях, в том числе в Третьяковской галерее.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
