На протяжении веков политические противостояния в основном базировались на интересах родов, племен и религий. Соперники идентифицировались визуально, без дополнительных содержательных определений, но век разума внес свои коррективы.
С первых шагов своего существования секулярное общество подобно живому существу структурировалось по законам симметрии, поляризовалось на «правых» и «левых».
Название пришло относительно случайно: в 1791 году в Законодательном собрании Франции депутаты монтаньяры занимали левые, а жирондисты — правые скамьи. В результате партии, требующие радикальных реформ, стали называться левыми, а консерваторы и умеренные реформисты – правыми.
Но за случаем проступал смысл. Симметричное разделение политических сил оказалось не только дидактически удобным, но и глубоко осмысленным, так как подчеркивало взаимозависимость базовых позиций.
Разделение секулярного общества на тех, кто во главу угла ставит интересы индивидуума, и тех, кто ратует за сильное государство, неизбежно в той же мере, в какой диалектически равновесно: при анархии неизбежно страдают права гражданина, а государство может быть по-настоящему сильным только если его граждане свободны и своей свободой дорожат.
Таким образом политическое устройство Открытого Свободного общества оказалось внутренне стабильным, ведь левое и правое — синергисты по определению.
Мы прищуриваем один глаз, когда целимся, но в других ситуациях предпочитаем смотреть в оба. Исстари люди различают свои правые и левые конечности. Правая рука у большинства людей основная, а левая вспомогательная, но в паре обе руки работают прекрасно.
Головной мозг также разделен на правое и левое полушария, деятельность которых дополнительна: правая половина отвечает за интуицию, эмоции, воображение, левая — за логическое мышление, за вычисления и речь, что, разумеется, никак не мешает деятельности цельной человеческой личности.
При этом интересно, что указанное разделение функций мозга полностью соответствует политической, идеологической, каббалистической и, наконец, философской симметрии.
Действительно, дополнительными оказываются не только индивидуализм и коллективизм, но также наука и религия, (сфирот) «дин» и «хесед», а в пределе… мысль и бытие.
Итак, основной вопрос философии, вопрос первичности мышления и бытия, делящий мыслителей на идеалистов и материалистов, повторяя структуру мозга, в конечном счете, как раз и задает логику политического противостояния.
Опирающиеся на мысль идеалисты задают левый нарратив, прагматики и реалисты — правый.
Враждебность, по меньшей мере, напряжение между индивидуалистами и традиционалистами, разумеется, неизбежны, но неизбежен и их союз.
В предисловии к своей книге «Там и всегда» https://ridero.ru/books/catalog/?q=Барац+Арье я пишу: «Действующий здесь и теперь секулярный человек, так или иначе, проецирует идеи, отражающие картину происходящего там и всегда, т.е. подразумевает некое религиозное видение. И со временем стал вопрос сопряжения этих исходно соперничающих вер – новой индивидуальной и старой соборной.
Постижение происходящего там и всегда достигается, таким образом, на острие сопряжения современного индивидуального опыта с тянущимся в древность опытом родовым.
В 1980 году я написал книгу «Здесь и теперь», в которой следующим образом сформулировал духовный вызов современности: «Вектор новоевропейской духовности в лице своего детища экзистенциализма неизменно указывает одно и то же направление: вперед и вниз.
Ничего утешительного в этом, конечно, нет. И все же этот трагический ориентир представляется более предпочтительным, а главное, более достойным и подлинным любого «назад и вверх»! Но ультимативен ли сам этот выбор?
Назад — лживо и пошло, вниз — постыло и тошно; значит остается только одно – вперед и вверх».
Но если все так просто, так закономерно, то почему во всем мире левые и правые готовы перерезать друг другу горло? Почему выбор между левыми и правыми стал равнозначен выбору между жизнью и смертью, при том, что каждая из сторон считает живой себя, а мертвой противоположную?
Потому что это уже давно столкновение не левых с правыми, не либералов с консерваторами, а их обоих с развившемся на левой основе радикализмом.
В этом направлении люди делятся на тех, которые все знают заранее и запрещают распространять «ложные» мнения, и тех, кто заранее владеют лишь априорными формами познания, и к выводам приходят в ходе открытого обсуждения.
Однако характерно, что радикализм этот именно левый.
На протяжении веков религии не только учили любви, но также подавляли иноверие и преследовали инакомыслие. Ислам и поныне таков. Между тем идеал религиозной свободы сформировался именно в религиозной христианской среде и оказался целиком принят в иудейском и христианском пространстве.
С той поры репрессивную эстафету перехватили рационалисты-гуманисты.
Базирующиеся на левом полушарии и на интеллектуальной деятельности гуманисты-активисты имеют склонность полностью отрываться от реальности, подменять реальность мыслью, брать неразумное бытие под свою опеку.
«Философы, — пишет Лев Шестов, — вся задача которых сводилась не столько к тому, чтобы обнять жизнь, сколько к тому, чтобы принять из нее лишь годные для того, что называется на их языке «мышлением», элементы, т.е. именно те, в которых менее всего проявляется жизнь, — строили более или менее сложные философские здания, а с их трудами знакомились другие философы, как с образцами умственной оригинальности, единственно и предназначенной для того, чтобы пленять ученых. Жизнь шла своим чередом и не давала философам править собой… Но уже в XVIII веке произошло неслыханное явление. Философы ворвались в жизнь. Книжная мудрость вышла к людям и овладела их умами. То, что прежде было предназначено исключительно для ученых, по своему призванию долженствовавших не жить и потому требовавших для себя специальной духовной диеты, было провозглашено лучшей пищей для всех людей… Произошло великое событие во Франции. Отрубили голову Богу, чтобы иметь право отрубить голову королю… Во Франции и в Германии на разные лады стали возвещать эту истину, что «Бог умер», и это, как ни странно, стало источником надежд и упований человечества».
Итак, вековое дело философии в Новое время стало политизироваться, перерождаясь в леворадикальное богоборчество. Религия, как символ иррационального бытия, оказалась под ударом.
Вслушаемся в характерный диалог из романтизирующего революцию романа Э.Л. Войнич «Овод» (1897).
«- Главная причина всех наших несчастий и ошибок – душевная болезнь, именуемая религией.
– Вы говорите о какой-нибудь одной религии?
– О нет! Они отличаются одна от другой лишь внешними симптомами. А сама болезнь – это религиозная направленность ума, это потребность создать себе фетиш и обоготворить его, пасть ниц перед кем-нибудь и поклоняться кому-нибудь. Кто это будет – Христос, Будда или дикарский тотем, – не имеет значения… Вы грубо ошибаетесь, думая, что я рассматриваю террористические акты только как способ расправы со зловредными представителями власти. Нет, это способ – и, по-моему, наилучший способ – подрывать авторитет церкви и приучать народ к тому, чтобы он смотрел на её служителей как на паразитов.
– А когда вы достигнете своей цели, когда вы разбудите зверя, дремлющего в человеке, и натравите его на церковь, тогда…
– Тогда я скажу, что сделал своё дело, ради которого стоило жить».
Марксизм-ленинизм, претендующий быть перевернутым с головы на ноги гегелианством, гегелианством так и остался. Учение Ленина слыло у большевиков «непобедимым» по той же причине, по которой несоответствие гегелевской теории фактам выносило этим фактам смертный приговор.
«Вдумываясь в опыт тоталитаризма, — пишет Ахутин, — доискиваясь его корней, мы уясняем, что речь идет не об очередной идеологии, а об идеологической псевдоморфозе самого разума, стремящегося к действию, — когда разум, оставив критическую тяжбу с собой, обращает философию в единое всеобъясняющее учение, монологически возвещаемое от лица самой единой истины. В таком уме только и может родиться замысел тотального переустройства или обустройства «неразумного» мира. Ряд дальнейших подмен понятен и неизбежен».
Левые интеллектуалы инициируют свой богоборческий проект, а правые, восходящие к «неразумной» традиции, лишь вяло реагируют. Их так и прозвали — «реакционеры».
Если оставить в стороне Гитлера, который хотя и начал с фашизма, в дальнейшем руководствовался квазирелигиозным гностическими мифом, то тоталитаризм классических фашистов — Муссолини и Франко -коммунистическому образцу решительно уступал.
Важно отметить также и то, что и дуче, и каудильо последовательно уклонялись от сотрудничества с фюрером в окончательном решении еврейского вопроса. И это при том, что современные интеллектуалы-прогрессисты полностью поддерживают исламо-нацистскую программу уничтожения Израиля.
В 1883 году Ницше провидчески писал: «О братья мои! В ком же лежит наибольшая опасность для всего человеческого будущего? Не в добрых ли и праведных? Не в тех ли, кто говорит и в сердце чувствует: «Мы знаем уже, что хорошо и что праведно, мы достигли этого; горе тем, кто здесь ещё ищет!» И какой бы вред ни нанесли злые, — вред добрых — самый вредный вред!»
Итак, левые радикалы решительно отличаются от умеренных, т.е. от классических либералов, которые в новой ситуации все более солидаризируются с консерваторами.
Оцените пост
(голосовало: 4, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
По уровню антисемитизма Сталин явно превосходил Гитлера, а по степени тоталитаризма и подавно. И если Москва всегда вела и продолжает вести против сионизма войну на уничтожение, то исламские страны той же Москвой против Израиля подстрекались и критиковались за «пособничество Израилю», от Египта в 20-м веке до Саудовской Аравии в 21-м. Нацисты же и вовсе всегда были рьяными сионистами.
Так что никакой «исламо-нацистской» программы уничтожения Израиля не было и нет. Ссылки на нацизм в данном случае — не более, чем попытки призвать на свою сторону рефлексирующих на это слово марксистов и их сторонников.
Если же автор имеет в виду кремлевско-КГБшную программу по созданию антиизраильских террористических организаций, от марксистских до исламских, то эта программа естественно поддерживается ультралевыми, ведь это их ультралевая программа.