На пороге 70-летия народный артист России Эммануил
Виторган с благодарностью вспоминает прошлое и с надеждой смотрит в будущее. Эммануил Гедеонович побеседовал с корреспондентом Jewish.ru о судьбах еврейского народа, об отношениях с женщинами и о новых творческих проектах.
— Эммануил Гедеонович, в декабре вы отпразднуете семидесятилетие. На ваш взгляд, как за 70 лет изменилась жизнь еврея в нашей стране?
— Хотя мне действительно исполняется 70, я как-то не ощущаю этот возраст — даже не знаю, к своему удовольствию или наоборот. Что касается евреев — так сложилось, что это мученическая нация. Почему-то она вызывает у людей одно и то же злое чувство, которое не должно быть присуще человеку — зависть. Наш народ никогда не заслуживал и не заслуживает такого отношения к себе.
Как и среди любого народа, среди евреев есть разные люди. Мы знаем злобных кагэбистов и знаем и совершенно потрясающих людей — в литературе, в медицине и в прочих науках. Думаю, что так много говорят о евреях и думают о них потому, что это действительно талантливая нация. Евреи в громадном большинстве своем — творческие, гуманитарные люди, хотя я знаю среди них замечательных технарей и ученых.
Раньше, когда мы жили при советском строе, для нас главными лозунгами были: «не думать о себе», «думать о Родине», «думать о партии». Сейчас мы в первую очередь думаем о себе, и это всем на пользу. Самыми первыми, кто начал думать сначала о себе и о своих семьях, были евреи. Но при этом большинство евреев умеют делиться. Это замечательная черта, необходимая нормальному человеку.
— Вы специально позиционировали « Виторган-клуб» как островок толерантного общения самых разных людей?
— Этот клуб работает без рекламы. У меня ведь есть театральное агентство и свой театр, и потому мы знакомы с огромным количеством замечательных людей. Все мои друзья знают, что раз в месяц я приглашаю в клуб кого-то из своих коллег или человека другой профессии — главное, чтобы он был способен увлечь разговором. В нашем клубе выступали и физики, и лирики… Мы собираем не больше ста человек — для того чтобы люди имели возможность познакомиться, общаться дальше, помогать друг другу. Клуб существует уже 17 лет. Многие перезнакомились, кто-то поженился, так что появились «дети клуба». Даже внуки уже есть (смеется).
Мы получаем колоссальное удовольствие от общения. Никаких денег на этом не заработаешь, иногда мы даже бываем в минусе, но ничуть об этом не жалеем. Как только появляется возможность, обязательно встречаемся. Открытия и закрытия клуба проходят на пароходике, плавающем по Москве-реке, а все остальное время — в Доме актера. Сейчас заканчивается ремонт нового здания для клуба, которое мне выделил мэр. Это отличный дом в центре города. Есть небольшой зал, где можно играть моноспектакли. Но здание было в очень плохом состоянии, поэтому все, что мы зарабатываем, все уходит на его ремонт. Cкоро состоится открытие.
Это будет своеобразный «Центр культуры Виторгана».
… У меня были очень славные родители…
Папа был коммунистом. Он ушел из жизни в 81 год, и только в последние годы начал понимать, что коммунистическое отношение ко всему и ко всякому — и в его жизни, и в жизни страны — было не очень достойным. Думаю даже, что это стало одной из причин его болезни. Тому поколению было трудно понять и принять эту мысль: они всю жизнь с утра до ночи вкалывали за советскую власть. Это можно понять нам, последующим поколениям, и я очень хотел бы, чтобы это понимали ровесники моих детей и внуков. Не дай Б-г им испытать то, что испытали предыдущие поколения.
Мама не работала, обслуживала нас — трех мужиков. Мама у меня была чудо… Я до сих пор ощущаю тепло материнского тела, представляете? Мой старший брат больше похож на отца, а я — на маму.
Я родился вторым, а поскольку в семье уже был сын, родители хотели девочку. Когда я родился, назвали Эммой, а потом разглядели — и переименовали в Эммануила. Это шутка, а на самом деле меня назвали в честь маминого брата, которого убили в Одессе во время погрома.
У меня вообще множество родственников-одесситов. Раньше, когда я приезжал на каникулы в Одессу, то за два месяца не успевал обойти всех родных и близких. У папы было десять сестер и братьев, у мамы — одиннадцать сестер и братьев, я уж не говорю о двоюродных. А сейчас, к сожалению, нас осталось очень мало. Половина одесского кладбища — мои родственники: дяди, тети и даже, к сожалению, есть уже братья и племянники. Но сам я не жил там. Папа закончил Одесский мукомольный институт и во время войны восстанавливал мукомольную промышленность, так что мы мотались по всей стране. Моего старшего брата родили под Воронежем, а меня случайно родили в Баку… Сейчас для меня самый главный в душевном смысле город — Астрахань, там лежат мои родители и племянник, сын старшего брата.
— Доводилось ли вам бывать в Израиле?
— Я был там раза четыре. Это удивительная страна, и в первый раз она растрогала меня просто до слез…
— Ваше отношение к музыке?
— Я обожаю джаз, это для меня главная музыка. Я люблю и симфоническую музыку. Мой племянник Марк Горенштейн — художественный руководитель главного симфонического оркестра страны, оркестра Светланова.
— На протяжении всей творческой жизни вы были очень плотно заняты и в театре, и в кино. А какое искусство для вас главное?
— Мой дом, конечно, — театр. Самая сильная режиссура, с которой я встречался — это все же театральная режиссура. Киношная режиссура такого уровня мне не попадалась.
Однако я благодарен каждому режиссеру, который приглашал меня в кино, для меня это подарок, который я честно стараюсь отрабатывать.
Отражается ли на мне то количество человеческих жизней, которые я прожил в театре и в кино? Нет. В жизни я совсем иной человек. Это нормально: есть профессия и есть жизнь. Мне в громадном большинстве, особенно в кино, предлагаются очень жесткие роли, больше отрицательных персонажей, причем я никогда не отказывался от отрицательных ролей. Вот от положительных отказывался.
— Почему же?
— Потому, что раньше положительный персонаж делал вид, что он даже не знает, по какой причине дети происходят на свет. Он же положительный — не дай Б-г. Для меня самого загадка до сих пор: почему мы, появляясь на этот свет вроде бы в одинаковых условиях, становимся — один таким человеком, а другой — иным? Я могу на сегодняшний день очень многое простить человеку. Но чего я точно не могу простить, чего я не понимаю и не принимаю — когда один человек берет на себя право распоряжаться жизнью другого. Вот это для меня просто противоестественно. И я абсолютно убежден, что это наказуемо.
— Зритель воспринимает вас больше как актера театра или кино?
— Зрители на периферии, конечно, больше видят меня в кино. В Москве и Петербурге, где я проработал много лет, меня во многом воспринимают как театрального актера. Но когда я езжу со спектаклями — в любом городе, куда бы я ни приехал, везде и всегда аншлаг. Приходят за кулисы, благодарят… И я им тоже очень благодарен.
— К своему 50-летнему юбилею вы поставили моноспектакль «Выход», который, по вашим словам, посвятили «всем, кого мучили». Каким творческим проектом собираетесь отмечать 70-летие?
— Проект есть — не могу пока точно сказать, будет ли он сделан — в связи с финансовой прозой жизни. Но очень хочется. Есть парочка пьес, которые я попытаюсь поставить. Я же не один, вокруг меня много людей. Постановочная часть, артистов надо приглашать… У меня нет своей труппы. У меня просто есть театр, куда я приглашаю актеров. Я ушел из театра имени Маяковского, занимаюсь сам по себе — и думаю, что это хорошо. Должен наступить такой период: хватит кому-то подчиняться, перед кем-то отчитываться… Надо отчитываться перед самим собой. Думаю, у меня уже есть такая платформа, когда я могу честно претворять в жизнь свои профессиональные и другие замыслы. Все-таки 70 лет: за это время я ведь чему-то научился, правда? Поэтому я надеюсь сделать юбилейный спектакль.
— Как происходит ваше творческое взаимодействие с супругой, которая по совместительству является и вашим продюсером?
— У меня уникальная супруга. Вообще мне всегда, всю жизнь везло на женщин, начиная с мамы… Уход Аллы Балтер, которой нет вот уже 9 лет, стал для меня огромным потрясением — настолько, что вы могли бы сейчас со мной не разговаривать. Иришка вытащила меня. Еще я очень благодарен ей за то, что она вернула мне дочь и внуков. После моего ухода из первой семьи дочь долго не могла простить меня. Я очень виноват перед детьми… Когда расходятся родители — это прежде всего бьет по детям. Я вообще очень трепетно отношусь к женщинам. В моем возрасте я могу говорить об этом, не напрашиваясь на комплименты. Считаю, что не бывает женщин с плохим характером или некрасивых женщин, а если они и встречаются — то это вина наша, мужиков. Значит, мы довели их до такого состояния.
Иришка привела меня в еврейскую жизнь. Она родом из Латвии и часто посещала там рижскую синагогу. До знакомства с Иришей я никогда не интересовался этим… Теперь посещаю синагогу вместе с ней…
Вообще, мне грех на что-то жаловаться. Были потрясающие родители. Я получил ту профессию, о которой мечтал. Я встречал в жизни людей, о которых можно только мечтать. В том числе и в профессии: Георгий Александрович Товстоногов, Леонид Викторович Варпаховский, Марья Иосифовна Кнебель, Андрей Александрович Гончаров, с которым я прожил в театре Маяковского 20 с лишним лет — это только старшее поколение. И последующее: Анатолий Васильев, Кама Гинкас, Генриетта Яновская, Роман Виктюк, Леонид Хейфец — и так далее, и так далее.
Прожито уже столько лет… Меня часто спрашивают: хотел бы я что-то изменить в своей жизни? Я из тех людей, которые иронично относятся к подобной идее. Никуда уже не вернуться. Безусловно, я хотел бы продления жизни моим любимым людям. Безусловно, хотел бы, чтобы родители не испытывали горя, когда их дети уходят раньше, чем они сами. Но повторю: грех жаловаться. Думаю, именно мое отношение к жизни дало мне возможность дожить до семидесяти лет и, надеюсь, это продолжится еще энное количество времени.
Беседовала
Яна Савельева,
Jewish.ru
Опубликовал:
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
