СИМУЛЯЦИЯ ВОСКРЕСЕНИЯ

В трактате Хулин (87.б) приводится несколько странная и единственная в своем роде история иудео-христианского диспута.
К Рабби Иеуде Анаси (ок. 135 — ок. 220) пришел христианин (в цензурированных версиях написано «цдук», но в первоисточниках — «мин») и истолковал слова пророка Амоса «Он – создатель гор и творец ветра» (4:13) в дуалистическом смысле: «создавший горы не сотворил духа и сотворивший дух не создавал гор».
Рабби опроверг его вывод, но христианин не сдался и заявил, что у него есть хорошее возражение, которое он окончательно сформулирует через три дня. Рабби оказался встревожен. Эти три дня он провел в посте, а когда ему доложили о появлении оппонента, произнес слова псалма, в свое время прозвучавшие в устах распятого Йешуа: «Когда жажду я, поят меня уксусом» (69:22)
Но вместо прежнего собеседника перед ним предстал другой христианин, который сказал: «Благую весть принес я тебе. Тот христианин не нашел ответа, сбросился с крыши и умер».
Обрадованный Рабби немедленно предложил гостю, которым оказался «родовитый римлянин» по имени Бар Левианус, разделить с ним трапезу, сопровождавшуюся благословением вина!
Используемые в этой истории детали и обороты, вплоть до выражения «Благая весть» не оставляют сомнений в том, что мудрецы не только внимательно следили за развитием христианской мысли, но вполне благожелательно относились к определенным ее направлениям.
Более того, представитель одного такого направления — Бар Левианус был даже допущен Рабби до участия в фарисейской трапезе!
Между тем, упомянутые в Гемаре слова Амоса привлекались христианами не только в связи с дуализмом, но также и при обсуждении вопроса триединства, в связи со статусом Святого Духа.
Так отец церкви Ориген (185-254) отрицал предвечность Сына, а для идеи несотворенности Святого Духа и вовсе не находил в Писании никаких оснований. По этой причине три века спустя церковь объявила Оригена еретиком.
Между тем он находился в прекрасных отношениях с мудрецами Талмуда. В своих сочинениях Ориген сообщал, что часто советовался с еврейскими мудрецами о значении отдельных мест ТАНАХа, а в «Contra Celsum» выступает даже в защиту еврейства. Ориген находился в дружественных отношениях с рабби Ошайей, главой академии в Кесарии, и по его собственным словам, был знаком с патриархом по имени «Ίούλλος», которого исследователи идентифицируют с рабби Йеудой.
Как мы помним, второго — «хорошего» — христианина звали Бар Левианус. В переводе с арамейского «Бар» – значит сын, в переводе с латинского Levianus значит – Свет т.е. – Сын Света.
В глазах Рабби и его окружения Ориген вполне заслуживал такого прозвища и вполне оправданно предположить, что «второй христианин» им и являлся.
Но, возможно, как раз именно с ним, а не с первым христианином был связан трехдневный пост Рабби.

Зададимся вопросом, что в принципе могло смутить Рабби при встрече с христианским оппонентом?
Наверное, не аргументы в пользу дуализма, или тринитаризма. Теологические «надстройки» эллинистов, представляющие для них величайшую ценность, в глазах мудрецов Талмуда особого значения не имели. Однако ядерный галахический «базис» христианской веры – веры в воскресение Учителя — не мог оставить их равнодушными.
Предположим, что Ориген рассказал Рабби, что Йешуа «явился Кифе, потом — Двенадцати; затем свыше чем пятистам братьям одновременно, затем Йакову, потом всем апостолам» (1 Коринф 15:6).
О том, что явления эти действительно имели место, по-видимому, признавали и мудрецы, т.е. признавали не просто со слов христиан, а на основании собственных сведений. Ведь в толпе «пятисот братьев» вполне мог находиться кто-то из них, хотя, в отличие от «братьев», мудрецы считали происходящее видением.
Ориген, разумеется, возразил Рабби, что поначалу апостолы также приняли своего Учителя за приведение, но прикасались к нему, ели вместе с ним и убедились, что он в теле.
Рабби, вероятно, напомнил Оригену, что Ангелы ели угощение Авраама и прикасались к Лоту, хотя и были бесплотны.
Однако, одно утверждение Оригена, а именно, что Йешуа благословлял хлеб, не могло не смутить Рабби.

Действительно, Талмуд учит, что «мертвый освобожден от исполнения заповедей».
В первую очередь это касается заповеди «тшувы» — покаяния. Действительно, общеизвестно, что в посмертии покаяние невозможно, что со смертью душа фиксируется в состоянии того выбора, который осуществила при жизни.
Но «освобождение от ига заповедей» для еврея не ограничивается невозможностью покаяния. Так, например, этот принцип проявляется в разрешении хоронить усопшего в саване, сотканном из шерстяной и льняной нити (такого рода одежда строго запрещена евреям для ношения). (Дварим 22:11)
Эта галаха проявляется также и в том, что дух не может пополнить миньян, а если и может участвовать в трапезе, то не может ее возглавлять: произнесенное духом благословение на пищу лишено силы, живые не могут ответить на такое благословение «Амен».
Таким образом, исполнение заповеди является единственным прямым доказательством воскресения, все остальные признаки — дыхание, питание, касание являются лишь косвенными.
Та или иная трактовка слов Амоса никогда бы не смутили Рабби так, как его должны были смутить слова Евангелия: «когда он возлежал с ними, то, взяв хлеб, благословил, преломил и подал им» (Лук 24:30).

Возможно, Рабби узнал эту подробность и не от Оригена, но в любом случае только она могла озадачить Рабби до такой степени, что он принял на себя трехдневный пост, о котором упоминает Гемара, хотя и приписывает ему другой повод.
Видимо, в течение этого трехдневного поста Рабби решился симулировать воскресение.
«Симуляция» — трудно назвать как-то иначе, то, что описывается в трактате Ктубот (103 а): незадолго перед смертью, Рабби попросил своих сыновей, чтобы после его похорон те зажигали в его комнате свечу, стелили постель и накрывали на стол. После же смерти Рабби неоднократно являлся в своей комнате по субботам и трапезничал вместе с домочадцами.
Причем вино и хлеб благословлял… сам Рабби, а не его сыновья!
Талмуд этого прямо не утверждает, между тем в «Сефер хасидим» сообщается буквально следующее: «Когда мертвый становится виден, то даже если он похоронен в саване, явиться он может в любой одежде, которую пожелает. Один раз в одежде, в которой похоронен, другой – в прежней одежде. Так Рабби Анаси можно было видеть в прекрасной одежде, которую он надевал в Шаббат, а не в саване, объявляя тем самым, что он все еще в силе освобождать других от их долга в освящении дня (т.е. вина и хлеба), а не как другие мертвые, которые освобождены от исполнения заповедей» (Сефер хасидим 1129).
Рав Овадья Йосеф (1920-2013) подчеркивает, что эту историю следует понимать как исключительный случай, допущенный по специальному промышлению, и что он никак не может повлиять на общий принцип «мертвый свободен от соблюдения заповедей».
Но какой еще промыслительный повод мог иметься для подобного «исключения»? Зачем бы еще понадобилось Рабби являться после смерти, если не затем, чтобы «потягаться силами» с галилейским чудотворцем?
Какой бы цели ни ставил перед собой Рабби своими субботними явлениями, он сделал полностью неразличимыми то воскресение, на которое претендовал Йешуа, с той его заведомой симуляцией, которую осуществил сам!
Как было «урегулировано» это нарушение? Вымолил ли Рабби у Всевышнего разрешения нарушить Тору, или был Им самим с этой миссией послан?
Скорее всего в часы своего поста Рабби принял соответствующее галахическое решение, которое, возможно, обосновал теми же словами, что и право записывать Устную Тору: «Время действовать ради Господа: они нарушили Тору твою» (119.126).

Посмертные явления чрезвычайно редко упоминаются, как в ТАНАХе, так и в Талмуде. В ТАНАХе приводится лишь один эпизод (вызов души Шмуэля), в Талмуде (Брахот 19) собраны истории подслушанных на кладбище разговоров между духами, но относительно полноценных явлений мне лично известны лишь два описания: явление Онкелосу душ Тита, Билама и Йешуа, и явление души Рабби своим домочадцам (явления пророка Элияу не в счет, так как он не умирал).
Итак, трудно представить другую причину, кроме христианского вызова, которая бы могла побудить Рабби не просто стать «приведением», но пойти еще и на беспрецедентный шаг нарушения Торы, уже будучи мертвым!
Но зачем понадобилось подражать Йешуа? Разве он не отступник? Разве его посмертное благословение хлеба может что-то доказывать? Тому, кто нарушал Тору при жизни, ничто не помешает нарушить ее и после смерти! Как можно доверять трюкам «того человека»?
Беспрецедентные явления Рабби своим домочадцам свидетельствуют о том, что он таки доверял Йешуа, считал его чудотворцем и мудрецом.

Но как это возможно, если Талмуд представляет Йешуа нечестивцем?
Это не так. В Талмуде описываются два «Йешу Аноцри», равным образом не имеющих ничего общего ни друг с другом, ни со своим евангельским прототипом.
На 107 странице трактата Сангедрин говорится о том, что при царе Яннае, некий Йешу Аноцри был отлучен от общины своим учителем рабби Йеошуа бен Перахией. В других местах (Сангедрин 43а, 67а) сообщается о некоем Йешу Бен Стаде, который был побит камнями (в Лоде) по приговору еврейского суда за колдовство, а не распят (в Иерусалиме) по приговору римского суда за претензию на царский титул.
При этом ни один комментатор не связывает Бен Стаду с правлением Пилата, одни тософисты говорят о царице Елене (появившейся в Иерусалиме уже после Пилата), другие — о Бар-Кохбе.
На этом основании Рабейну Там, Рамбан, Рабейну Йахиэль Парижский, р.Йехиэль Гальперин и р.Яаков Эмден утверждали, что в Талмуде не содержится никаких упоминаний о главном герое евангельских историй.
Впрочем, имеется еще 57 лист трактата Гитин, в котором описывается, как задумавший принять иудаизм римлянин Онкелос советуется по поводу своих планов с находящимися в гееноме душами Тита, Билама и Йешуа Аноцри.
Тит и Билам отговаривают своего собеседника принять иудаизм, но Йешуа поддержал Онкелоса. При этом утверждается, что Йешуа претерпевает наказание за то, что насмехался над словами мудрецов.
Если предположить, что в трактате Гитин говорится именно о евангельском Йешуа, то мы должны признать, что отношение Талмуда к нему двойственное: с одной стороны, он признается повинным в легкомысленном отношении к еврейской мудрости, но с другой — предан Израилю и остается на ортодоксальных позициях: следуя его совету, римлянин Онкелос становится не христианином, а иудеем – более того, становится одним из великих еврейских мудрецов! По сути, Талмуд предлагает считать Онкелоса учеником Йешуа в таком же смысле, в каком Баал Шем Тов считал себя учеником Ахи Ашилони!
Поскольку в отличие от сочинений отцов церкви, Евангелие насмешек в адрес иудаизма не содержит, естественно предположить, что Йешуа страдает не за собственные слова, а за слова своих последователей.
Однако, мудрецы, несомненно, сознавали ограниченность его ответственности, сознавали, что христианское учение сложилось вопреки воле и намерениям Учителя. Со временем это стали признавать даже и некоторые христиане. Так протестантский теолог Бультман пишет: «Древнейшая община считала его Мессией, но она не приписывала Иисусу в связи с этим наличия особой метафизической сущности. Эллинистическое же христианство сразу превратило Иисуса в «Сына Божия», приписав ему божественную «природу», и таким образом ввело в обиход способ рассмотрения его личности, абсолютно чуждый ему самому».
Евангелисты, вопреки своим стараниям уловить Йешуа на нелояльности Торе, представили его ее ревностным исполнителем.
Но то, что не удалось скрыть евангелистам, разумеется, не могло быть секретом для мудрецов Талмуда. Они считали Йешуа человеком своего круга.
В Новое время этот древний эзотерический подход в явной форме озвучил рав Яков Эмден (1698-1776), написавший в своем комментарии к мидрашу «Седер Олам Раба ве Зута»: «Известно, что Аноцри и его ученики тщательно соблюдали Тору Израиля… Согласно тому, что говорится в евангелии, Назарянин и его ученики вовсе не пришли затем, чтобы отменить Тору, не приведи Боже… Не правы считающие, будто Назарянин пришел полностью упразднить иудаизм, но только к народам пришел он, чтобы установить религию, которая на самом деле не новая, а старая — и это семь заповедей Ноаха. Что же касается сынов Израиля, то он обязывал их исполнять Тору до мельчайших деталей».
Только этим можно объяснить, почему, с одной стороны, Талмуд объявляет христианство порождением сомнительных колдунов «однофамильцев» Йешуа, а с другой ни словом не упоминает о нем самом.
Впрочем, определенным следом — следом уважительного к нему отношения — является как раз решение Рабби симулировать воскресение.
Попытка разгадать, какая аутентичная иудейская миссия могла вызвать соответствующее уважение, предпринимается в моей повести «Назначенное время»(«Беита ахишена»).