1938 год… Этот год был началом того ада, который готовил евреям фашизм. Про ад невозможно рассказать. Его надо пережить. Хорошо, если удается пережить и выжить. Люди, не испытавшие на себе ужасов гестапо и концлагерей, не могут их себе вообразить. Никакое воображение не может подняться до уровня кошмара, возведенного в систему.
Голодные пайки, каторжный труд, издевательства, избиения и пытки — такова была участь евреев Германии и Австрии. А для выживших людей, вознесшихся из преисподней, остались одни лишь воспоминания об истязаемой плоти, и часто по ночам эти воспоминания вырывают их из удушливого сна. А колесо истории вертится, и на человечество обрушиваются все новые кровавые преступления. И человечество не желает сделать историю практической наукой.
Руководил изгнанием евреев из Австрии некий офицер СС по фамилии Эйхман, коллекционировавший картины и книги. Потом его назовут злым гением евреев. Будут говорить о его сатанинской натуре, но когда он предстанет перед судом в Иерусалиме, то вызовет удивление и даже потрясение не только то зло, которое он причинил миллионам людей, но и то абсолютное ничтожество, которое он представлял собой.
Растерявшийся и испуганный человек, необразованный и неумный, говоривший стандартным, невыразительным языком. Почему сумел он причинить столько зла?! Может быть, потому, что в этой самой цивилизованной Европе были миллионы тех, кто сидел в кафе и смотрел, как жертвы идут на смерть. Тех, кто будет потом говорить, что их сердца при виде подобных страданий обливались кровью, но кто тогда не собирался рискнуть даже капелькой этой своей крови ради спасения обреченных на гибель людей. Тех, кто будет потом объяснять, что пытаться что-то сделать было невозможно, или несвоевременно, или не имело особого смысла, или… или… или… А внутри у них было то, о чем они никогда не скажут. Они не скажут, что следили за тем, как колонна евреев брела мимо, чтобы зубными щетками мыть общественные туалеты, а они, эти чистые и веселые венцы, были заодно с охранниками, чувствуя свою принадлежность к высшей расе, к будущим завоевателям всего мира, к победителям, которые будут пользоваться богатейшими дарами победы.
Это была Вена Моцарта и Бетховена, принца Рудольфа и императрицы Елизаветы, Цвейга и Рильке, Шилле, Витгенштейна и Фрейда, Вена, которую так любила мать Клауса, любил он сам, любила Эльза. Они и еще тысячи других хотели бы спасти ее красоту, ее веселье, ее любезную аристократичность и мягкое изящество манер. А перед глазами брели колонны мертвецов.
Недавно Клаус проходил мимо уютного кафе, где мерцали свечи, где разговоры сливались в будоражащую многоголосицу, позвякивали бутылки, а красивая венка пела модную песенку. Он даже помнил мотив и слова, глупые, но веселые: «Они все влюблены в меня». Эти люди в кафе думали, что все всегда будет идти хорошо, что Вена останется прежней Веной. Спокойной, веселой, красивой. Но ничто уже никогда не будет прежним.
Заметки на полях
Сразу же после аншлюса Австрии фашистской Германией 12–13 марта 1938 года все еврейские организации и газеты были закрыты, а еврейские лидеры посажены в тюрьму. Евреев заставляли мыть тротуары и общественные туалеты. Некоторых принуждали делать это зубными щетками или голыми руками.
В мае 1938 года нацисты разрешили венской еврейской общине возобновить свою деятельность, чтобы организовать массовую эмиграцию евреев из Австрии. В августе 1938 года в Вене был создан Еврейский эмигрантский центр под руководством Адольфа Эйхмана. Главой еврейской общины после ареста всех еврейских лидеров Эйхман назначил доктора Йозефа Левенгерца.
В ноябре 1938 года по всей Австрии прошли еврейские погромы. Были разрушены или осквернены все синагоги. Дома и магазины, принадлежавшие евреям, были разграблены. Погромы в Вене и Инсбруке были делом не гитлеровских агентов, но самих австрийцев. По свидетельствам очевидцев, они превзошли в жестокости и массовости участия в них «мирных» граждан все, что происходило в Германии. Главной целью гитлеровцев на этом этапе было не физическое уничтожение австрийского еврейства, но принуждение его к эмиграции за пределы рейха. В результате преследований до начала войны из Вены уехало, по разным данным, от 110 000 до 135 000 евреев.
В октябре 1941 года эмиграция евреев из рейха была запрещена, и началось что-то страшное, обозначаемое безобидным словосочетанием Еndgültiger Lösung («окончательное решение»). В ходе этого «окончательного решения» с 1941 по 1945 год погибло, по разным данным, до 65 000 австрийских евреев, то есть почти все, кто не бежал за пределы рейха. До освобождения Вены советскими войсками 13 апреля 1945 года дожило менее 800 австрийских евреев. В сельских районах Штирии истребление рабов-евреев, «приватизированных» местными нацистами, продолжалось в течение нескольких недель после капитуляции Германии.
***
В начале 1940 года усилилась пограничная охрана на германо-итальянской и германо-югославской границах, выезд евреям был запрещен, туристическая фирма «Ветер Адриатики» была национализирована и влита в Национал-социалистический союз «Сила через радость» (Kraft durch Freude). «Скромный швед» предложил Клаусу покинуть Вену.
У Клауса были надежные документы гражданина Швейцарии, и он мог бы выехать на совершенно законных основаниях. Но если бы подала на выезд свои документы Эльза, то при более или менее тщательной проверке могло бы быть обнаружено ее еврейское происхождение, и тогда ей грозил бы концлагерь. Этого Клаус допустить не мог. И он решили бежать с Эльзой через германо-югославскую границу.
Они уезжали с Южного вокзала. Вошли в полупустой вагон поезда Вена — Белград, сели у окна. Прогудел паровоз. Состав тронулся, и мимо поплыли залы ожидания и ресторан с пустыми столиками. Остались позади станционные строения и выходные стрелки, депо и водокачки. Перед глазами промелькнули улицы, площади, бензоколонка, у которой стояло несколько автомашин, ярко освещенные окна кафе, где играли в карты. Проплыли рабочие кварталы, огни фабричных дворов. Потом город исчез. Проплывали горы, водопады, озера, церкви. Пошли сады, рощи, поля… Через три часа езды в окне показалась последняя станция перед границей — Филлах.
Поезд остановился, Клаус и Эльза сошли и медленно двинулись через станционную площадь к маленькому отелю. Там они сняли номер, рассказав хозяину, что вчера обвенчались и хотели бы провести свой медовый месяц здесь, вдали от городской суеты. Пообедали, предупредили хозяина, что пойдут прогуляться и вернутся поздно. Они вышли за город и в последних отблесках угасшего дня пошли через пашни среди зеленоватых теней, сгущавшихся в серые, синие, фиолетовые сумерки.
Наползала ночь, темная и чужая. Внезапно из мрака возникли люди — пограничный патруль. Клаус и Эльза упали в какой-то ров, ободрав ноги о корни кустов. Распростершись на земле, они следили за патрулем: шесть-семь солдат, горбясь, прошли мимо них и скрылись в ночи. Во рву они пролежали несколько часов, а затем вышли на пологий склон пограничной речки. От крыш дальней деревушки в небо поднимался дым, который пробуждал воспоминания об уюте, ужине и постели. Речка мягко поблескивала. Время словно остановилось.
Наконец наступило предрассветье. Это был наиболее удобный момент для перехода через границу. Все было тихо и недвижно. Надо было пересечь вброд пограничную речку. Клаус и Эльза договорились, если снова появятся немецкие пограничники, стрелять в них, но последнюю пулю приберечь для себя. Они достали пистолеты, спустили предохранители. «Раз, два, три…» — тихо проговорил Клаус, и они побежали. Они не слышали всплесков под ногами, не ощущали холода воды… Все было пустынно. Вот она — Югославия! Иная земля, иной мир. Клаус безмолвно наблюдал, как исчезал легкий, предутренний туман и как из-за обрывков туч медленно выступал и начинал блестеть белый массив горы Триглав,
Они увидели высокую железнодорожную насыпь, пересекающую их путь. Издали донесся далекий паровозный гудок, потом второй — более близкий. Насыпь встала стеной прямо перед ними, крутая, полная опасностей. Они вскарабкались по склону, спотыкаясь на щебне, На одно мгновение по обеим сторонам засеребрились линейки рельсов. И тут же рельсы остались позади, они скатились с насыпи и в первый раз с облегчением почувствовали себя в безопасности. Они были живы — и их сердца заливала всепроникающая радость.
Через час, шагая на юг, Эльза и Клаус заметили над темной землей силуэт колодезного журавля. На этом месте они устроили свой первый за все это время настоящий привал. Клаус нащупал деревянную бадейку, опустил ее в колодец. Бадейка погрузилась со всплеском в неподвижную воду. Из колодца тянуло запахом мха и гнили, но влажный воздух омывал их лица чистой свежестью. Когда бадейка поравнялась с верхним краем сруба, Клаус подхватил ее под разбухшее днище и подал Эльзе. Она погрузила лицо в бадейку, и ее темные волосы веером разошлись по серебряной воде.
Они уселись на срубленное высохшее дерево. Было холодно, и Клаус решил развести костер. Он собрал щепки, хворост, засохшие ветки, все, что попадалось под руку, затем чиркнул спичкой и зажег лист газеты, случайно оказавшейся в кармане брюк. Слабый огонек он прикрыл ладонями. Наконец сложенные им ветки зашипели, затрещали, запели, и в сумраке жарко запылало пламя. Запах горящей дубовой щепы щекотал им ноздри. Завивались и тянулись к небу струйки сизого дыма.
Неожиданно начался дождь, но недалеко от себя Клаус и Эльза увидели сарай. Они вошли в него и блаженно разлеглись на ворохе соломы. Бегущий стук дождя по крыше, далекий заунывный лай одинокой собаки, короткий гудок паровоза… Клаус притянул Эльзу к себе. Она всхлипывала у самого его лица и все крепче прижималась к нему. Он ласково гладил ее, стараясь успокоить и хоть на несколько часов отмести воспоминания о терзаемой фашизмом, обезумевшей Германии. Ее губы приоткрылись, а ноги сплелись с его ногами. Вместе они отпраздновали торжество жизни — стремительно, с неведомой им прежде нежностью.
Парашютисты надежды
Через 10 дней Клаус и Эльза уже были в Александрии. Начальник отделения британской морской разведки на Ближнем Востоке коммодор Питер Хелм тепло встретил их: «Поздравляю вас с успешным прибытием. Вы блестяще справились с заданием. “Скромный швед” дал высокую оценку вашей работе и просил представить вас к награде». В ответ они произнесли все приличествующие случаю слова.
Хелм подробно объяснил им, как составить отчет о работе, заранее зная, что ни у кого там, в Лондоне, на «Флагмане», не будет ни времени, ни желания прочесть его. Этот отчет занумеруют, поставят штамп «Совершенно секретно» и отправят в секретный архив. А лет через 50 рассекретят, и какой-нибудь оболтус от науки прочтет сшитые прочно суровой ниткой двадцать пять листочков и на их основе, как и на основе еще сорока таких же отчетов, напишет книгу, где все переврет, ничего не поняв, и заслужит глубокое уважение в среде своих коллег.
В морщинах лица Дани Бен-Цви, которых до Вены у него не было, шевельнулась ироническая улыбка, от которой его лицо стало много старше. Вот так кончилась его миссия в Вене.
В Александрии они с Эльзой поженились. Венчание прошло очень скромно, в строгом соответствии с еврейской традицией в главной александрийской синагоге Элиягу ха-Наби. Медовую неделю они провели на берегу залива, в роскошной вилле Рас-эль-Тин («Крона инжира»), которую сняла им комендатура все той же морской разведки в качестве благодарности за успешную работу, а еще более за то, что Дани согласился преподавать в морской разведшколе курс немецкого языка в его австрийском варианте. Эльза после медовой недели уехала в Иерусалим. Она мечтала поступить на курсы медсестер в университетской больнице Ротшильд-Хадасса.
В 1942 году «Хагана» начала получать информацию о массовых расправах с евреями в Европе. Дани и Эльза приняли решение: они должны быть там, где гибнет их народ, где они могут организовать антифашистскую борьбу евреев. В феврале 1942 года они подали заявление на зачисление добровольцами в отряд парашютистов, которых британская разведка готовила к заброске в оккупированную немцами Европу. Позже их назовут «парашютистами надежды». Всего на призыв откликнулось 250 человек, 110 успешно прошли обучение (радиосвязь, криптология, методы диверсий в тылу противника), но лишь 37 человек, включая трех женщин, были допущены к обучению прыжкам с парашютом. Только 32 человека были заброшены на парашютах на территорию Европы и пятеро доставлены туда на подводных лодках.
Первым из всей группы был заброшен в Австрию Дани Бен-Цви. Вероятно, сыграло роль то, что он единственный из всех 37 имел большой опыт нелегальной работы. 11 марта 1944 года, ночью, Дани приземлился на парашюте недалеко от итало-австрийской границы. Его уже ждала группа итальянских партизан, которые помогли ему сесть на товарняк, идущий через Филлах до Вены.
Заметки на полях
Операция по заброске парашютистов-евреев в Европу была совместным делом Еврейского агентства, Управления специальных операций и Британской военной разведки. Парашютистов выбирали среди бойцов «Пальмаха» и из добровольцев, уже служивших в английской армии, предпочитая выходцев из Германии и балканских стран. У парашютистов были две основные задачи: поддержание контактов с британской разведкой и помощь местным нелегальным еврейским организациям. Среди этих парашютистов было четыре женщины, их зачислили в женский вспомогательный отряд Военно-воздушных сил Великобритании (WAAF).
Реувен Дафни, рассказывал, что британские инструкторы были поражены присутствием девушек в команде парашютистов. Еще больше их поразило то, что именно они заражали всю группу оптимизмом. Такого еще не было ни в одной армии мира.
Продолжение тут
Александр Цывин
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
