Период своего пребывания в приюте Моше называет сущим адом. Руководил приютом, где проживало несколько сот детей, отец Анджей Батори (Andrzej Batory). Он сразу понял, что ребёнок не католик, а еврей. Вскоре, когда Моше искупали, это подтвердилось. Он не желал снимать трусы во время купания, как велел ему отец Анджей, но мальчишки силой сорвали их и узнали его тайну. Дети каждый день жестоко издевались, дразнили и избивали его. Они вымещали на нём все свои беды. Отец Анджей, который опекал мальчика, узнав об этом, заступился за него и наказал обидчиков. С тех пор травля прекратилась.
В приюте почти нечего было есть. Каждый день кто-то из детей умирал от голода, монашки вывозили их трупы. Отец Анджей, желая подкормить Моше, вызывал его к себе и поручал убрать посуду. Сам он получал еду из немецкой столовой. Так, Батори делился с ним частью своей еды.
Приют вскоре эвакуировали на юг Польши, в Отвоцк (Otwock), и они жили в монастыре. Больше половины детей приюта к концу войны погибло от голода и болезней. Через много лет в Польше, в одном приходе, Моше случайно встретил отца Анджея. «Наша встреча была очень трогательной. Он почти потерял зрение, но меня запомнил и узнал. Мы крепко обнялись», — вспоминал Моше.
Однажды зимой 1944 года в приют приехала супружеская пара из деревни. Они хотели усыновить мальчика. Священник построил всех мальчиков в ряд. Супруги решили остановить свой выбор на Моше. Отец Анджей, предвидя подвох, сказал им, что этот ребёнок часто болеет и им бы лучше взять себе другого. Супруги не соглашались: обаятельный Мьетек очень понравился им. И отец Батори, поколебавшись, согласился отдать им его.
Счастью Моше не было предела. «Меня привезли в дом, вкусно накормили и решили искупать. Для этого я должен был раздеться. Я застыдился, но новая мама, увидев, что я обрезан, взяла меня за руку и сказала: “Всё в порядке. Ты не должен ничего бояться”. После ванны она помогла мне надеть заранее приготовленную пижаму и уложила спать в ароматную белоснежную постель. На маленьком столике рядом лежал кулёк самодельных конфет. Это было 6 декабря, Николаус (христианский праздник — Э. Г.). Я был наверху блаженства. Засыпая, я думал о том, что не хочу больше быть евреем. Евреем быть плохо: тебя вечно травят, обижают, гонят отовсюду, и нужно прятаться и всё время скрывать, что ты еврей. Хорошо быть как все, думал я».
На следующий день новые родители сказали Мьетеку, что они вместе поедут опять в приют, чтобы раздать детям конфеты на праздник. Мальчик был очень рад. Подъехав на телеге к детдому, приемный отец вручил ему конфеты и сказал, чтобы он шёл к детям и раздал их.
«После того как я раздал конфеты, я вдруг вспомнил, что во дворе меня ждут мои новые родители, и побежал их искать. Но след их уже простыл». Тем временем, пока Мьетек раздавал конфеты, приемный отец уже вез к себе домой другого мальчика. «Рыдая, я изо всех сил нёсся по следам телеги на снегу, надеясь их догнать, — вспоминал Моше, — я не мог поверить тому, что вдруг произошло». В эту ночь в приюте у него украли тёплую куртку и штаны, которые специально сшила для него из одеяла приемная мама. Пришлось со всем этим смириться и продолжать выживать дальше. Много лет спустя он будет благодарен судьбе, что не остался в польской семье в деревне. Иначе его бы не смогла найти настоящая мама.
После войны Моше был переведён в город Коханов (Kochanov). По результатам медосмотра ему, одному из немногих детей-сирот, не требовалось больничное лечение. В Коханове через десять месяцев его наконец смогла найти мама. Она пришла в школу и, войдя в класс, сразу же со спины узнала его.
Директор приюта, не зная, что мальчик — еврей, не хотел отдавать его. «Как он может быть вашим сыном, когда вы — еврейка, а он поляк?»
— задал директор приюта вопрос Регине. Тогда Моше спустил штаны, чтобы доказать, что директор ошибся. «Поначалу я не хотел видеть мою маму, — рассказывал Моше. — Я забыл о ней и думал, что она умерла. Я не хотел уходить с ней. Только тогда, когда она сказала мне, что мой отец ждёт и хочет видеть меня, я бросился к ней на шею».
Шмуэль Кенигсвайн, который участвовал в восстании в Варшавском гетто, командуя еврейским боевым взводом, был счастлив, что всем в их семье удалось сохранить жизнь и быть снова вместе. За сестру Стефчу они с мамой должны были заплатить выкуп: только так согласилась вернуть её в родную семью приемная мать. Из детдома вернулся и Стас (Шмуэль), которого удалось разыскать через Красный Крест. Семья Кенигсвайн переехала в Дзержонёв (Dzierżoniów). Отец стал успешным предпринимателем. Он открыл мебельное производство, цех по изготовлению мороженого, тренировал по боксу польских полицейских. У их семьи появился свой дом. Отец, балуя детей, лишенных детства войной, дарил им дорогие игрушки. В 1945 и 1947 годах в семье родилось ещё двое детей: Рахель и Леон (Арье).
В 1947 году семья Кенигсвайн принимает решение переехать на жительство в Палестину, что было их мечтой. Добравшись до столицы Австрии — Вены, они планировали попасть в Италию, где формировались нелегальные группы для переезда на историческую родину. На границе Австрии и Италии семью Кенигсвайн арестовали австрийские полицейские. За нелегальное пересечение границы они были возвращены в Австрию, где были вынуждены находиться в лагере для нелегальных беженцев. Нужно было снова возвращаться в Польшу.
1947 год
Но настоящая беда пришла в их дом совсем неожиданно. В 1948 году, направляясь поездом в командировку в Лодзь (Łodź), Шмуэль, которому был всего 41 год, умер от разрыва сердца. Регина Кенигсвайн в 34 года осталась одна с пятью детьми на руках. В её семье и семье покойного мужа все погибли, и поддержки ждать было не от кого. Частный бизнес, которым так успешно владел её покойный муж, был отобран польскими властями. Регина устроилась работать на мизерную зарплату на радиозавод, пытаясь свести концы с концами. Всех пятерых детей ей было не под силу прокормить. Пришлось отправить троих старших детей снова из дома — теперь уже в интернат.
Моше помнит себя 14-летним, шёл 1951 год. Из интерната его отправили в профессиональное училище учиться на столяра. Интереса к этой специальности у него не было, и он, увлекшись электроникой, поступил в техникум. Проблема была лишь в том, что техникум находился в соседнем городе, куда ему, вставая чуть свет, приходилось добираться на поезде, не успевая даже позавтракать. «Бывало так, — вспоминал он, — что приходилось голодать целый день. Денег на еду не было. Я стал помогать в соседней продуктовой лавке за бутерброд. Видя моё усердие, хозяин начал платить мне небольшие деньги. Вы не поверите, на свою первую получку я накупил сестре и брату, которые жили со мной в интернате, шоколада, о чём они так давно мечтали!»
Моше был теперь главным в семье. В 1953 году мать по его совету забрала детей из интерната, хотя материально им было прожить нелегко. Сам Моше, окончив техникум, занимался починкой радиоточек и как мог помогал семье.
В 1957 году семейство Кенигсвайн снова решается повторить попытку репатриации в Израиль, осуществив наконец давнюю мечту их отца и деда. Теперь двадцатилетний Моше руководил этой акцией. На корабле с символическим названием «Арца» («На Родину») они в самый разгар июня добрались до Акко. Как вспоминал Моше, жара была под 50 градусов. Их высадили где-то в пустыне, возле жестяных домиков. «Вы будете жить здесь», — заявил сопровождавший их сотрудник «Сохнута». Однако, завидев стоящие через дорогу обычные дома, недолго думая Моше решил обратиться в муниципалитет, к мэру Акко. Не зная на иврите ни слова, он, несмотря на это, безошибочно отыскал муниципалитет. «Мне сегодня смешно вспоминать этот мой дерзкий поступок, — говорит Моше. — А тогда мной руководил просто инстинкт выживания».
К счастью Моше, мэр Акко владел польским языком и, очень внимательно выслушав его, вызвался поехать вместе с ним на территорию городка, чтобы подобрать жильё. В одном из домиков нашлось место для семьи Кенигсвайн. Там, на 32 квадратных метрах площади, уместились их шесть кроватей. И началась новая жизнь на Земле Обетованной.
Работа была с первого же дня. Начали изучать иврит. Моше поступил на службу в армию, где прослужил двадцать лет, дослужившись до звания майора. Встретил свою любовь — Рахель. В 1963 году сыграли свадьбу. Они оба стали одними из первых жителей только что родившегося в Галилейских горах городка Кармиэль, где проживают до сих пор. Дочь Ирис и сыновья Рам и Ори часто навещают их. Мать Регина вскоре по приезде вышла замуж за польского еврея из Белостока. Они вместе прожили долгую жизнь. Регина дожила до 87 лет, скончавшись в 2001 году. Сестра Стефча (Стефания) живёт в Канаде.
Все годы после войны Моше поддерживал связь с их главным спасителем — Зигмунтом Пьентаком. Зигмунт несколько раз приезжал к ним в гости в Израиль, в том числе и в июне 1983 года. Как Праведник народов мира он тогда посадил дерево в музее Холокоста «Яд Вашем». Моше до сих пор поддерживает отношения с двумя его детьми. Он также общается и с сыном других их спасителей Антонины и Яна Жабиньских — Ришардом. Его родители получили почетное звание Праведников народов мира в 1965 году. В том же году Моше встречался в Израиле и с Феликсом Цивиньским, которому был оказан там приём как герою. Звание Праведника ему было присуждено в 1966 году.
Свою немецкую фамилию Кенигсвайн («королевское вино») в Израиле Моше поменял на ивритскую — Тирош («молодое вино»), став при этом как бы моложе.
Через год на 80-летие к нему в Израиль готовятся прибыть члены всей его многочисленной дружной семьи из разных уголков мира, чтобы пожелать ему прожить в добром здравии до 120 лет.
Волнующий рассказ Моше подошел к концу. Путешествие в «обратно» закончилось… Женщина-психолог, сидевшая напротив него, молчала, вытирая глаза платочком… «Вам не нужна психологическая помощь», — наконец произнесла она, восхищённо глядя на него. — Вы сильный человек!»
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
