Рихард фон Бреслау идет по следам
Чтобы понять, что произошло на самом деле в Майерлинге, Рихард фон Бреслау решил перечесть прощальные письма Мари и Рудольфа, которые они оставили на столике у постели. Их было двенадцать. 12 писем и одна телеграмма.
По всем правилам криминалистики надлежало прежде всего провести почерковедческий анализ писем и ответить на вопрос, действительно ли эти письма написаны рукою Мари и Рудольфа. Но Рихард фон Бреслау не доверял такому анализу. Он слишком хорошо знал, что есть мастера, которые подделывают любой почерк, подделывают так искусно, что порой оригинал кажется более сомнительным, чем подделка. Главное в письме не почерк, а стиль, соответствие стиля ситуации, соответствие стиля индивидуальности автора.
Удивительное впечатление произвели на фон Бреслау эти 12 писем. Они резко отличались друг от друга по стилю и настроению. Иногда ему казалось, что у них по крайней мере две дюжины авторов.
В письме своему камердинеру Лошеку кронпринц поручает похоронить себя «подле баронессы, на небольшом кладбище монастыря в Хайлигенкройце». Ну не мог же, в самом деле, принц полагать, что Лошек будет определять, где лежать ему и баронессе. Хорошо зная нрав своего отца, его стремление самому определить каждую мелочь дворцового ритуала, Рудольф прекрасно должен был понимать, что Лошеку и звука не дадут произнести. Рудольф должен был понимать и то, что ни при каких обстоятельствах его не положат с баронессой на мирном монастырском кладбище.
И уж совсем странное впечатление производит телеграмма Рудольфа, посланная из городка Алланд настоятелю монастыря в Хайлигенкройце. В ней просьба к настоятелю приехать в Майерлинг и совершить заупокойную службу над его, принца, телом. Странная телеграмма! Кто послал её — неизвестно. Когда — неизвестно. Единственная возможность — кронпринц направил Лошека в Алланд. И ни Лошек, ни телеграфист не обратили внимания на содержание телеграммы? Да и расстояние до Алланда и монастыря почти одинаковое. Зачем же телеграмма? Можно ведь просто послать Лошека с запиской в монастырь. Да и зачем посылать Лошека? Ведь совершенно ясно, что над принцем будет обязательно совершена заупокойная месса. И, конечно же, где именно, определит император. И даже не император, а вековая традиция — в церкви Капуцинов. Так для чего же была написана эта телеграмма? Лишнее и очень ценное доказательство добровольного ухода из жизни? Очень ценное — для кого?
В письме матери, императрице Елизавете, содержится тот же странный намек, что и в письме жене: «Я больше не имею права жить».
Только один человек, как думал Рихард фон Бреслау, которому, по логике вещей, Рудольф должен был написать прежде всего, не получил от него ни строчки. Отсутствие письма императору и отцу — это тоже документ. И, кажется, наконец единственно бесспорно подлинный.
Мари Вечера написала письма своей матери, своей сестре, своему брату, своему жениху и графине Лариш.
Мария — сестре: «В блаженстве уходим мы в мир иной. Думай иногда обо мне. Желаю тебе быть счастливой и выйти замуж по любви. Я не могла этого сделать, но и своей любви противиться была не в силах. С нею и иду на смерть. Любящая тебя сестра Мари. Р. S. Не оплакивайте меня, я с радостью ухожу на тот свет. Здесь так красиво, напоминает Шварцау. Подумай о линии жизни на моей ладони. И еще раз: живи счастливо!»
Мария — матери: «Дорогая мама! Прости меня за то, что я сделала. Я не могу противиться любви. По соглашению с ним я хочу, чтобы нас похоронили рядом на кладбище Алланда. В смерти я счастливей, чем в жизни. Твоя Мария. P. S. Братфиш насвистывал очень красиво».
Братфиш, кучер наследника, обладал уникальным талантом художественного свиста и развлекал своим умением наследника и Марию в последний вечер их жизни. Эта легкомысленная приписка вызывает недоумение: что это — эпатаж, детское непонимание всего ужаса того шага, на который она решилась. Или кто-то стремился сделать явно недостоверное письмо достоверным. Действительно был там Братфиш, действительно он здорово свистит. Это всем известно. Кстати, Братфиша там как раз и не было. Дрых он в это время в своей комнатушке. Да и кто бы его приглашал свистеть? Двое влюбленных последние часы своей жизни проводят с кучером!
Кстати, странное противоречие. Мари пишет об их общем желании быть похороненными вместе на алландском кладбище, а Рудольф, сидящий рядом, просит похоронить их на кладбище монастыря Хайлигенкройц. Нет, не ими писаны эти письма!
Письмо Марии брату: «Прощай! Я буду смотреть за тобой из иного мира, потому что я очень тебя люблю. Твоя преданная сестра».
И рядом с этими тонкими, поэтическими письмами, автор которых обладает явным литературным чувством стиля (конечно, не Мари), какое-то нелепое шутовство. Короткое, в две строчки, письмецо официальному жениху Мари, принцу Брагансе. Мария завещает ему свое боа, с тем чтобы он повесил его у себя над постелью. Слова привета припишет на этом письмеце и Рудольф: «Дорогой друг! Я не мог поступить иначе. Будь счастлив. Servus. Твой Рудольф!» Венское жаргонное servus — «привет» — должно было свидетельствовать об этаком веселеньком настроении кронпринца перед смертью. При этом у него не было никаких причин писать Брагансе, с которым он не состоял в дружеских отношениях. Да и вообще, писать жениху после ночи с его невестой «Будь счастлив!» — здесь, знаете ли, нужно особое чувство юмора… Оба, и Мари, и Рудольф, должно быть, долго смеялись над своей великолепной шуткой. Впрочем, шутка дурацкая, самого дурного тона. Её авторам осталось жить несколько часов, неужели у них возникло желание шутить таким образом?!
И наконец, еще одно письмо Мария оставила своей наставнице, графине Мари Лариш: «Дорогая Мари! Прости меня за все то горе, что я тебе причинила. Благодарю за все, что ты сделала для меня. Если тебе станет трудно жить, а я боюсь, что так может получиться после того, что мы сделали, последуй за нами. Это лучшее, что ты можешь сделать. Твоя Мария».
Ощущение такое, что она считает излишним объяснять причины своего самоубийства: та, кому письмо адресовано, и так все знает и все поймёт. Но графиня после самоубийства Мари как раз таки на всех углах трубила, что она ничего не знает и ничего не понимает. А уж предлагать графине, живущей богато, вольно и приятно, последовать на тот свет, это надо иметь извращенное воображение!
К концу чтения «прощальных писем» Рихард фон Бреслау уже понимал, что все эти письма в целом — грубая и бездарная подделка. Итак, вот они первые, вполне бесспорные выводы. Мари Вечера не находилась в спальне Рудольфа в ту роковую ночь. Рудольф и Мари или не писали своих прощальных писем вовсе, или писали в совершенно другой ситуации. «Письма как бы должны поддержать майерлингский миф, трогательную версию самоубийства, расхожий вариант кухонных сплетен, мещанский миф о несчастной любви», — думал Рихард фон Бреслау.
Кто-то сознательно запутал не только «прощальные письма», но и историю с револьвером Рудольфа, так что теперь, пожалуй, и разобраться в ней практически нельзя. Револьвер то видят все, то не видит никто. То он исчезает из поля зрения, то снова появляется. Разные лица видят револьверы совершенно разных систем и калибров.
Фон Бреслау знал, что в австрийской пехоте существовал лишь один револьвер — пехотный офицерский шестизарядный револьвер системы Гассера — Кробачека калибра 9 мм. Логично было бы предположить, что принц использовал именно этот револьвер, но он почему-то исчез. То же самое произошло и с пулями. Одни утверждают, что все шесть патронов остались в барабане нетронутыми (значит, в наследника стрелял кто-то другой), другие же утверждают, что все шесть патронов были расстреляны (и тогда возникает прямо противоположный вывод: наследник отстреливался, не мог же он в самом деле стрелять в висок подряд шесть раз).
То утверждается, что в спальне нашли две пули, то — одну, но в реальности их вообще нигде не было. В любом случае странно, что два выстрела из тяжёлого армейского пистолета не слышал никто! Ни один человек в замке! А ведь в замке было в это время как минимум 8 человек: камердинер Лошек, кучер Братфиш, комендант замка, телеграфист, егерь, истопник, кухарка и прачка. Не считая двух ближайших друзей кронпринца, приехавших в замок поохотиться — графа Хайоса и князя Кобурга.
Ну а протоколы осмотра трупов… Чего стоит протокол, фиксирующий факт смерти Мари!
«Утром 30 января 1889 года на территории деревни Майерлинг был обнаружен труп женщины. Присутствующий доктор Франц Аухенталер, домашний врач Его Императорского и Королевского Величества, исключая всякое сомнение, констатировал, что причиной смерти послужило самоубийство, произведенное при помощи огнестрельного оружия. На левом виске, на участке примерно в 5 см длины и 3 см ширины, наблюдается отсутствие кожного покрова, а вокруг видны обгорелые волоски; следовательно, это место проникновения пули…»
Кем обнаружен труп в деревне, почему при самоубийстве присутствовал доктор и дяди самоубийцы («в кустах рояль») и как доктор без эксперта-криминалиста мог отличить самоубийство от убийства («исключая всякие сомнения»), оставалось за рамками здравого смысла. Определять место проникновения пули в тело по обгоревшим волоскам, а не по пулевому отверстию — это тоже новое слово в криминалистике!
Рихард фон Бреслау в глубокой задумчивости сидел в кресле перед камином, который предупредительно разжег комендант.
«Было ли это самоубийство?! — внезапно холодея, подумал Рихард фон Бреслау. — А если это…»
В его послужном списке были расследования причин нескольких громких самоубийств, по опыту он знал, как важно в этих случаях восстановить цепочку событий, предшествующих самоубийству. К его удивлению, восстановить главные события этих дней оказалось сравнительно легко. Ищейки полицей-президента барона Крауса шли за Рудольфом буквально по пятам и оставили в деле свои донесения. Кроме того, в австрийских и зарубежных газетах появились многочисленные «воспоминания свидетелей».
Знакомство Мари и Рудольфа. Парк Пратер. Ипподром. Весенние скачки
12 апреля 1888 года Мари посетила скачки на ипподроме Фройденау в Пратере. На ипподроме собрался весь высший свет. Здесь царила та непринужденная простота, тот особый шарм, та радость жизни, беззаботность, приветливость, которая бывает между своими. Какой восхитительный цветник представляли собой женщины Пратера — смешливые венские блондинки, темноволосые венгерки с миндалевидными глазами, гибкие, темпераментные итальянки, рожденные под небом Венеции, свежие, цветущие лица славянок из Боснии, Герцеговины и Хорватии. Все женщины были одеты просто, но изысканно, придавая особый шарм празднику. Были только два города, которые умеют одеть женщину, — Париж и Вена. В этот день Вена демонстрировала самые элегантные наряды. Свободного покроя платья с широкими рукавами, меха, широкополые шляпы, украшенные лентами, цветами и перьями. Здесь люди из финансово-промышленных кругов, представители богемы смешались с аристократией и придворным светом с чисто венской легкомысленной непринужденностью.
Среди этой публики выделялась совсем еще молоденькая девушка, баронесса Мари Вечера. Наследник португальского престола дон Мигель Браганса сопровождал её и обменивался с ней ничего не значившими любезностями. Последние десять дней он напряженно размышлял, сделать ли ей формальное предложение. Позади них мать и сестра Мари рассматривали публику.
Вдруг среди публики возник легкий шум. Кронпринц Рудольф и его гость, наследник английского престола Эдуард, принц Уэльский, входили в резервированную для них ложу. Эти посетители, как всегда, вызывали интерес и любопытство завсегдатаев ипподрома. Мигель Браганса небрежно сказал Мари:
– Пойду, обменяюсь парой слов с принцем.
– Мигель, пожалуйста, представьте меня принцу…
С минуту поколебавшись, Браганса со вздохом ответил:
– Пожалуй… Но только уговор: не кокетничайте с ним. Я этого не перенесу! Он очень опасен. Женские сердца устилали его жизненный путь чуть ли не с детства… Первой была его кузина Мари Лариш. Она влюбилась в него так страстно, что императрица срочно выдала её замуж за какого-то пожилого чеха. Если вы с ним начнете кокетничать, то станете очередной его жертвой, кажется, сто десятой по счёту, впрочем, нет, сто тринадцатой.
– Вы уже ревнуете? Вот уж не ожидала от вас таких сильных чувств!
Подняв глаза, Мари увидела в центре ложи молодого мужчину в генеральском мундире. Его манера держаться, посадка головы, гордое выражение лица поразили ее. Он показался ей гораздо более привлекательным, чем на портретах. В этот момент принц повернул голову в ее сторону и улыбнулся ей своей особой обаятельной улыбкой. Мари почувствовала, как почва начала уплывать у нее из-под ног. Она залилась краской, но не могла отвести взор от принца. В этот момент принц Уэльский, близкий приятель Рудольфа, сидевший справа от него, вдруг воскликнул:
– Руди, это же баронесса Вечера, самая замечательная и самая юная представительница венского света! Мы с ней как-то познакомились в Александрии, и тоже на скачках. Она была еще совсем девочкой! Но и тогда в неё уже влюбился один наш офицерик — как его, а, да, лейтенант Грейвс. Очень неподходящая, надо сказать, фамилия для любовника. Неужели ты её не знаешь?! Пригласи ее скорее сюда, а то её обязательно уведут. Вот рядом с ней уже околачивается этот несносный португалец — Мигель Браганса. Эй, Мигель, веди сюда эту милую баронессу!
Марию захватила волна радости. Машинально она сказала несколько слов Рудольфу и принцу Уэльскому, а затем отошла и замешалась в их окружении. Как она покинула ложу и как прошел остаток дня, Мария так никогда и не смогла припомнить. Помнила лишь, что следовала за матерью и сестрой, обменивалась незначительными фразами со знакомыми, отвечала в пустоту, улыбалась без повода. Возвратясь домой, она закрылась у себя в спальне, сказалась больной и не пошла обедать. Ее душа была слишком переполнена новыми впечатлениями. С тех пор Мария постоянно думала о наследном принце. Рудольф казался ей воплощением всех мужских достоинств, он был её мечтой, идеалом. Вскоре Мария послала Рудольфу любовное письмо и получила ответ. Она повторяла про себя слова его послания как стихи…
Александр Цивин
Продолжение следует
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
