Адику по жизни не везло. Невезение началось с роддома, в котором Адик появился на свет семимесячным. Дежурный врач «обнадёжил» встревоженных родственников в приёмном покое: выжить–то выживет, а вот будет ли всё в порядке с головой – не ручаюсь. С головой вышло всё более или менее в порядке, но неприятности преследовали Адика просто по пятам. Вообще-то родители назвали его Ильёй, в честь прадедушки Элиягу, но прозвище Адик приклеилось к нему непонятным образом ещё в детском саду, да так прочно, что даже родные по-другому к нему уже и не обращались. Поэтому, заполняя анкеты, Адик спотыкался уже на первой строчке, вызывая у находившихся рядом незнакомых людей сомнения в своих умственных способностях.
В четвёртом классе Адик переболел желтухой, пропустил два месяца и чуть не остался на второй год. В пятом – сломал ногу, прыгая на физкультуре через «коня». В седьмом – попал на учёт в детскую комнату милиции за камень, брошенный соседским мальчишкой в лобовое стекло исполкомовской «Волги», в то время как Адик стоял рядом. Мальчишка исчез с места происшествия быстрее, чем Адик успел сообразить, что произошло. Выдавать товарища Адик не стал, чем заслужил на некоторое время уважение всего двора.
Если все прыгали со второго этажа на выброшенный кем-то матрац, то именно под Адиком из него выскакивала пружина и распарывала штаны вместе с ногой так, что приходилось накладывать швы. Если на танцах объявляли «белый» танец, то самая некрасивая девочка приглашала обязательно Адика, который вынужден был танцевать под насмешливыми взглядами своих товарищей, испытывая к бедной девочке одновременно жалость и ненависть. Если в армии Адик попадал в наряд по роте, то именно ему доставалось убирать туалет.
Родители развелись, когда Адику исполнилось десять лет. Мать вскоре вновь вышла замуж за майора-отставника, отношения с которым у Адика не сложились. Отчим не то чтобы недолюбливал его, просто как-то не замечал. Адик рос замкнутым, близких друзей не имел. Единственной его страстью были книги. Их он читал запоем, не отдавая предпочтения какому–то определённому жанру. Обращался с книгами бережно и никогда не терял, в отличие от шарфов, ручек, зонтов, перчаток и даже чемодана, который он однажды умудрился забыть в автобусе.
Женился Адик через два месяца после прихода из армии на выпускнице педагогического училища, приехавшей из райцентра и мечтавшей остаться в городе. Брак распался через полгода ввиду «полной интеллектуальной несовместимости», как выразился один знакомый. Второй раз Адик связал себя брачными узами перед самым отъездом в Германию. Мать, скептически относившаяся ко всем немногочисленным девушкам сына, на сей раз только махнула рукой:
– Эта шикса бросит тебя максимум через год после приезда.
– Ты за своим воякой лучше смотри, – буркнул в ответ Адик.
– Майор хоть не собирается никуда уезжать, – флегматично пожала плечами мать.
Это была правда. Отчим не хотел уезжать из-за дочери от первого брака, двоих внуков, воинской пенсии, подработки ночным сторожем и невесть откуда взявшегося патриотизма. Что касается прогноза относительно семейного счастья Адика, то тут мать ошиблась всего на полтора месяца.
Таким образом, Адик остался один, без семьи, без друзей и без иллюзий на своё светлое будущее в отдельно взятой капиталистической стране. При этом нельзя сказать, что Адик безвольно опустил руки. Он пытался учить язык, искал, где только можно, работу. Однако рок невезения, преследовавший его с самого рождения, не хотел смилостивиться ни на минуту.
Поле, на котором Адик «по-чёрному» собирал клубнику в компании с поляками, боснийцами и чернокожими за девять марок в час, на третий день работы оцеплялось чиновниками из налоговой службы, поскольку кто–то из соседей проявил бдительность. Полученное из социального ведомства письмо с обещанием в следующий раз снять с довольствия навсегда отбило у Адика тягу к сельскохозяйственной деятельности.
Адик начинал заниматься страховками в общежитии для поздних переселенцев, находившемся в маленьком городке – через несколько месяцев те переезжали в большие города, расторгали договора и заключали новые, в результате чего Адик должен был возвращать гонорары от страховой компании, которые уже ушли на получение водительских прав.
Следуя примеру одного знакомого, Адик купил на одолженные деньги ещё вполне приличную «Мазду» с целью перегона и продажи её в Украине. В Польше его остановили на дороге русские бандиты, избили в ближайшем лесу, отняли 500 марок и помяли машину так, что в Украине не удалось получить за неё и полцены. Одно утешение, впрочем, было – остался живой.
Попытки познакомиться с женщинами «для серьёзных отношений» заканчивались чаще всего на стадии знакомства. Большинство женщин предпочитало серьёзные отношения с мужчинами высокими, со спортивной фигурой и твёрдо стоящими на ногах. Адик был ростом метр 66 сантиметров с начинающим расти животом и худыми ногами, на которых он нетвёрдо стоял.
Пессимизм, помноженный на хроническое невезение, зачастую даёт плачевный результат, выражающийся в алкоголизме или наркомании. К счастью, организм Адика переносил алкоголь в количестве, не превышающем трёх рюмок, а наркотики внушали ему просто мистический страх.
В конечном итоге Адик махнул на всё рукой, перестал убирать квартиру, брился от случая к случаю и стирал бельё только тогда, когда у него не оставалось абсолютно ничего чистого. Целыми днями он валялся на продавленном диване перед телевизором, тупо переключая каналы. Телевизор сгорел через три недели после истечения гарантийного срока, а сумма, в которую обошёлся бы ремонт, лишь немного уступала цене нового. Впрочем, этих денег у Адика всё равно не было. У него были долги, радикулит, нажитый во время подработки на стройке, и полное разочарование в жизни.
В один из слякотных осенних дней Адику позвонил знакомый и предложил сходить в синагогу на праздник, название которого Адик тут же забыл. Вообще-то, в синагоге Адик был за восемь лет один раз, когда их, новоприбывших, принимали в члены общины.
Такого количества нарядно одетых людей Адик не видел уже давно. Ему даже стало неловко за свой приобретённый в «Красном Кресте» пиджак, который был ему велик.
– Это что – все верующие? – шёпотом спросил он своего знакомого.
– Ага, такие же, как ты, – ухмыльнувшись, ответил тот.
Был Суккот, и после б-гослужения всех пригласили на ужин в празднично украшенный шалаш. Адик с удовольствием ел и с неменьшим удовольствием подпевал, стараясь правильно произносить ивритские слова, написанные русскими буквами. Когда почти все разошлись, он робко приблизился к раввину:
– Простите, я хотел бы с вами поговорить.
– Знаете что, – привeтливо улыбнулся рав, – по понедельникам и четвергам у нас занятия в Бейт-Мидраше. Приходите, там и поговорим.
Так неожиданно для себя Адик стал познавать еврейские традиции. Услышанное в первые недели поразило его. Он, не имевший ни малейшего понятия о еврейской истории и религии, представлявший свой народ исключительно униженным, забитым и, оглядывавшийся всякий раз при громко произнесённом слове «еврей», открывал для себя неведомый и удивительный мир. Моше, Иегошуа бин Нун, царь Давид, восстание Маккавеев, крепость Масада. Перед мысленным взором Адика проходила галерея выдающихся людей, величайших событий, наполненных героизмом и мужеством еврейского народа, с его непоколебимой верой и неистребимым оптимизмом.
Одновременно с историей и традициями Адик учил иврит, и уже через три месяца он мог бегло читать. Он приобрёл настоящих друзей-единомышленников и теперь не чувствовал себя одиноким. Через какое–то время удача улыбнулась ему и в профессиональном плане: его взяли на работу в конструкторское бюро техническим референтом. Оклад, правда, дали небольшой, но ведь самое главное – начать работать. Адик боялся признаться самому себе, что замкнутый круг, в котором он находился столько лет, дал трещину, через которую он вот-вот выберется.
… В этот Шаббат людей в синагоге было меньше обычного. Но даже если бы их было больше в десять раз, он не мог бы не заметить эту девушку. Её просто нельзя было не заметить. Она была притягательна той красотой, которая отличает, как казалось Адику, именно настоящих сабр – уроженцев Израиля. Иссиня-чёрные волосы, туго стянутые на затылке, несколько резковатые черты лица, ладная фигура, оливковая кожа. А глаза… Нет, он не смог бы описать эти глаза. Он просто хотел смотреть в них, смотреть не отрываясь, как невозможно оторвать взгляд от солнечного заката, линии горизонта на море или от догорающего костра. Несколько раз встречаясь с ней взглядом, он торопливо отводил глаза; она же реагировала естественно и приветливо улыбалась.
У Адика не хватило смелости подойти к ней, о чём он потом сожалел и целую неделю ходил сам не свой. В следующую пятницу он первым пришёл в синагогу с твёрдым намерением познакомиться с этой девушкой. Однако она не пришла. Не было её в субботу утром. Адик пытался расспрашивать о ней знакомых, но никто ничего определённого сказать не мог. Через несколько дней, когда Адик стоял на автобусной остановке, возвращаясь с работы, кто-то тронул его сзади за плечо и обратился по-английски. Он обернулся и обомлел: это была она. Несколько секунд он изумлённо хлопал ресницами, будучи не в состоянии что-то сказать.
– Шалом, ани самеах лир’отeх (Здравствуйте, рад вас видеть), – наконец выдавил из себя Адик.
– О, м’дабэр иврит? (Говорите на иврите?)
– Ло, ани корэ б’микцат иврит (Нет, я немного читаю на иврите).
– Коль а-кавод (Почёт и уважение). Впрочем, я нормально говорю по-русски. Меня зовут Шири. А вас?
– Очень приятно, Адик…то есть Илья…в смысле Элиягу.
Тут они оба расхохотались, и напряжение первых минут было снято. Шири хотела посмотреть старый город, и Адик охотно согласился быть её гидом. Они бродили по извилистым, выложенным крупным булыжником улочкам, заходили в маленькие дворы, сплошь увитые дикорастущим виноградом, и говорили, говорили, говорили…
Шири действительно оказалась саброй. Она родилась через четыре месяца после репатриации её родителей из Союза в Израиль. После окончания школы служила в армии в боевых частях, сейчас – на последнем курсе университета, пишет диплом. Её отец преподавал в Технионе, мать работала врачом. В Германию Шири приехала впервые, в гости к двоюродной тёте. По-русски она говорила без акцента, лишь слегка на израильский манер – певуче растягивая слова. Они договорились встретиться на следующий день и вновь гуляли до полуночи, рассказывая каждый о своей жизни. Только на третий день Адик решился задать вопрос, который мучил его всё это время. Шири одарила его своей белоснежной улыбкой и ответила, что не замужем и жениха тоже нет. Адика лицо осветилось такой радостью, что ему даже стало неловко.
Неделя промелькнула, как миг. В огромном зале аэропорта Адик чувствовал себя маленьким и беспомощным. Ему не верилось, что она улетает, что завтра он уже не увидит её. Время истекало, скоро должны были объявить посадку. Шири быстро поцеловала его в щеку, легко подхватила дорожную сумку.
– Я приеду к тебе, слышишь, скоро приеду, – крикнул вдогонку Адик.
– Шалом, л’хитраот! (До свидания!) – помахала рукой из-за барьера Шири.
Через три месяца Адик прилетел в Израиль. Шири встречала его в аэропорту. На ней было то же платье, что и в тот день, когда Адик впервые увидел её в синагоге. Они гуляли по Иерусалиму, и на сей раз она была его гидом. Остановившись у развалин древней синагоги Хурва, Адик в задумчивости произнёс:
– Знаешь, мне так не хочется уезжать отсюда…
Шири положила руку ему на плечо:
– И не нужно…
… Тёплым осенним вечером Адик, Шири, их дети, Давид и Лея, сидели в празднично украшенной сукке во дворе своего иерусалимского дома. Пятилетний Давид упорно пытался собрать разобранную им машинку.
– Папа, – спросил он, не отрываясь от работы, – а бывает так, когда долго не везёт, не везёт, а потом вдруг раз – и получится?
Адик поправил Давиду съехавшую набок кипу.
– Бывает, сынок. В жизни всё бывает.
Германия
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
