— Если забрать у художника краски, что тогда? Зачем я спросил? Как дети отрывают у насекомых лапки, в тупой жестокости исследуя мир. Нелепое сравнение, под стать вопросу. Но уже взмахнули тревожно крылья-кисти. Заметался взгляд. — Был период, я не писала. Дочки родились, нужно было как-то жить. Пришлось делать иллюстрации к книгам… Тревога!.. Тревога!.. И тогда, еще в юности. Первый год в художественной школе. Мы поехали с мамой отдыхать в Ялту. Каждое утро я вставала рано, брала свой первый этюдник и ходила рисовать на море. А недалеко трудился старичок-художник. Мы подружились, стали показывать друг другу работы. И как-то он просит: «Пусть придет мама, я хочу с ней поговорить». И ей он сказал, что я должна серьезно работать, что я стану настоящим художником и никогда не буду писать «картинки». А я познакомилась с мальчишками и девчонками, мы гуляли до двух ночи, и я перестала приходить и рисовать по утрам. Однажды на улице я встретила его. Я многих вещей в жизни не вспоминаю. Но как он на меня посмотрел! Что я не пишу? Я до сих пор не могу забыть. Я помню его и этот взгляд! Кисти резко вперед. Глаза распахнуты. Тревога!.. — И еще одна важная встреча… Подсмотрел, прочитал мысль. Руки именно всплеснули. Кисти замерли. — И еще одна важная встреча… С Владимиром Вейсбергом. Нас несколько человек пришли к нему в студию. И он сразу сказал: «За Риточку большое спасибо!». И потом, через несколько лет: «Я теперь знаю, что ты художник!». Улыбка. Кисти, наконец, успокоились. — От чего Вы страдаете? — Ой, я страдала всегда. Быстро, как птица: я была очень высокая. Стеснялась страшно. Сутулилась. Думала: «Скорей бы закончить школу!». И мой нос. Только пластическую операцию!.. — От чего сейчас Вы страдаете?! Выделяю «сейчас». Нет, так просто не упорхнешь! Руки вниз и… детская улыбка. Тревоги нет. Знание и покой. — Страдаю, что долго не пишу. Раньше терзалась очень, что не шла работа. Ведь то идет, то нет. Я помню, как я мучилась, когда не писала. Вокруг висели мои работы. Я на них смотрела, и такая была боль… Внутри. Бритвой меня резали там. Тончайшая боль от бритвы… Так я это запомнила. Ужасная боль… Теперь я понимаю, есть время вдохнуть и время выдохнуть. Время набрать чего-то и потом отдавать. Я поняла, что ты находишься на полу какого-то этажа. И надо подняться. Потом происходит квантовый скачок, ты этого не замечаешь, оказываешься опять на полу. Уже другого этажа. Но ты не знаешь, что ты на другом этаже, и это мука! Снова как бы упасть. Ты на полу. Пустота. И надо начинать снова. И кажется все, что ты сделал, и та картина — она последняя! И больше ничего никогда не будет. Хуже этих моментов ничего не было. Это был конец света… Ни за что я не хотела бы повторить свою жизнь. Старости нет. Но я хотела бы дойти до зрелости. Как Гойя сказал: «Это не я делаю картины, это они делают меня». Ускользает. Вырывается. Короткой очередью разрывается фотоаппарат, но ловит только руки. Ставлю силки, опутываю бытом, но надежды мало. — Вы выросли в Москве, студия Вейсберга, художественно-графический факультет Полиграфического института… — Выстрелы в воздух. — Московский Союз художников графиков. В девяностом году репатриировались в Израиль… Союз художников в Тель-Авиве… Творческие вехи, этапы жизненного пути… Она смеется надо мной!.. — — Как рождается картина?!.. Отчаяние!.. — Теперь-то я понимаю. Только изнутри. Из сердца. Интуитивно. Вы видели картину «Райский сад»? Это было в прошлом году, я написала картину полностью с закрытыми глазами. У меня не было темы, никакой заданности. Ничего. Только настроение писать. Работать. Так тоже бывает. И я думаю: «Ну хорошо, я буду просто писать, водить кисточкой с закрытыми глазами, в таком медитативном состоянии». Иногда даже смотрела на палитру. Не все время. Открываю глаза… Райский сад. Художник — это только инструмент в руках Творца. Ему надо просто стоять у мольберта, работать и… не мешать! Потому что есть голова, которая знает, есть столько лет учебы, и это все убрать?!.. Мне очень близка идея из Кафки. Пловец. Победитель тот, у кого самая долгая память. Кто может заглянуть за то, что он забыл. Кто разучился плавать. Почему он победил? Он что, так уже лучше остальных? Да они все одинаково тренируются, используют те же системы… Почему именно он — победитель? Потому что он забыл, как надо плавать. Забыл, что он умеет. Он не думал ни о каком рекорде. Плыл, как рыба. Интуитивно. Он слился с морем, с Тем, кто ему дает все эти движения. И он победил. То есть истинные работы — они происходят вот так, сами. А потом надо трудиться и трудиться. Потом идут работы, которые не кончаются. Ты пишешь и пишешь… И трудишься… Я их меньше люблю, но это необходимо тоже. Вот последние работы, они все чаще стали у меня рождаться сами. И снова — просто женщина. Немножко лукавый взгляд. Птица на ветке. Щелкает затвор фотоаппарата… Всполошилась. Взлетела. Видели красную корову? Вначале я о ней думала. Все лето. В Мюнхене вдруг: красная корова. Красная корова, красная корова… И ничего не было к этому. Хочу написать красную корову! Сорок дней я была в путешествии по Европе, в горах. (Моше рабейну, сорок дней в горах. Каменные скрижали… Откуда это во мне?!..) Приезжаю. Пишу — нет, не идет. Прошел год. И этой осенью я ее написала! Не зная, что это она! Просто пошел черный фон, что мне тоже не свойственно, и мазки. Там что-то красно-рыжее, волосатое… Конечно, никакой коровы никто в ней не узнает. Я думаю, может, это красная корова? Наконец произошла? Но не уверена. В пятницу слышу, что это была недельная глава о Красной корове! Из пятидесяти четырех была одна и как раз когда я написала мою картину! После этого я уже не сомневалась и подписала: «Красная корова»! И теперь я точно знаю, это именно она! Десятая. Девять коров было при Храме. И десятую до сих пор ищут! Нет. С тех пор как разрушен Храм, не рождаются красные коровы. С двумя волосками другого цвета. Если больше — она уже ритуально не чиста. Кружится голова. Я уже плохо понимаю, где нахожусь. Фотоаппарат снимает сам по себе. Свет, но глаза не видят. Белое на белом… Или вот «Черный квадрат и лунный свет». Меня на выставке спросили, буду ли я продолжать эту тему. Вряд ли. На Рош-Хашана я поняла: у меня должны произойти картины, которые будут идти прямо сюда (показывает на грудь). Голова — это очень важно, мозг, подсознание… Но самое главное, чем человек дышит, живет — здесь. Беседовал, страдал и фотографировал Вадим ТЕЛЕШ
Опубликовал:
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
