Представьте, что вы художник-карикатурист, почти как Кукрыниксы. Вы рисуете лысого человечка с наморщенным лбом. Это значит, что он силится решить какой-то трудный вопрос. О том, как ему тяжело дается мыслительная гимнастика, свидетельствуют разлетающиеся в разные стороны капельки пота.
Но вот ответ найден. Лицо человечка озаряется радостью, и губы растягиваются в широкой улыбке. Вы рисуете лампочку, загорающуюся в его мозгу. У карикатуристов лампочка — это символ найденного ответа, решения проблемы. Такая символика не случайна. Ведь любой вопрос — это тьма неизвестности. Ваш вопрос означает, что вы находитесь «во тьме». А ответ подобен включенной лампе или солнечному лучу. Недаром говорят: «осветить вопрос» и «меня озарило». Знание, как и ученье, — это свет, а отсутствие знания — тьма.
Национальный спорт
Одного еврея спросили: «Почему вы, евреи, всегда отвечаете вопросом на вопрос?» — «А почему бы и нет?» — ответил еврей.
Вопрос — это стиль нашей речи. Марк Твен писал, что евреи обладают «агрессивным и пытливым умом», о чем, кстати, свидетельствует особая стилистика Талмуда, которую мудрецы определяют как «шакла ветарья», «дай и возьми», т. е. задай вопрос и получи ответ.
Из всех еврейских праздников именно Песах отражает наш национальный спорт: игру в вопросы и ответы. Центральным моментом пасхального седера считается диалог самого младшего из детей с остальными участниками застолья. Ребенок задает четыре вопроса: «Ма ништана», и на каждый вопрос получает исчерпывающий ответ.
Пасхальная Агада представляет собой универсальный еврейский текст, рассказывающий об Исходе из Египта. Он буквально нашпигован вопросами. За четырьмя «Ма ништана?» следуют новые вопросы: «Умный сын, что он говорит? — Что это у вас за свидетельства, постановления и указы, которые заповедовал нам
Г-сподь, Б-г наш?» — «Нечестивый сын, что он говорит? — «Что это за служение у вас?» — «Простодушный сын, какой вопрос он задает? — «Что это?»… «Рабби Йоси, Галилеянин, говорит: «Откуда известно, что египтяне были поражены пятьюдесятью казнями на море?» — «Маца. Почему мы едим этот незаквашенный хлеб?… Марор. Почему мы едим эти горькие травы?» И, наконец, в конце седера мы поем: «Эхад, ми йодеа? — Кто знает один? Кто знает два…».
Вопросы и ответы — это сама суть седера. Даже если в седере участвуют только два знатока Торы, они обязаны задавать друг другу те же самые «детские» вопросы и отвечать на них. Более того, если мудрец, досконально освоивший Каббалу, сидит один за пасхальным столом, он тоже задает эти вопросы и отвечает сам себе. Очевидно, что такая методика, «вопрос-ответ», раскрывает нечто очень важное в Песах.
Жизнь начинается
с вечера
«И был вечер, и было утро — день один» (Берешит, 1:5). В еврейских сутках ночь предшествует дню, потому что вначале в мир пришел вечер и лишь потом наступило утро. В чем смысл этого процесса? Почему ночь предшествовала дню?
У нашего мира было ущербное начало: он возник ночью. Совершенство формируется в нем только на базе несовершенства. Утро наступает только после вечера; свет сияет только после тьмы. В другом мире, который находится «за гробом», все наоборот: совершенство может существовать там без прежнего несовершенства. Это мир Правды, мир Света, мир полного раскрытия Сущности.
Впрочем, до него еще надо добраться. А в этом мире мы достигаем совершенства, только пройдя через ущербность, пороки, страдания. Раскрытию правды всегда предшествуют заблуждения и ложь. Отсутствие сменяется присутствием; пустота наполняется содержанием; и ночь становится днем.
Да скроется тьма!
«И был вечер, и было утро — день один». Наш мир относителен. Утро может наступить, только если до него был вечер. Когда человек выходит из темной комнаты, он вначале щурится и прячет глаза от солнечного света. Его восприятие света обусловлено прежним восприятием тьмы. Когда мы поднимаемся на гору, ее вершина кажется выше в конце восхождения, чем в его начале, хотя в действительности все наоборот: вершина выше от подножия. Но, вступая в схватку с высотой, мы начинам правильно оценивать ее масштабы только по мере восхождения, по мере собственного возвышения над подножием горы. Ибо настоящий подъем — это подъем из самой низкой точки.
Три тысячи лет назад самым низким местом был Египет. Эта страна считалась бастионом духовной нечистоты, всемирным оплотом порока. Евреи опустились в Египте на предпоследнюю, 49-ю ступеньку нечистоты. На иврите духовная нечистота — это «тума», буквально «полная закрытость», «изоляция». Другой полюс — «таара», чистота. «Таара» образовано от того же корня, что и слово, обозначающее «свет», «сияние». Говоря, что Исход — это переход от тьмы к свету, мы не просто прибегаем к поэтической метафоре. Исход представлял собой побег из настоящей тьмы духа к духовному свету.
История Песах — это выход из рабства к свободе, из тьмы к свету. В Агаде сказано: «Вначале наши предки были идолопоклонниками, но
Вс-вышний приблизил нас к Себе». Седер построен так, чтобы мы максимально почувствовали дух Исхода, представили себе, что это мы сами вышли из Египта. Великие мудрецы, авторы и редакторы Агады, хотели, чтобы мы ощутили то давнее путешествие из тьмы к свету не только по текстовому содержанию рассказа, но и по его форме и стилю. Они построили Агаду как парадигму самого Исхода: из рабства — к свободе, из тьмы — к свету, от вопроса — к ответу, к той самой лампочке, которую зажигает найденная правда.
«Время нашей
свободы»
В канун Песах 5686 (1926) года в дом рава Йосефа-Хаима Зонненфельда, духовного наставника иерусалимских евреев, пожаловали четыре посланника еврейской общины Будапешта. 78-летний рав Зонненфельд только что закончил традиционную церемонию «бдикат-хамец» (поиски остатков квасного) и поужинал, но, несмотря на поздний час и усталость, радушно принял гостей. У тех была лишь одна просьба к раввину: разрешить им присутствовать на пасхальном седере в его доме. Правда, с одним условием: рав разрешит им заплатить за еду.
«Добро пожаловать! — непринужденно ответил рав. — Что касается вашего условия… что ж, я принимаю его».
Гости были несколько озадачены. Они не ожидали столь быстрой готовности принять их плату, поскольку не раз слышали, что рав Зонненфельд живет очень скромно, но категорически отказывается брать деньги за свои услуги и помощь, в том числе компенсировать собственные расходы. Тем не менее, они тут же выложили деньги — немалую сумму — за свою долю в предстоящем пасхальном ужине.
Этот седер запомнился им на всю жизнь возвышенной радостью, царившей за столом, оригинальными комментариями и поучительными притчами из уст хозяина, а главное, каким-то особым ощущением святости, разлитой в воздухе Святого города в пасхальную ночь.
Рано утром в первый полупраздничный день рав Зонненфельд явился в гостиницу «Амдурски», где остановились гости из Венгрии. Для них, как для всех евреев диаспоры, это был второй день праздника. Они молились долгий праздничный «шахарит», и раву пришлось подождать их в фойе.
Закончив утреннюю молитву, гости пригласили рава Зонненфельда в свой номер. Рав расспросил их о том, хорошо ли им в Иерусалиме и как они провели первый праздничный день. Пока те с воодушевлением рассказывали о своих впечатлениях, он тихо достал из кармана полученные от них деньги и, не сказав ни слова, положил их под скатерть стола.
Будапештские посланники, и без того озадаченные неожиданным визитом рава, сразу умолкли и растерянно посмотрели на него. Взять деньги они не могли, поскольку для них, в отличие от рава, этот день был праздничным, в который запрещено касаться предметов, относящихся к категории «мукце» («отделенных»).
Один из них, наконец, осмелился спросить рава Зоннефельда, почему он принял от них деньги перед седером, если все равно намеревался их вернуть.
Рав ответил: «Песах — это «зман херутейну», время нашей свободы. Каждый еврей должен вести себя на седере, как аристократ, уверенно и раскованно. Но разве вы чувствовали бы себя свободно за чужим столом, если бы хозяин бесплатно кормил вас? Вам было бы неловко, и вы стеснялись бы каждого съеденного куска.
Поэтому я согласился принять вашу плату, чтобы вы чувствовали себя свободными людьми, как будто вы едите в собственном доме, свою еду, купленную за собственные деньги.
Так было перед седером. Но теперь ситуация иная. Вы, наверное, слышали, что я не беру с гостей деньги. Я пошел вам тогда навстречу, позволив заплатить. А теперь дайте мне возможность выполнить «мицву» гостеприимства».
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
