С Додиком мы дружим с незапамятных времен. Когда-то я знал, с каких именно времен, но с возрастом эти знания притупляются. Теперь времена, которые раньше выражались в годах и месяцах, становятся просто незапамятными. Таковы причуды памяти. Но сейчас речь не об этом. А о том, какие мы с Додиком неразлучные друзья.
Так вот, дружим мы давно, но видимся редко. Додик живет в Нью-Йорке, а я в Нью-Джерси. Додик работает в Нью-Джерси, а я — в Нью-Йорке. У обоих есть семьи. В общем, мы занятые люди, и общаться нам некогда. Иногда мы говорим по телефону. Иногда я приглашаю Додика с женой на обед. А Додик меня с женой никогда не приглашает. Может быть, потому что у моего дома в Нью-Джерси легче запарковать машину, чем у его дома в Нью-Йорке. А может, его жена просто не любит готовить. Не знаю. В общем, так сложилось. И я на Додика не в обиде. Какие могут быть счеты между старыми друзьями?
Вот я сказал, что Додик меня не приглашает в гости, и мне стало стыдно. Потому что на самом деле он приглашает, и довольно часто. Каждый раз, когда мы говорим по телефону, он задает один и тот же вопрос:
– Слушай, старик, почему вы никогда не заходите?
Я теряюсь. Я не знаю, как ответить на этот вопрос. А Додик стоит на своем:
– Вы же бываете в городе, правда?
– Ну, бываем, — признаюсь я. — В театр иногда ходим или там на концерт…
– Вот и заходите! — обрадовано кричит Додик.
– Ты знаешь… — говорю я, — то есть, конечно, спасибо. Но спектакли обычно заканчиваются поздно, надо домой…
– Жаль, — говорит Додик с плохо скрываемым облегчением.
Но я не могу допустить, чтобы он так легко выскользнул из своей собственной ловушки. Я говорю, как бы неохотно соглашаясь:
– Впрочем, мы можем приехать и без концерта. Скажи, когда.
– Ах, старик! — в голосе Додика звучит добродушие с легким отблеском обиды. — Ну как тебе не стыдно! Приходите в любое время! Ты же знаешь — мы всегда рады вас видеть.
Я говорю:
– Дод, ну как это — в любое время? А вдруг вас дома не будет?
– А ты сначала позвони.
– Ну вот я и звоню. Когда приходить?
– Старик! Я же тебе сказал: приходи, когда хочешь.
Он снова загнал меня в угол. Очень умный. Не зря мы с ним дружим. Но я не сдаюсь. Я делаю неожиданный ход:
– Я хочу сегодня. Мы будем у тебя через час, хорошо?
Додик смеется и одновременно огорчается:
– Как раз сейчас мы уходим. Понимаешь, у приятеля собака заболела…
– Тогда завтра. Как насчет завтра?
– Завтра… — задумчиво повторяет Додик. — Сейчас я проверю. Что у нас завтра? Ах нет, завтра не получится. Завтра мы едем в Нью-Джерси покупать подарок собаке приятеля.
– Той, которая заболела?
– Нет, другой собаке. Кстати, раз уж мы будем в Нью-Джерси, можем зайти. Вы будете дома вечером?
– Будем. Конечно, приходите.
– Ладно, зайдем часов в пять-шесть. Только вы ничего не готовьте, не надо возиться. Так посидим, выпьем. Ну еще чайку можно.
– Какой там чаек! — говорю я. — Сделаем нормальный обед.
– Спасибо, старик, — говорит деликатный Додик. — Учти, что курицу мы не любим. Рыбу тоже не очень. А так — все что угодно. Стейк, например. Только не бараний, у меня от баранины изжога.
«Вот скотина, — думаю я про себя. — Баранья нога стоит четыре доллара за фунт, а за хороший стейк надо платить двадцать. Но что поделаешь, дружба дороже».
Я говорю:
– Конечно, Дод, о чем речь. Ждем вас.
На следующий день в пять часов появляется Додик с женой Кларой, оба голодные и падающие с ног от усталости в поисках подарка собаке друга. Мы садимся за стол. Мы выпиваем, рассказываем новые анекдоты, делимся сплетнями про общих знакомых и бурными эмоциями по поводу текущей политики.
Додик говорит:
– Отличный стейк, старик. Как раз в меру зажарен.
– Спасибо, — говорю я, польщенный Додикиным комплиментом.
– За что спасибо? — великодушно парирует Додик. — Правда — неплохой стейк. Вот придете как-нибудь к нам, я тоже тебя стейком угощу. Тогда узнаешь, что такое настоящий стейк.
– Да, — неожиданно вступает Клара. — Почему вы никогда не приходите?
Мы с женой переглядываемся.
– Вот и я говорю, — охотно подхватывает Додик. — Никогда не приходят. Я их все время зову, а они не приходят. Загордились, что ли?
– Ну что ты, Дод, — говорю я виновато. — Чем нам гордиться? Пригласите, мы и придем.
Додик театрально, всем корпусом, поворачивается к своей жене.
– Клар, ты такое видела? Им специальное приглашение требуется!
– Почему специальное? — слабо возражаю я. — Самое обычное приглашение: мол, в такой-то день, в такое-то время. И мы придем.
Додик склоняет голову и крутит ею, как человек, который отчаялся кому-то объяснить простую истину.
– Старик, — назидательно говорит он, — сколько лет мы с тобой знакомы? Много, правда? Можно сказать — с незапамятных времен. Разве мы чужие друг другу? Не чужие, правда? Мы с тобой друзья до гроба. А ты еще какое-то приглашение требуешь. Приходите в любое время!
– Да, — подхватывает Клара. — В любое время!
– И никакого приглашения не надо! — кричит Додик.
– Никакого приглашения! — кричит Клара.
Меня начинает утомлять это агрессивное гостеприимство. Я говорю:
– Ну хорошо, спасибо за приглаше… То есть спасибо, что позвали. Мы придем без приглашения.
– Замечательно, — с облечением говорит Додик.
– Замечательно, — повторяет Клара.
– Когда придете?
– Послезавтра.
– В котором часу?
– В шесть двадцать пять.
Додик достает из кармана записную книжку, долго листает ее и наконец произносит со вздохом:
– Послезавтра не получится. У Рабиновича день рождения.
– Подожди-ка. По-моему, Рабинович живет в Израиле.
– Именно. Я должен ему позвонить.
– Когда у нас шесть часов, в Израиле уже ночь.
– Ты не знаешь Рабиновича, — говорит Додик. — Я звоню ему, когда у нас день, а разговаривать мы заканчиваем, когда у них утро.
– Ну хорошо, тогда мы придем в субботу.
– Клар, что у нас в субботу?
– День рождения у невестки моего брата, — говорит Клара.
– Хорошо, тогда в следующую субботу.
– Ну чего пристал? — раздраженно говорит Додик. — Так далеко я не могу загадывать. Позвони ближе к делу.
Мне передается его раздражение с усиленной мощностью. Я говорю:
– Знаешь что, пошел-ка ты на…
– Хулиган! — визжит Клара, не давая мне закончить простую фразу. — Додик, ты слышал, куда он тебя послал?
Додик покрывается красными пятнами, и его начинает трясти.
– Скотина! — кричит он. — Негодяй! Я тебя вообще — в гробу видал! Понял?! В белых тапочках!
Я тоже перехожу на фортиссимо.
– Сам ты скотина! — кричу я. — Только что говорил, что мы друзья до гроба, а теперь — в гробу видал! Разберись сначала со своими гробами!
– Нет, вы только посмотрите на него! — визжит Клара, явно имея в виду меня. — Как с Вовкиной Нинкой шуры-муры крутить, он тут как тут! А как к друзьям в гости прийти — так его нету!
Я в ужасе смотрю на свою жену, а она на меня. Она бледнеет и говорит сдавленно:
– Это правда?
– Она врет! — кричу я, срываясь на фальцет. — Сама она!
На это Клара не обижается. Она настолько нехороша собой, что мое «скромное» оскорбление ей даже льстит. Но Додик не может этого вынести.
– Сволочь! — орет он. — Свинья неблагодарная!
– Кто свинья? Я свинья?! — кричу я. — Сам жрет мой стейк, и я же еще и свинья! Ты знаешь, сколько я заплатил за этот стейк!
– Подавись ты своим стейком! — кричит Додик. — Клара, отдай ему деньги за его вонючий стейк, и мы немедленно уходим!
Клара делает вид, что роется в сумочке.
– Все! — кричит Додик. — Допиваем кофе и немедленно уходим!
– А торт? — говорит Клара, всхлипывая.
– Допиваем кофе, доедаем торт и немедленно уходим! — кричит Додик, не снижая уровня звука. — Ноги нашей здесь больше не будет!
– Ну и валите! — стараюсь я перекричать Додика. — Нужна мне ваша нога!
Через несколько минут мы с женой остаемся одни, в тишине и беспорядке. Она начинает плакать. Она плачет весь вечер и весь следующий день с перерывами на завтрак и обед. К вечеру она говорит:
– Ты должен им позвонить.
Я вздыхаю и послушно иду к телефону. Я набираю знакомый номер и слышу знакомый голос.
– Привет, Дод! — говорю я. — Ты все еще на меня сердишься?
– Ну что ты, старик! — говорит Дод. — Ты извини, я сам немного того… погорячился. Кстати, в эту пятницу мы будем в Нью-Джерси. Вы будете дома в пятницу вечером?
– Конечно, — говорю я. — В котором часу вы зайдете?
Художник Михаил БЕЛОМЛИНСКИЙ
Опубликовал: Александр МАТЛИН
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
