Мы — Еврейский Мир

Это слово — личное местоимение первого лица множественного числа — играло особую роль в моей жизни. Очень рано, ещё в детские годы, я почувствовал странную вещь: в отношении меня оно не выражало того, что в принципе должно было выражать: общность с определённой группой людей. Допустим, мы — советские люди, мы — строители светлого будущего, мы — болельщики «Спартака», мы — потомки Суворова и Кутузова, мы — … Нет, всё мимо, мимо… Единственным исключением из этого ряда были выражения «мы с мамой» , «мы с папой». В общем, моя семья и я — это действительно «мы», а всё остальное…
Когда я был во втором классе начальной школы, я узнал ещё об одной человеческой общности — евреи. Я — еврей, так написано в классном журнале. То же самое значится ещё у двух учеников нашего класса: Сени Шуба и Лёвы Каневского. Сеня — толстый, неопрятный, флегматичный, мне вовсе не хочется с ним водиться. Лёва наоборот — сухопарый, подвижный, активный, но притом он выскочка отличник, который всегда всё знает и лезет вон из кожи за хорошими отметками. Нет, тоже не «мы». А вожусь я с Митей Жуйборода, он живёт в соседнем доме, у него есть собака, настоящая голубоглазая сибирская лайка, и он иногда берет меня прогуливать пса. Правда, одного его с собакой не пускают, а только под надзором старшей сестры Эльвиры. Так что нас получается трое, не считая собаки, а вся наша человеческая общность держится именно на ней, на собаке. Вряд ли это можно считать «мы».
Тогда всё это носило характер, главным образом, детских ощущений — симпатий и антипатий — но позже, когда я осознал себя евреем, вопрос, так сказать, приобрёл драматический характер: если я еврей, то я — часть еврейского народа, то есть часть «нас», хочу я или нет. Тора прямо и без обиняков говорит об обязанности «не иметь злобы на сынов народа твоего», а любить их, «как самого себя». Любить Шуба и Каневского? Как это можно?
Мудрейший Гилель не даром считал эту заповедь самой трудновыполнимой. Как я могу любить, скажем, Льва Троцкого, или Отто Вайнингера, или Лазаря Кагановича, или Ноама Чомского? Это же враги!
Существует и ещё одно значение слова «мы». Такие писатели, как Замятин и Орвилл обозначали этим словом человеческое стадо, где каждая составляющая его единица полностью лишена индивидуальности, и действует лишь как часть общего. Но мы как раз рассматриваем противоположный случай. У кадого еврея этой индивидуальности — хоть отбавляй.
Признаем факт: евреи бывают весьма несимпатичные… Как совместить это с указанием Торы, что евреи отвечают друг за друга? Я отвечаю за Шабтая Калмановича и Иосифа Кабзона? Ну знаете, это уж слишком…
И всё же мы должны постараться, ведь наши предки обещали Господу у горы Синай сделать всё, что Он сказал. Между прочим, Он никогда не обещал, что все евреи будут прекрасными, совершенными людьми. Некоторые путают избранность и совершенство; избранные для выполнения определённой миссии — да, правильно, но совершенные, в смысле лучше других? — это заблуждение. Он не избрал нас за то, что мы лучше других — Он велел нам стать совершенными, стать народом святых. Притом мы ответственны друг за друга.
Это последнее обстоятельство приводит меня в уныние. Я готов изо всех сил стремится к совершенству, но как я могу повлиять на других евреев? Как я мог бы подвигнуть к святости, например, Лилю Брик или Барни Фрэнка? Да они просто смеются над нашими еврейскими взглядами. Как сказал Троцкий делегации московских раввинов: «Я не еврей, я русский социал-демократ». Вот и отвечай за него…
Как тут быть? Честно говоря, не знаю. Я верю, что «мы», в смысле «еврейский народ», существует. Я знаю, что и Каганович, и Барни Фрэнк, и Чомски — часть нашего народа, хотим мы или не хотим. Я понимаю, что всё это неспроста, что всё это с неизбежностью рождается нашей историей. Проще всего было бы объявить их отщепенцами, отсохшей ветвью нашего народа, но кто нам дал такое право? Ведь даже выкрест остаётся евреем — тяжко согрешившим, подлежащим ответственности, но евреем.
Трудная ситуация. Может быть, у наших раввинов есть на это ответы.