Приведу-ка я в качестве представления текст нашего гостя — настолько он краток и показателен.
«Сергей Никольский родился в Москве. Окончил Строгановское училище и стал свободным художником без работы. Пока искал работу, писал стихи, писал картины. Жил в Израиле, выпустил две книжки стихов и стал отцом двух очаровательных дочерей. В настоящее время живу в Нидерландах, в городке Гронинген. До сих пор женатый человек, свободный художник и всё время поэт».
Да славится время, когда человек свободно перемещается по земному шарику! Согласитесь, в этом есть немалое преимущество — легче крупинке отыскать свою лунку на рыхлой либо каменистой поверхности. Правда — не становимся ли мы от этого перекати-поле? Ко мне в беер-шевский дом колючие шары с маленькими торчащими в стороны корешками не раз пригоняло ветром. А в его нынешнем Гронингене мне не раз приходилось бывать — не как литератору, а как шахматисту.
Стихи же Сергея — они и вправду о нашем перекати-поле времени, о нашем перекати-поле сознании. Удивительно — евреи столько веков скитались по планете и то в краткие, то за несколькосотлетние остановки так обживали землю, что она становилась «родиной». Да хоть наши прозвания вспомним: Вильна — Иерушалаим-шеба-Лита, Дербент — Иерушалаим-шель-Кавказия… Видно, и вправду кончаются времена, и мы смотрим на Землю уже как бы с высоты полуполёта? Талантливый это ощущает прежде прочих, ведь, наверное, талант — это есть слышать что-то, что только ещё вылупляется из яйца?
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com.
Сергей Никольский
Поменять расписное, цветное на серое.
Поселиться в сарае без света и радио,
не узнав, чем закончилась пятая серия.
Не узнать, чем закончится смута в Ичкерии.
Никого не печаля и сильно не радуя…
Покупать мешковатое, чтобы не меряя.
Позабыть про людей из-за сильного голода.
Испугаться, что пять, а еще не прополото.
Жить и жить, где никто за меня не поручится,
где не видно Америки вместе с Европою,
все равно мне от смерти сбежать
не получится,
а от жизни попробую.
***
Не забыть ему небогатой событьями,
спокойной, покатой, прямоугольной
не освещенной софитами и окольной,
незащищенной жизни.
Которая продолжается,
потому что что-то жарится на плите,
потому что надо успеть к открытию,
и жена у зеркала наряжается.
Не забыть про детей, которые в темноте
рассказывали страшное про отлитую
из меди статую, отрытую,
стоящую в парке на пьедестале,
про людей, которыми они стали
и кому теперь обременительно встать
со стула,
у которых так же стремительно пролетела…
Так же неосознанно проскользнула…
***
Здесь почти никого заточкой не протыкают
и жизнь человека через куртку не протекает,
а выспавшись после вчерашней дури,
вчерашней бури,
выживший стучит по клавиатуре
и, выходные свои оплакав,
подготавливает презентации (или как их?).
И я свое тело к этой пристани пришвартую.
К пристани спокойной и неискрящей,
ежедневной, субботней, потом воскресной.
Где держать сигару? В руке? Во рту ли?
Объясните, я некурящий…
Некурящий и сам неместный.
НИДЕРЛАНДСКИЙ ПЕЙЗАЖ
С ВЫСОТЫ ПТИЧЬЕГО ПОЛЕТА
Солнце слепило зимой и весну обещало,
люди земные клялись, начинали сначала,
ночь наставала, луна их назад возвращала.
И на равнине — от Ассена до океана —
что-то бубнили потом покаянно
о времени трудном,
об окаянной привычке, о смутном, о крупном
и просыпались от звона пустого стакана.
Вот они встали и вышли на площади града,
вот они в таре уносят пустую посуду,
рада чему-то толпа, у суда тарахтит
эстакада,
люди повсюду!
Вот женихи провожают невест из чертога,
в зеркало каждая дева глядится
и не наглядится…
Захомутала голландца чертовка с востока,
захомутала бельгийца.
Из Приднестровья на запад летят голубицы,
аж до Флорид долетают и до Калифорний,
сразу готовы влюбляться, навеки влюбиться.
хочется быть им за сильным, живым
и за сытым.
А у Днестра под землею мужчины лежат
в униформе,
каждый надежно засыпан.
(Кто же захочет пойти за убогих, убитых?)
Роз не хватает, поедем на рынок купить их,
химию в вазу насыпем и свежими долго
продержим.
Едет кортеж за кортежем.
Стража застыла на страже, а дирижеры
за пультом,
пушка гремит в Бауртанге у самой границы,
хоры церковные песню заводят в больнице,
чтобы счастливее были больные инсультом.
Руки и ноги и что-то еще выступает из торса,
он прохудился за годы, сломался, истерся,
вот на прогулку его на колесах вывозит
сиделка,
поит калеку бульоном, гранатовым соком,
возле окурка очки, возле копчика грелка.
Кто-то здоровый идет по дороге, жену обнимая.
Птица кружится над низкой землею,
над морем высоким
все это видит и ждет наступления мая.
***
Посторонний в ночном районе,
где все друг друга…
Успей до закрытия, запыхайся! Держись упруго.
Кассирша в кассе, кривей и страшней Пикассо,
Глядит словно ты ворюга: «Давай, покайся!»
Незнакомая местная женщина взглянет
мельком,
Решит: ты слишком крупный
по здешним меркам,
Но посмотрит снова, подумает и, прощая,
Тронет, поправит волосы, обещая…
BELLE EPOQUE — ПРЕКРАСНАЯ ЭПОХА
Ушлёпок, недобиток, трагик, эпик
услышит разговор про belle epoque,
захочет сделать самый точный слепок,
покуда не послышался хлопок,
пока едят из разовой посуды,
под ноль процентов получают ссуды
и сытый дух над газовой плитой,
на палубе полно надежных шлюпок,
художники развинчивают тюбик
и густо мажут краской золотой,
покуда венгр изобретает кубик,
билет в музей приобретает хлюпик,
вдыхает что-то вроде флогистона,
а выдыхает углекислотой,
покуда дети не ушли из дома,
покуда ей и сорока не дашь,
покуда жизнь на улицах Содома
и видно тело через трикотаж.
***
В три комнаты народу набивалось,
темнело, ничего не забывалось,
и каждый был Эйнштейн и Эдисон,
о службе, о кино, о том о сём,
видна на всяком парочка отметин,
а за окошком реки да леса,
и каждый возбуждён, румян и смертен.
Все выпили, и вечер удался.
***
Лампа дневного света, мигающая в подъезде,
естественная в совершенно другом контексте,
скажем, в стране, где ударник кричал на съезде,
что ударили, перевыполнили на двести.
Лампа напоминает о пытке светом,
о которой рассказывал
(тут потерялась сноска)…
Действует на странный участок мозга,
который самостоятелен, независим,
который ни томографом не разведан,
ни в New England Journal of Medicine не описан.
Рондо, ворс одеяла, синие сны, дремота.
Лампа дневного, зимняя тьма и опять дневная,
страну порядка, налогов, страну ремонта,
с другою, прежней страной равняя…
с дальней страной на седой равнине,
где рады клею, музыке и рванине,
где забыл уроки, где было в ответ мычанье,
где рассказы Кироги пугали меня ночами.
Измененье курса, я к новой земле притёрся…
Лампа, неровность пульса, сигналы Морзе.
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
