Окончание.
Увлёкшись клиентами в очереди, мы снова забыли о предмете повествования, то есть о Симкиной причёске. А она тем временем трансформировалась из аккуратного чубчика в неугомонные вихры, которые никакие усилия Мишки и ухищрения самого Симки не могли заставить расти в нужную сторону. Продолжив аналогию с происходящими в стране событиями, можно сказать, что Симкин чуб развивался, как угольная промышленность Кузбасса в годы послевоенных сталинских пятилеток: «Дадим стране угля, хоть мелкого, но… много!»
Здесь впору продолжить рассказ о Мишке-рыжем. В ту пору уже 24-летний парень был, как сейчас бы сказали, культовой фигурой в посёлке.
Среднего роста, отлично сложенный, светлоглазый, с красивой блестящей волной рыжеватых волос, неизменно улыбчивый и приветливый, Мишка – любимец друзей, соседей, сослуживцев – пользовался неизменным успехом у женщин.
Несмотря на свою внешнюю самодостаточность, как это много лет позже понял Симка, был он личностью противоречивой.
С одной стороны, Мишка обгонял своё время: после войны, во время разрухи, в посёлке, далёком от центров культуры, первым начал культивировать спорт, увлекался литературой и живописью, буквально добывая книги, роясь на чердаках и в подвалах, где они зачастую хранились ещё с довоенных времён. Слыл совершенно блестящим танцором, бесспорным королём танцплощадок, где ему приходилось бывать. Уже говорилось и о том, что и руки у него были «золотые»…
Казалось, личность с такими задатками должна развиваться и процветать. Но нет, Мишка застрял в своём образовании и профессии парикмахера на всю свою, как позже выяснилось, короткую жизнь…
Уже говорилось раньше, что Мишка был спортивным, крепким парнем, но силу свою никогда не применял, даже для собственной защиты. Симка помнил случай, когда на брата полез с грязной бранью какой-то офицеришка, которого тот мог оглушить одним ударом своей левой (Миша – левша, и знаменитый в местечке драчун и забияка Вилька Шрайбер говорил: «Никого и ничего не боюсь, кроме левой Рыжего…»). А Рыжий молча стоял, и в глазах его светилось, нет не страх, – недоумение. О трусости не могло быть и речи: армейскую службу он проходил в горной пехоте в Карпатах. Выполняя боевое (или учебное) задание, ефрейтор Соркин единственный из всей роты горных стрелков спустился на лыжах по крутому склону, доставив командованию срочный пакет. За что и получил десятидневный отпуск домой. А в рожу нахальному чинуше съездил всё тот же Вилька, за что его тут же подобрал военный патруль. Впрочем, тогда всё кончилось благополучно.
Не всё было так просто и на женском фронте. Мишка слыл сердцеедом, дамским угодником и сполна пользовался расположением прекрасной половины. Но подошло время, когда надо было жениться, и тут вышла закавыка. Вначале он «бросил глаз» на красивую девушку Риву, которая только-только закончила школу. Рива была привлекательной, комсомолкой, активисткой, да ещё воспитанной в обстановке пуританской еврейской семьи. После нескольких прогулок и провожаний Мишке было дано «atande» и поделом – он не знал, о чём говорить и что делать с этой ровной, как струнка, в прямом и переносном смысле, девушкой, так отличающейся от всех предыдущих женщин.
Надо ли говорить, как болезненно переживал он эту неудачу…
… Мишке шёл 27-й год, по патриархальным еврейским меркам, он уже переходил в категорию старых холостяков. И здесь фортуна, казалось, повернулась к парню лицом. В соседнем городке он познакомился с миловидной девушкой, которая ему сразу понравилась. Как стало известно от родственников их познакомивших, Мишка понравился Ане, и к радости заждавшихся внуков родителей всё потекло естественным путём к благополучному завершению этой счастливой встречи.
Увы, человек полагает, а Б-г располагает. Здесь мы переходим к самой печальной странице повествования, которая начинается ещё с одного, уже последнего, лирического отступления.
У Мишки-рыжего, кроме всех его многочисленных увлечений, была одна страсть. Охота – пуще неволи. Именно охота в прямом понимании этого слова была его всепоглощающей страстью. Мишка был великолепный стрелок: что значило в те годы иметь второй спортивный разряд по стрельбе, спортивной гимнастике и лыжам, знает лишь тот, кто в это время жил.
В доме на стене висело трофейное австрийское ружьё, с какими-то знаками на нём, подтверждающими уникальность этого оружия. Охотился Мишка круглый год – летом на боровую дичь, осенью на водоплавающих, зимой – зайцы, лисы, кабаны, косули… Параллельно этой страсти он имел, говоря по-нынешнему, хобби – мастерил великолепные чучела из лучших своих охотничьих трофеев.
Комнаты Симкиного дома напоминали краеведческий музей: в разных углах комнат стояли в натуральную величину пугливый заяц, приготовившаяся к прыжку белка, притаившаяся в ожидании жертвы рыжая лиса, под абажуром парил, раскинув метровые крылья, степной орёл. По просьбе друзей – охотников, безотказный Мишка мастерил чучела и для других.
Зимой 1954 года Михаил охотился меньше обычного: выходные дни занимали поездки к будущей невесте. Но на закрытие охоты (а было это в середине февраля) он всё-таки собрался. Команда охотников из воинской части, с которой он обычно промышлял, выехала ранним утром в сторону Молдавии – там в полях в ту зиму было много зайцев. Охота оказалась удачной – Мишка взял двух зайчишек, а заместитель командира воинской части полковник Рындин – шикарную рыжую лису.
Несмотря на свою занятость, отказать большому начальству в его просьбе Мишка не мог, и рыжая красавица перекочевала из полковничьего рюкзака в Мишкин.
Самым сложным и ответственным звеном в техническом цикле изготовления чучела была выделка шкуры. Десятки туш разделывал Мишка голыми руками, но эта оказалась роковой…
Через два дня у него сильно разболелась рука. Обращение к врачу, приём каких-то таблеток ничем не помогли. Руку ломило невыносимо, резко подскочила температура, от боли и жара мутилось сознание. Вызванный домой опытный провизор доктор Пасов заподозрил неладное и настоятельно посоветовал немедленно везти Мишку в областной центр. Ёйлык завёл свой «ЗИС» (о «скорой помощи» или санавиации тогда речи не было), посадил Мишку и маму в кабину, отец взгромоздился в открытый кузов, укрылся попоной, и машина отправилась в 5-часовой маршрут по морозной и заснеженной дороге.
В областной центр Мишу привезли уже без сознания. Вызванный рано утром известный профессор и два других врача из областной больницы поставили диагноз: общее заражение крови – сепсис. Профессор прямо сказал родителям: «Положение безнадёжное, шансов на благополучный исход нет, слишком поздно…» Мама окаменела от горя. Отец упал на колени и целовал ноги профессору, умоляя спасти сына. Все свидетели этой сцены были потрясены. Профессор пытался уйти из палаты, но отец продолжал преследовать его, семеня на коленях, обнимая и целуя руки и ноги врачу
… Мишеньку взяли на операционный стол и там, на глазах у обезумевших родителей, он умер…
Его смерть была горем всего посёлка: слишком жестоким, неправдоподобным и бессмысленным казалось всё произошедшее. Проводить Мишку-рыжего в последний путь собрался стар и млад. Двор и главную улицу посёлка запрудили люди; было холодно, кружила метель, но никто не уходил. Из воинской части прислали почётный караул, словно хоронили воина-фронтовика, – так военные почтили память ефрейтора Соркина.
Девушка Аня попрощаться с несостоявшимся женихом не приехала. Здесь Мишке снова не повезло.
В углу комнаты, где был установлен гроб и сидели родные покойного, стоял и тихо плакал, вытирая слёзы шершавой ладонью, городской сумасшедший, старый Хрен. Тут не стоило придуриваться, да и некого было делать дураком…
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
