Life is a moment in space,
When the dream is gone it’s a lonelier place…
I’d do anything to get you into my world and hold you within
It’s a right I defend over and over again
What do I do with you eternally mine…
We may be oceans away, you feel my love, I hear what you say…
(Барри Гибб, Барбра Стрейзанд «Woman in love», 1980)
http://www.youtube.com/watch?v=Qhm9V7YBOQI
1. Инерлюдия. Лейт-мотив. (перва тема) не спеша. 1971
Life is a moment in space…
Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня называли фантазером. Теперь же, меня могли бы назвать писателем, если бы я относил свои рукописи… куда-то… … но куда? Я до сих пор не знаю… Что это? Тяга к поражению?
Говорят где-то есть издатели… издательства… но как представлю себе их, (дай им Б-г до 120), «успешных», «достигших» и занятых важными делами… брр… А тут с улицы приходит – «человек-без-галстука, — Авотия»… «вам чего, мистер?»… это с моим-то счастем… и в довесок добавьте ужас перед всеми казенными домами, пиковыми дамами и трефными королями…
Короче, пишу я что-то вроде дневника не-писателя. Так, обрывки самых интересных впечатлений, невозможных совпадений, кармических загадок и прочих волнений затухающей памяти… забыть жалко и показать некому…
Но более всех моих приключений загадочен кажется клубок судеб, запутанный самим Шопеном. Все началось более 30 лет в провинциальном университете. Мы с Марком оказались в одной комнате общежития и подружились. Даже не придали этому особого значения – но интересы у нас, 18-летних птенцов, из домашнего гнезда перво-полетиков, оказались очень схожими – классическая музыка, западная литература, эзотерика… мы даже заинтерисовалсь одной девушкой… Верой, в связи… с двойками и не-удами по английсому! И какой мог быть английский в совдепии 70х, если нельзя было слышать живой язык в натуре? Правда, многие учили по песням битлов, но мы не попали в этот круг избранных «многих». А Вера была по этому делу отличница и дОка. Раз в неделю, в воскрксенье, мы к ней шли в
ее восьмуюю комнату, на женский этаж общещития, и она «подтягивала». Так мы и дружили, 3 товарища. Даже смеялись над Эрихом Ремарком – как это он про нас точно угадал! Мне казалось, что интерес у нас к Вере чисто практический и дружеский. На «альфу» или даже «бетта-гамму ля-фам» Вера явно не тянула. И в «драма-квин» ее не взял бы даже самый погорелый театр тамбовского леса. Она не красилась, не кокетничала, не душилась, даже уши не проколола, чтобы блистать на бале жизни подвесками брильянтов у шеи… Училась средне, говорила тихо, ходила чуть сутуло и была не заметна, как серая мышка, как будто слепок с черно-белой гувернантки Джейн Эйр из
черно-белого фильма… и как дотошная гувернантка-волонтерка безвозмездно следила за нашим с Марком английским воспитанием.
Марк был шумный романтик, худющий, слабый на вид, но в самом деле крепкий и жилистый. Его глаза горели пламенем и заряжали энергией все и всех вокруг. А я был рядом с ним застенчивый увалень и как-то «на-подхвате».
Раз в полгода Марк расставался с очередной подругой и старался ей меня разрекламировать и подсунуть…. а мне это было смешно, боязко и напоминало анекдот, как старый кот учит молодого мышей ловить… и прочее… Подруги отлетали от моей застенчивости и где-то исчезали…
И вдруг в общаге случился Шопен. И это среди привычной и давно не замечаемой уже шелестящей вечерней какафонии битлов, поп-однодневок типа «мамочкой-на-саночках» и прочего музыкального шума… Да, мы с Марком услышали Шопена… Удивило сразу, что это была не запись. Звуки шли из «ленинской комнаты», (аналог «митннг-рум») которая почти всегда была закрыта на замок и там стоял Инструмент… пианино! Переглянувшись «по космодемьянски», как партизаны перед поджогом сарая с немецкими лошадками, мы тихо подошли к дверям. Марк медленно открыл и неслышно зашел. А я посмотрел в щель и увидел пианистку и окаменел. Это была Вера, но это не та Вера, наш верный товарищ, не серая мышка, к которой мы привыкли… а… Жрица? Ее лицо светилось, руки творили магию на алтаре 88 клавиш и сквозь нее и Шопена звучала совсем другая музыка! А та, что мы слышали ушами – растворялась становилась бедным и бледным знаком, намеком, притчей…
30 лет спустя я понял, что техника ее была совсем средненькой, ой, как далеко до Горвица… Но там было еще Нечто, то, что называют «экспрешн»… «импрешн»… крылья, превращающие 12 точек на 5 линейках, в неуловимых журавлей в небе… ткущую ткань и бисер вибраций невыразимого «духовного», что я почувствовал много лет спустя только в игре Горвица, пении Якова Старка, Андреа Бочелли, ранней Шарлоты Черч…
А они потом не забываются на всю жизнь… и всю жизнь их иногда вспоминаешь… стараешься ухватить… а их уже нет… и порой… вдруг… Откуда-то прилетят, Кто-то их пошлет тебе, как «токен», Оттуда, чтобы не звбыл Чудо… Знамение… где-то они появляются опять… и радость! Радость Иного мира вновь в твоих руках, как чудесное сокровище… лови! запомни!… прячь! а оно не ловится… как сон не запоминается… и журавли улетают…
Я так и остался за дверью, а Марк, бедный мой друг, который легко зажигал огнем глаз все и всех, попал в еще больший пожар и наверное тогда и сгорел там…
Вера регулярно и тайно занималась музыкой, и как-то от начальства общаги получила ключ от «лен-комнаты»… почти каждый день после уроков играла «для себя». А в тот памятный день она плохо закрыла дверь на замок, дверь приоткрылась и мы услышали ее секрет. Для меня это было как-то страшно все это слышать и еще больше видеть игру. Я и ходил слушать только несколько раз, подглядывая в щель, которую мне дружески оставлял Марк… а ему был открыт зеленый свет… в тот Иной Мир… он — энтузиаст, всегда был смелее… Но приходил оттуда обалдевший и мы бесконечно обсуждали сущность музыки, суть ее влияния. Была там местная филармония, концерты… но их игра была – голая нота, буква, без Духа… кимвал бряцающий…
Позже я стал болеть, недоучился, бросил учебу и вернулся в Город Детства. Тот огонь, в котором с наслаждением стали гореть Марк и Вера меня пугал… я – под знаком рыбы, любил воду… текучесть… прозрачность… я сбежал от них и не оставил адрес… К тому же добрый Марк мог по-доброте, в недобрый час, тоже испугавшись Того Огня, начинать «сплавлять» Веру… даже и не спрашивайте кому… Мы, 3 товарища потерялись…
2. Встреча. Горе тайне. Развитие. Живо. Темп разный. 1986 четверг – понедельник.
(вторая тема. Смена тональностей)
When the dream is gone it‘s a lonelier place…
Вернувшись, как говорят, «искал себя». Лет 12. Отец, мать и сестра успели выпорхнуть из совдепии еще до 80-го года, когда наш «болезный» секретарь-фараон Леня-Герой закрыл выход из страны. Евреи шепотом говорили про это — «нам закрыли форточку». Я остался, запутавшись в бумагах на выезд. Чувствовл себя уже чужим здесь, ждал очередного исхода, «выпуска рабов». В конце концов, поработав грузчиком, и в какой-то день испортив сердце, один разгрузив 9 грузовиков… чудом потом нашел отличную работу – сторож в синагоге. Мне повезло! Это могла бы быть отдельная история киевская– синагога 85-го, начало горбачевщины, 7й фараон династии «секретарей», 2-ая красная оттепель, переходящая в наводнение.
Однажды, как сторож на боевом посту, сидел и что-то читал… Скрип калитки… Во двор синагоги зашли… Это была сутуловатая, похоже что и пожилая женщина… серые волосы и шишечка курсистки 19-го века… но что-то знакомое в
вспышках тени и света на лице… Вера!
Прошло 12 лет, как сон, и вот — она несмело идет ко мне! И тем же тихим голосом, какой был раньше, на наших посиделках и «подтяжках» английского, спрашивает…
— Скажите… Кто бы мог мне помочь? Мне очень нужен совет… Я онемел – она меня не узнала! Ведь сказала – «Скажите»! Через эти 12 лет! Благо, была уже и бородка и волосы до плеч… И решил не открываться… Чуть более хриплым и низким голосом стал расспрашивать в чем дело… Оказалось, что они с Марком поженились в конце учебы и распределилсь недалеко от моего города. 6 лет назад еврейская семья Марка собралась бежать из совдепии перед самым «закрытием выхода», но русская семья Веры не давала ей справку «отпуска». Они тогда быстро развелись и Марк уехал, оставив ее одну с ребенком. Переписываются. Вроде и любят друг друга. Ждут нового выхода, исхода, лэт-май-пипл-гоу.
We may be oceans away, you feel my love, I hear what you say…
— А я так перенервничала наверно, что стала побаливать частенько, — продолжала она. И эта Припять еще…. авария, атомная станция… радиация… А потом пришли анализы – у меня нашли рак… а сегодня… знаете… мне ярко так снился странный сон… Три старика еврея, в странных больших белых покрывалах… с кисточками… укрылись… одели на
голову… улыбались… и протянули мне руки… так странно… руки… по-родственному… как будто я ребенок… а они… как мои дедушки что ли… … И я не знаю, что делать? Что это значит? Это связано со мной? С Марком? С болезнью? Что же?
Вера замолкла, закрыла лицо руками и тихонько завыла, тихо-тихо и странно, как воют русские бабы над покойником… Я стоял, как тогда, в первый раз, пред ленинской комнатой, перед ее Шопеном, онемевший, с глазами полными… Все, что мне пришло на ум, так это молтва о здоровье, как здесь ее называли старики — «моше-берех». И тут мне хватило наглости схитрить немного… дал ей бумагу и попросил написать полностью имя и отчество – потом мы зашли в синагогу и попросили молитву «моше-берех». Там сидел на записях самый старый старик синагогальной десятки – кажется звали его Борух, не помню точно, а может и Моше. Он записал, спросил имя ее матери, и стал как-то требовательно смотреть на Веру,
— Надо что-то заплатить…- прошептал я.
— Сколько?
— Не знаю, сколько сможете….
Вера, не глядя, взяла из сумки синий четвертак – большие деньги по тем временам – я столько зарабатывал грузчиком за неделю, а тут — за 2. Борух-Моше быстро спрятал «банковский билет» в карман. Меня это передернуло, покоробило… Неужели забрал себе?… Хотя, что я ожидал? Что этот четвертак взлетит к Престолу Всевышнего Творца? Какие-то дурные, черные мысли полетели от меня на деда Боруха… (Стыд! Стыд! Вот уж из меня судья-праведник нашелся! Позже узнал, что старики десятки собирали складчину себе на кладбище…)
Я хотел видеть Веру еще раз. Хотел услышать магию ее рук еще раз. Показалось, что тот Шопен, который умер полтора века назад, на мгновения проявлялся на ее лице, там в общаге, 12 лет назад и сейчас на грустном, постаревшем, больном лице… ангела… … А Шопен… может он и в самом деле был… он был… ангел? Больной, падший, чем-то и
кем-то наказанный ангел, слабый и несдешний, Иной, инОк, орфей струн рояля… ангел и посланец, сосланный на 39 лет в 19й век, с ностальгей по забытому Небу, Ерусалиму Небесному… забытому… А ему это казалось – по Польше, Варшаве? И все кто видел это – попадали в плен его магии! Да! Конечно! Это был небесный приворот небесной музыкой! А иначе как могла Жорж Санд, лэди Стирлинг и прочие графини и принцессы попасть в эту его ловушку?
Я тогда экспромтом вылепил скороговоркой свой «маленький заговор еврейского мудреца»
— Вера, тут будут молиться о здоровье всех, кто просил об этом… в субботу утром… (Я и не знал будут ли говорить «моше берех» именно в субботу и будут ли вообще. Я даже не видел и не слышал этой молитвы. Когда старикам не хватало 10-го, они меня звали – я садился в уголке, и не понимая ни слова что они молят, что-то читал в Псалмах на русском языке).
— Приходите к 10 утра, – продолжал я, — это… подействует сильнее… это будет не мой день дежурства, но я приду… проведу вас… я тоже помолюсь за вас…
Я не знаю как я дожил до субботы – я не спал почти 2 дня, а в субботу чуть не проспал. За это время по полному имени Веры узнал ее адрес в бюро справок, но боялся даже близко подойти к дому. В субботу она уже стояла перед синагогой, держась платочком за нос и делала вид, что простудилась. Держала за руку девочку, лет 5.
— Вот знакомтесь, это Гита.
— Ги..та?
-Да, странное имя? Это Марк так захотел, пока я в роддоме была — он сбегал в загс и поставил меня перед фактом… я злая была ужасно, что меня даже не спросил, а теперь кажется смешно все. Уникальное имя? Индийское наверно?
— Вера, а почему вы платок держите у лица?
-Ой! Забыла! Просто без вас мне страшно с моим носом картошкой туда зайти… вдруг старики выгонят… там один такой… ух, какой строгий шел… так он своей палкой как шуганет тут дворняжку… вдруг и меня так… палкой?.. за мой нос?… вы… проведете меня туда? Я же там ничего не знаю и мне страшно…
Мы зашли. Стариков собралось как раз опять 9 и они обрадовались, что пришел десятый, хоть такой, Авотия… Я провел Веру в женскую половину…
— Сидите здесь. Старики будут молится тут час. Вот можете вот почитать Тору… Пятикнижие… на русском языке.
— А молиться? Помните… этот… моше берех?
— Молитесь своими словами. Может быть… наверно… ТАМ не слова слышат, а то КАК говорят…
Я тоже сел в своем любимом углу, взял из заначки на верхней полке, куда можно было дотянуться только с моим ростом, привычную тут свою книгу – перевод Псалмов. Посмотрел искоса на Веру. Она склонила голову над Книгой. Свет окна брызнул на нее и на руку, которая медленно водилась по строчкам… тоже стал читать и… вижу 2
слова… «на струнных»… В мозг опять ворвалась та ленинская комната 12 летней давности, плачущие и смеющиеся струны пианино… И как в моем воображении виртуальность «моря Дирака» – на лице Веры стали угадываться мгновения появления другого лица… Шопен… ангел… бессильно вспоминающий откуда он… Песня Плачущего Духа… балерина Спесивцева… танцующая Шопена… ее обалдевшвий критик Волынский… может быть все это… из Польши?… Или… Я стал читать дальше… «…из глубины взываю… многие восстают на меня… многие говорят – нет спасения душе моей… но Ты – мой щит…»
В этот час почувствовал, что такое молтва, кому она… как надо ее.. как надо…
Час пролетел. Мы молча вышли.
— Вас проводить, Вера?
— Нет…лучше нет… послезавтра окончательный осмотр и анализ… назначат время операции… мне тут было так хорошо… мне надо побыть одной… мне уже не страшно… мирно… Дочку моя мать вечером отвезет к себе… пока я…
— Мать?
— Да, ее Раиса зовут… приехала… вот… внучку забрать в Ардамашку, пока ветер с аварии сюда еще не… еще раз… — А можно мне узнать, что завтра врачи решат?.. провел бы вас в больницу. Я в понедельник как раз работаю тут сутки… с 8 до 8… вот телефон синагоги… ПозвонИте… ПозвОните?
— Да…конечно! Вы мне так помогли….ой!… а я даже и не знаю как вас зовут?
Тут уж я опешил… не думал что спросит… ведь могла спросить и раньше… а настоящее имя нельзя… может узнать… вспомнил, что отец говорил, что хотел меня назвать именем своего отца — Айзек. Но был 53й и он боялся. Так, по первой букве и назвал. Алик.
— Я – Айзек.
Вера усмехнулась.
— Тоже странное имя? Опять индийское тоже? Ха! Индийцы… кругом одни индийцы вокруг меня… Мы расстались, и в понедельник, сидя в своей будке во дворе синагоги я ждал звонка с 8ми утра. И был звонок. В 8-05. Медленный старческий голос, сквозь плач…
— Это к вам звонит Рухл…
Сердце мое упало. Раиса – это ведь может быть и Рухл? По первой букве, или как там у нас?… Мать Веры! Но ее мать – явно русская, там еврейсим духом и не пахло! Ее нос вобще не картошка, а не будем говорить на что похож, но явно далеко не кошер… Она приезжала как-то в общежитие проведать Веру – я ее видел мельком.
С ужасом ждал что Рухл будет говорить дальше.
— Рухл? А кто вы?
— Я жена Боруха. Он у вас работал до пятницы. Нет больше его. В субботу умер. Передайте там… кому надо… Его все знают… Знали…
Б-же Милостивый и Милосердный! Авину Малкейну! Я же мысленно… что-то такое на Боруха-Моше плохое подумал!…. из-за этих несчастных 25 синих «раковых» рублей! Из глубины взываю, к тебе Борух – прости меня… дурак я… Стыд! Стыд! Вспомнил, как он почти каждый день волоча распухшую ногу приходил и садился тут, записывал моше-берихи, собирал мелочь пожертвований в коробку с чахлым замочком, «пушку»… Пусть земля твоей ноге будет пухом, а Небо – душе жилищем приятным и Израиля шатром прекрасным! Ты – истинный из народа, «который живет отдельно», а я – я кто я? больной ассимилянт?… отщепенец?… отрезанный ломоть?… желтый лист?… голос, плачущий в пустыне из глубины – «…услышь меня и исправь шаги мои… »? к своим не пристану, и от чужих бегу!
3. 1986 понедельник-вторник. Тихо. Развитие. Громче постепенно.
I’d do anything to get you into my world…
Я почти забыл о Вере и смотрел, как собирается наша старая гвардия стародежи на молитву. В будние дни это им редко удавалось набрать 10. Даже в субботу – не всегда… смотрел на каждого, стараясь их запомнить, ибо завтра – кто-то уже может не прийти, как Барух-Моше. Утрата! Утрата!
В этот день Вера не позвонила. Во вторник я передал смену и с мрачными мыслями вышел из калитки синагоги.
Там стоит она с чахлым букетом гвоздик. Улыбается до ушей. Подбежала и крепко обняла. Горячий оглушительный шопот в ухо.
— Айзек… Вы не предст…авл…ете! Это-о чудо! Анализы – ноль! Операции не будет! Все исчезло! Рак исчез! Пропал! Нет его! Врачи все сбежались в шоке! Идемте! Я счастлива! Я вновь родилась! Я с ума схожу! Проводите меня! Я вам сделаю подарок! Для вас! Только! Никому и никогда!
Грешным делом я подумал… ну сами понимаете… какой подарок может сделать счастливая женщина «незнакомцу» как я, в расцвете сил… в меру упитанному… выше среднего роста, хоть и не широкоплечему…
Нехотя поплелся, счастливый счастью Веры… и со страхом и ужасом думая, как отвергнуть ее «подарок», не обижая счастливицу. Вредить Марку я вовсе не собирался и вообще у меня был «бзик» — чужих жен не трогать и даже не думать «туда» на них глядя. С моим еврейским счастьем итак уже «карма» вся сломана – так самому ее что ли доламывать?
Мы быстро дошли, поднялись на 2 этаж. Вера, не переставая, изливалась о своем чуде… зашли… и… в центре стоит! Он! Хазяин! Старый черный поцарапанный раяль на 2х ножках, а вместо третьей – ящик и кирпичи. Крышка открыта, ноты на подставке.
— Айзек, вы голодны после смены? Чай? Кофе? Все готово! Садитесь же тут, напротив рояля – вот кресло. Берите там чай и слушайте сюда! Ой, забыла спросить! Вы классику любите? Шопена например?
У меня на секунду язык «прилипел к гортане моей»…
— Простите Вера, чай каряш… д-да… Шопена…да… как же… это..да… именно… вот… Шопена… хм… ага… больше всех…
— Я знала! Знала! У вас такие же глаза как у моего Марка! Он уехал, он уехал, мой черноглазый король… и я почти перестала играть… он так любил… ой любит… Шопена и Баха… но…. знаете Айзек… знаете…
У каждого человека должен быть свой остров, куда нет хода НИКОМУ! Понимаете? Думаете, я уже поехала от радости? Да! Поехала! И никак не доеду! Но… да… нет хода НИКОМУ! Ну может кроме Б-га…. да… Б-га… помните как мы Ему там… молились… на вашем… нет… нашем! «моше берехе»… И он дал чудо! Значит Он есть! …где-то давно кто-то мне говорил… «Иудеи знамения просят, а эллины мудрости»… мол, иудеи такие-сякие… чудо им вынь и положь… а иначе места не сойдут… чудо… да… а может без чуда никуда ходить и не стоит?… Мы – иудеи! Знамение сделало меня иудейкой! Я умерла от рака в пятницу, умерла русской, в страхе и ужасе перед Израилем, с его прОклятым всеми нашими газетами и телевизорами сионизмом, отнявшим у меня мужа… хотя нет… это ОВИР нас разлучил… да… и родилась в эту субботу иудейкой! Я теперь одной с ним крови – я и он, я и ОН… знаете?! Я ведь уже перебоялась… в 32 года ведь уйти, и страшно – кто захочет?! Я ведь и не просила здоровья вовсе, я просила немного Мира, мира в душе и странной разгадки трех стариков…. Да! Я же приходила только за разгадкой, любопытная варвара такая…. и потом стала просить тихой, мирной кончины жизни моей… а Он, Он… вот так, пОходя, махнул чудо и… Знамением меня воскресил… да, да! воскресил иудейкой! Вот! Вот что эти старики хотели мне сказать! Я поняла! Они были мне как отцы!.. они меня в ту ночь творили и рождали! Я поняла! Они благословляли! Как это чудесно!
Ха! Вы бы видели, как эти доктора на меня напали, что бы «описать для науки этот уникальный случай»! Для науки описать Чудо! Слышите! Чудо! И смех и грех! Я даже от радости чуть им не рассказала про синагогу!
Вера прижалась к роялю боком и наклонила ка мне свое восторженное раскрасневшееся лицо. Ее глаза блестели и светились. Улыбка вспыхивала и гасла и опять возникала, чтоб тут же спрятаться. Воспитанному кавалеру — оставалось как в кино, только чуть приподняться и поцеловть. Не так ли? А я с ужасом думал, что она этого ждет — и не знал как избежать… ой… кажется наш «Прекрасный Иосиф» попадает к «жене Потифара» и думает, как сбежать, чтобы она не успела схватить «лоскут его одежды» для… страшного суда… Хотя уже что-то и схватила, как написано «Твой Б-г — это и мой Б-г»… Но это же был и миг нашей самой близкой близости!… Мысли вылетели. Коснуться сейчас Веры для меня тогда было – все равно, что для меломана лапануть в Лувре картину Лизы… Тут не только гремело «не возжелай жены», тут было еще и — «профан, ты даже про это подумал»?… и много еще чего… Опять вспомнилось «из глубины взываю… на струнных…» Посмотрел на открытый дек рояля – на стене, в рамке, фото — Марк, Вера и ребенок посередине. Заикаясь произнес…
— Вера, вы… что про Шопена хотели?
— Ой! Голову вам морочу! Я вам хочу сыграть импровизации на темы Шопена. Я их никому… никогда… это – мой сокровенное…. мой остров!
— Никогда?
— Да, знаете, я Марку как-то сыграла несколько раз, 10 лет назад, и еще когда решали быть вместе… А он и не понял!
Он думал, что это был настоящий Шопен! Вот какая я хитрая поддельщица! Смешно, правда?
Что-то поплыло, голова закружилась… Я стал теперь понимать, откуда была Там в общаге, в первый раз — та магия, шопенщина! Б-г есть? – Есть, вот Его чудо с Того Света и вернулось… стоит… соловьем заливается… И может и духи есть тогда? Дух, частица Шопена – тут, в Вере, ждет своего часа? Ну может и не перевоплощение, а частица… искра его?
— Вера… так сыграйте?
— Ой! Ну да! Чего же я вас сюда и привела! Я же подарок вам тут вчера весь вечер готовила, копалась в черновиках… а… вы что подумали? Ха…и не думайте! Я мужняя жена и буду век ему верна! Но дайте слово! Ни-ко-му ни-ко-да! О моих импромтах! Даже Марку! Я сама ему когда-нибудь…
— Вы тоже дайте… никому ни слова о «моше-берех», вашем чуде и синагоге…
— Ура! Слово-на-слово! Заметано! Тайна ваша и тайна наша! Ага!
Она села за рояль. Щеки алые. КрАсна дЕвица. Жрица и Алтарь. Глаза блестят и бегают уже по клавишам. Руки начинают жить своей жизнью. Пальцы кажутся листьями на двух ветках под порывами шторма и натиска… Она преображается. Это опять не серая мышка, «гувернантка Джейн», а магиня, двуликий Янус, Инь-Янь, жена-муж, иш-иша, Вера-Шопен. И с первого такта… падение в мучительно-притягательные пропасти Неба и Ада… Чем больше я пил этот пунш мелодий, тем сильнее жаждал… виньеновское «…я с жаждой умираю над ручьем…» — это об этом…
… появились складки на лбу, брови взлтели, волосы упали на плечи – и вот — Иной!… Шалиях… Посланец… Шопен… то, что я видел на иллюстрациях его портретов! Нос картофелинкой казался длинее… с горбинкой… губы и подбородок чуть удлинились и распухли… лоб стал покатее и больше… даже показалось адамово яблоко на шее! (Уже много позже, через 10 – 15 лет, увидел такое же Преображение в видеозаписях более техничного Горвица! Но Горвиц не сочинял…)
4. 1986 вторник. Фиолософски и отрешенно. В конце быстрее ирезче. 1986
I hear…
Я просил повторить несколько особо впечатляющих вещей. Понизить немного темп. Развить какие-то темы дальше… ничего не понимал в теории музыки, но чувствовал, где и что можно изменять, добавлять… Да! Именно добавлять и
опрявлять как алмазы в оправу… она смеялась и называла меня младенцем в муз теории, но тут же — «…потакаю вашим капризам, ибо сегодня ваш день»! В конце-концов мы так устали, что я стал внутренним слухом слышать и изменять музыку прямо в мозгу и как-то передавал это корявым языком – а она как будто читала мои мысли и старалась быть инструментом, проводником…
… и совершенно счастливые, пили без счета чай…
… К вечеру, я переполненный чаем и шопенщиной, собрался. Еще долго спасибили друг дружку… Посматривали на дверь и понимали что такой праздник в нашей жизни никогда не повторится… но, как говорится, «унесем его с собой». Да, мы не должны больше видеться… Никогда… В тот, Иной мир, мир божественных музыкантов, «ганд-харвов», ходят избранные… не толпой, не группой, даже и не вдвоем… В одиночку… Ну может еще – муж и жена, Орфей и Эвридика. Одна плоть, рождающая особое дитя – Высшую Музыку, Музыку Сфер, Числа Пифагора… Эйдосы Сократа… Я ждал, что она что-то подобное скажет… Угадал… Она запинаясь, как бы извиняясь, пртянула ладони…
— Айзек… вы понимаете, я вам вся окрылась… вся-вся… это стыднее чем полностью ра… и… я не смогу вас больше видеть… Мне будет страшно и стыдно… Вы знаете то, что даже мой муж не знает и только догадывается наверно… Давайте сейчас расстанемся? Может быть когда-нибудь через много-много лет мой муж все это узнает и может мы все встретимся… вы ведь тоже ждете, что начнут нас выпускать? Я обещаю – вы тогда будете нашим самым близким другом… самым-самым… ему и мне… после него…
… подошел к двери… стал проткрывать. Показалась та щель-между-мирами, как 12 лет назад, в лен-комнате. Я хотел крикнуть – Вера, это же я, Алик! Я обернулся и снова увидел их портрет над роялем – Марк, Вера, Гита.
— Да… конечно… я сам это хотел сказать. Но как же ваши пьесы? Рукописи сгорят? Их никто не увидит? Я считаю, что те ваши 3 пьесы, что мы изменяли… – просто гениальны. Остальные – тоже шедевры, гораздо лучше 90% того классик-попа, котрым нас пичкают по радио… и который только отбивает интерес к классике… ну там эти… забыл… Майборода… Скоровода… Глэчик… Цуцульковский… Танкред… только отбивают интерес к классике. Мне просто больно от того, что это пропадет вместе с вами… и «рукописи сгорят»… и Булгаков тут ошибется с вами…
Она улыбнулась и посмотрела на меня снизу вверх – но мне показалось совсем наоборот – сверху вниз.
— Как раз Шопен сам и завещал сжечь свои рукописи и черновики… А они и не сгорели… Наследники не смогли… рука не поднялась… Он больше любил играть друзьям, родным, сестре… Людовике. Редко давал концерты – так, «для шабашки», как говорится. А может, настоящая музыка – это семейное дело? Может быть музыка на продажу – это – ха! Как говорили большевики – тоже «продажнвя девка буржуазии»?!…
Только представьте! – набивается народ сотнями, как сельди в бочку, что бы прикоснуться к Духу, к Небесному… к Святыне…. кашляют, ворочаются в тесном кресле, задевают друг друга… воняют сотнями духов — у кого какой «парижастее» и «клемастее» — и это еще в лучшем случае!… шуршат колготками, скрипят кожанными башмаками, стучат шпильками, судят и судачат кто как выглядит…. как… как в кошмарной общественной бане ужасов!… где надо оголить не тело, а дущу… Стыд! Утрата! Утрата стыда! Вот где начинается служение Ваалу! Нет, я понимаю, живая музыка – это не запись, можно и в общественную клоаку сотнями нырнуть, чтобы услышать, живую игру, скажем, Горвица без микрофонов! Но имейте уважение, «дигнити», друг к другу в этой тысячной клоаке!… Бррр! Кокое там дигнити! Толпа с другого конца, все эти технари, фельцманы во фраках, не умеющие за всю жизнь написать и двух строчек, выпячивают свою моцарскую технику! Главное – скорость на грани фантастики, аппассионату простукать в 2 раза быстрее самого Бетховина… это сейчас… наверное через 100 лет надо будет уже в 3 раза… публика на ушах в своих декольте, «клема», и поту… как групповой секс на месте… с музыканта тоже капает ручеек… как аксессуар мастерства… бедный, но счастливый сизиф… еще бы скрипачку на рояль уложил… почтенная публика, смотрите, как я ухайдокался… все довольны… доза классики получена… причастились… … Знаете, моя дочка уже в свои 5 лет неплохо играет – и главное – у нее есть интерес и амбиции. Не те что у ее мамы… так что я думаю… надеюсь… что эти рукописи будет кому передать… впрочем, как и мне когда-то… Смысл последней фразы я понял 20 лет спустя, когда увидел случайно Марка, уже тут в Америке…
— Но Вера, неужели вы никому не показывали свои рукописи, даже специалистам?
— Спе-ци-а-ли-стам? Вы серьезно? Во-первых, сейчас так не пишут – это «не модно», не оригинально и сотни других «не» навалят ва вашу голову «человека-с-улицы»! Может кто-то и пытается импровизировать… скажем Баха – но кроме Глен Гульда – это все жалкие механические потуги без Духа Первого Мастера! Что-то получается у Таривердиева, нашего «эзопа» в музыке… сколько «глухих к классике» стали хоть что-то слушать серъезное, после его музыки к «12-ти мгновениям»!… Хотя Лист тоже был еще импровизатор тот еще… уникальный мастер… на разные темы… но это было давно… Специалисты? Вот шнитковщину, а-то-наль-но-е… эксперементально-виртуозное… су-пер-ду-пер — это – да!… это специалисты поймут… хотя там и понимать нечего, — механика и арифметика… Ну, а для народа, фолька, у нас, «тут» есть рула-терула и «соловьиная теща» — съедят и пальчики оближут! А для «избранной антиллигенции», такой догадливой, такой читающей между строк – натте-битте – арлекины и ярмарки колйоровы… а «там»… а «тем»… !… — е-е-е… и ком-м-мон… на три ноты… чтобы можно было на три шага топать… и топать… широкой дорогой топайте толпой товарищи-мистеры-бараны!… главное – блейте-мычите, но не бодайте наши красные и белые новые ворота!… нет, Айзек, «Шопен умер» и ни кто не крикнет, как английскому королю, если появится даже кто-то схожий – «да здравствует Шопен»! Знаете, я думаю, что талант как-то любят только в могиле, а то не дай Б-г оживет еще… да… да и то… пока наследники вымрут, что бы не чирикали, мол, наши ноты!… так… грустно?… а зря… … а может… так и надо? Баха вспомнили через 200 лет – случайно, Моцарта – чуть раньше… Слабые цветы забиваютя колючками и травой, а видны и заметны самые сильные и красивые единицы! Но разве обязательно слабому цветку, Недотроге, эта борьба, место под солнцем?… Может ему и не надо тянуться вверх чтобы там сломаться, а наоборот, отойти от всех, и найти свой невидимый Остров в Океане, куда нет хода никому?… да… Остров в Океане!… А может все наше хрупкое наше земное искусство со сгоревшими рукописями — это лишь эхо вечного и тени «платоновской пещеры»? Которое не исчезает никогда? которое там, «за границей», в Небесном Ерусалиме…
…Вобще думаю, что Шопену повезло, что ему дали возможность первый раз выступить и заметили… Мне самой кажется, что на одного известного «шопена» приходятся десятки, если не сотни безвестных, и не менее талантливых и оригинальных, о которых кому-то может показаться, что им «не повезло»… «не состоялись»… а… может так и надо?… Может… они… эти «неизвестные» и нужны, чтобы дать когда-нибудь взлет кому-то одному, «известному»?… А он… Известный… Мастер… Он потом дает силы расти опять новым сотням неизвестных… как маяк… заблудшим кораблям, укажет выход к их Острову в Океане… … и вообще вся наша так называемая настоящая, хрупкая культура —
это наверное архипелаг Неизвестных Островов?… и в этом ее сила?… Она, а не стадно-концертный поп! Да! Ну конечно! В том, моем золотом 19 веке…. были в России, в Европе сотни семейных театров… салонов… было… были группы… братья и сестры духа… новая аристократия искусства… герцоги и жрецы музыки… священники и короли поэзии… принцы скульптуры и живописи… графы прозы… и не было толпы… где? Где они все? Кто их выкосил? Кому они сейчас нужны?!…
Ой! Да что это я! Не подумайте, что я и… Шо… Он… мой идеал стали рядом… Нет! Я вобще – никто рядом… так… просто слушательница, и изредка щебечу себе издалека… с пустой галерки… чтобы никто не услышал…
Я уходил от нее и вспомнил откуда-то строчки «…мне в пору ясных теплых дней мил щебет птиц издалека, зато и мучает сильней меня любовь издалека…» может опять этот Виньен?
5 — Встреча 2ая.
Спокойно. Переход тональностей. 1986 — 1987
I hear what you say…
Наступило завтра. Навалились дела. Мой старый, почти 90 летний дом на Подоле, недалеко от синагоги шел под снос. Соседи получали ордера в далекий новый район на другом берегу Днепра – Троещине. Кто-то выезжал быстро, кто-то тянул, ожидая чего-то лучшего. Приплелся в «казенный дом». Спросил что есть на сейчас свободного. Предложили «непрестижный» 1й этаж, в длинном доме-муравейнике. И «трефовый король» прятал глаза и молчал. Он что-то ждал от меня наверно. Подкормки. Должность у него была явно «хлебная».
— Хорошо. Давайте ордер, — сказал я удивленному «трефному» королю.
Выходя, подумал, что это Знак! Вера ведь не выдержит, придет в синагогу за мной, «благодарной аудиторией». А тут знак – из Троещины сюда добираться трамваем, потом метро и шагать добрый километр – минут 20. Замучаюсь. Пока до работы дойду. Ужас! И еще — бежать надо от всей этой ядовитой шопенщины, пока мы не погибли от его чахотки! Я ведь не камень, а Марк всегда был мне другом, хоть мы и потерялись… Вера – его мужняя жена и должна быть ему век…
В тот же день уволился из синагоги с тяжелым сердцем – за все мои скитания по работам – эта была самая удачная для меня… Но псламы успел уже перепсать в записную книжку. Все. 150.
Несколько раз, летом, когда открывают окна впустить вечернюю прохладу, вечером в заветное воскресенье, как наркоман, я пробирался под окна Той квартиры… улица Раевского, дом 28, квартира, естественно, опять 8… прятался под стеной, изображая пьяного, выпятив из кармана горлышко пустой бутылки… С такой маскировкой случайные люди не обращали на меня внимания, пьяненький – привычно тут… а я… я и жадно впивал едва слышные звуки ее рояля, ее прелюдии, вариации, сладчайшую отраву шопенщины…
Через год c хвостиком – наконец! — счастливый январь 1987! Секретарь, 7й Фараон Миша-Лысый, наконец «узнал Иосифа» и отпустил народ мой! Началась беготня по этим грозным казенным домам, с их трефными королями и пиковыми дамами, чтобы собрать по 3 справки от «прошлых работ за последние 5 лет» от всех «сотников и начальников красных пирамид»… где я им «собирал кирпичи без соломы»… А работенок накопилось штук 8 – в общем 24 подписи «от парткома, профкома и начальника». Стучал в их дермантиновые двери я шептал про себя -«…из глубины взываю я к Тебе…» и в страхе и трепете нырял в их кабинет, как в ледяную воду…
— Вот… подпишите справку… пожалуста… да… на выезд… за границу… что не имеете претензий …
— Кто? Как? Еврей? И… у нас был грузчиком? Как это?
— Да как-то так… извините… я больше не буду…
Как полузабытом сне – в битком забитом ОВИРе приходилось выстаивать несколько раз… и уже собиралась очередь на полдня, делали списки… ранние пташки, первые рабы империи ее последнего выпуска…
Как-то вдруг увидел там и Веру с Гитой. Девочке было скучно, она громко болтала, потом видя, что на нее, такую красивую принцессу, (в заштопанном вязаном свитерке и затертых красных сандалях, которые скоро, конечно в 12 часов, станут
хрустальными башмачками), не обращают внимания, вышла в центр душной комнаты, набитой тяжело дышавшими стариками с палками и плотными дамами, с самодельными веерами из газет… Осмотрелась, повернулась к Вере и стала звонко декламировть детские стихи! Все заулыбались.
— Ой, агансе-пуным… какая умная идыше киндерлах – зашептались дамы…
— Йо-йо – дали утвердительную резолюцию старики…
(А «идыше киндерлах» через 20 лет сделает ортодоксальный гиюр в Израиле)
И потом как пошла маленькая принцесса вятской губернии в пляс! Вернее в Декламацию… Так продолжался добрый час. Я спрятался за спинами, Вера меня не видела…
В последнее воскресенье перед своим исходом, пробрался в последний раз под окна Веры. Сидел с бутафорской любимой пустой бутылкой в кармане опустив лицо в ладони. Музыки не было. Услышал какие-то матюгальники во дворе. Заглянул за угол. Три грузчика тащили черный рояль… а казалось – выносят покойника… В грузовике он ударился о борт. Жалобно звякнула последняя струна – все… конец… кончилась музыка… надо ехать… Прощай Киев! А когда я вернусь?… пробегу не касаясь по белому снегу?… и на птичьий твой взор оглянусь… ли?
6. Встреча 3я.
Живо. Интерлюдия и новая тема. Усиление конр-пункта 1987 — 1999
What do I do with you eternally mine…
За год до 2го советского Исхода, на Город Детства упала 1ая египетская казнь – Радиация, Звезда Полынь. Я услышал это в тот же день, по Голосу Америки. (Тогда, наверное и начался мой страх выходить на улицу). Потом уже позже – другие казни — распад империи, девальвация, новая кавказкая война, блеск и нищета дикого капитализма… реформация, контр-реформация… реакция и фронда… То, что в Европе продолжалась, как трагедия 200 лет – тут проносилось фарсом и форс-мажором за 20… и несется дальше… куда ты скачешь, русская тройка?… в какую могилу ты уносишь свою загадку, Душа Русская? В какую микву крови и грязи окунают доброхоты «Святую Русь»? Какими ядами и матами шипит «Идея Русская»? Из какой «Почвы» растут твои «Цветы Зла»? Прощай что-ли, «Немытая Россия»?
На таможне в Чопе, последняя остановка из нашего третьего египта… была давка. Евреи не гнали уже скот, не одалживали золотых сосудов у соседей, что бы «выйти с богатством», не пекли хлеб без дрожжей… не резали ягнят. (надеюсь, это еще где-то будет. Только это будут уже не ягнята, а волки). Днями спали на чемоданах с барахлом, пока подходила их очередь на проверку.
Я прошел только с сумкой через плечо без очереди – мне хлопали и махали, как эстрадному везунчику. Таможеница потребовала разобрать мое карманное радио.
— Зачем?
— Что-то оно у вас тяжелое… а может вы золото везете?
— Да?… а я бы и не догодался! Берите, дарю вместе с золотом!
На этот раз видно, не мы «обобрали» египтян, а они нас! И смех и грех…
10 дней в Риме, 2 месяца в под Римом, в маленьком нелепом Ладисполи на пляже… Отец приехал из Израиля на неделю… встреча… как Иосифа с Иоковом… через столько лет… думал, что больше никогда не увидимся… «и плакали на шеях друг друга»… Самолет… чартерныый рейс… почему-то летит 9-го ава. Значит мне что ли уготована какая-то «американская трагедия»?… ладно готов… и рейс проспал в аэропорту… красивое имя – Да Винчи… Да… Второй рейс… Бруклин… Мать. Вот и встретились через 10 лет… Рахель, не плачь о сыне твоем… я потерялся и нашелся…
Через несколько месяцев – грандиозная демонстрация «отпусти народ мой». Странно, уже почти год империя отпускает… если бы на год-два раньше кричали… хотя… так как я униженно собирал справки и парился в кошмарных очередях… брр… никому не пожелаю это хождение по мукам… может и был смысл покричать из Вашингтона на московских держиморд чтоб быстрее отпускали…
Поиски работ… «Авотия» – опять грузчик! В синагогах тут нет сторожей почему-то…. есть… в богатых аппартмент-билдингах… Что я сторожу? Кого? От чего? Вот где хорошо слушалась музыка! «… из глубины взываю…» на 56 в день. Хватает. Есть книги и Музыка. А что еще сторожу делать, если он толком не знает что делать?… Витать в облаках…
Я увидел его из своей будки при бледном свете фонарей. Какое-то жалкое «пьяное чудовище» шло, ковыляя и напевая…
— ин вино веритас? а стан ее уже ни кем не схваченный… был стан и весь вышел… А у кого тут все схвачено? У Трампа! Схватил мистер-твистер во… улицу, аптеку и фанарь… все тут черт…бес…мысленно… и тускло… ой и тускло мне!
Силуэт обперся о фанарный столб и завыл.
— Ва-ау-у…. Я волк, я степной волк! Хватит! Я уже наигрался в бисер! Я сумашедший! Живо вон отсюда! Вью бич вселенную бичуя! Они! Заплачут! Но захохочу я! Я! Уже не чайка джонатан… уже не грей, а ассоль, ах… соль, до…ре…ми… не прибежала ты берег брайтон бич на красный парус одинокий! А вот и Я! — Не закричишь! Я от леньки ушел, она мишки ушла, я от верки ушел, а от себя колобок тоже скоро возьму и уйду!… Ва-ау-у…. Луна! Дайте мне нож, дайте мне пистолет! Где там фигура Лиссажу? Верни меня в туда обратно! Верни меня в ленинскую комнату!
А я окаменел от ужаса – это был Марк в пьяном виде – Марк, которого я узнал только по нашему тайному паролю – «ленинская комната».
Подошел.
— Марк, что с тобой?
— А это ты, Алик? Соко-зим-соко-лет! Где ты пропал с универа, симулянт? Мы с Веркой тебя с-скали-с-скали, а ты как воду
концы-ы… с-синья!…
— Марк, где ты живешь? Я тебя отведу!
-А я уже не живу! Жизнь кончилось! Пропал рояль, погасли свечи! Я ушел от нее! Р-ра-звелся! С-сепа…рет-нулся!… Соледад амиго!… У нее видети ли – МУЧА ТРАВАХА… рработы – по горлА! Задо…ла она меня! Кахный день ноет и ноет и ноет – зачем приехала?… Америка такая!… и всякая ся…кая… Не могу боше!… Ушел от нее!… Слыш, а помниш, я тебе подруг сплавлял?… Вот – бери ее и дочку мою впридачу!.. Верка хорошая баба!… Живота даже тут не наела!… Токо обабилас-с-с… деревенщиной стала! Домашней курицей! Иди старик — корыто ей починить надо! А… не… тыж раньш… говорил… шо тебе пухленькие… шоб тепло и мяхо…
Помниш ее игру? Помниш лен-комату? А тут – НИ РАЗУ! Найн! Нихт! Нон! Зеро! Не играет! А у меня может быть от этого очко не играет! А ей – плевать! Хоть каку-то завалящую гамму прошлась бы… до-ре-си… так нет… просил… просил… НАДОЕЛО! Вот Гитку учить – это да! Эттт — хош ночью встанет! А сама – все! Да пони…саеш… да я токо из-за этого на нее и … с ней… ну того… взял ее… дурак, как мошка на огонь… на Шопена… в общем… подсел… а щас ушел от нее окончательно! Бес…провотно! и все!… окончен бал, погасли свечи… рояль на свалку отвезли…
— Марк, идем, я отведу. Проспись а завтра все расскажеш… куда тебя?
— Да я тут рядом, в подвальчике 2 блока всего, а там копы и менты на интерсекшн…на нептуне. Я вот и пошел тут прятаться… слуш… а в Бруклине есть вытрезвиловка? Не-хо-чу! Веди, друг! Да, как же ты пропал, с-сотина? Мы тебя
искали… а ты синья!
— Где вы живете?
— Она – на 3м стрите, там зеленая развалюха, один этаж. А я – счас на первом, в по…вальчике.
Я затащил Марка в будку, постелил газеты и уложил на пол, где он сладко уснул. Через 2 часа кончилась смена и довел до его «подвальчика». Потолок был низкий, стукнулся, искры в глазах!
— Ага! Смиреннее надо быть раб Б-жий! Кланяся башкой, балдой, длинный анти… лихент! Сми-ряся! Сми-рение – гордыни паче, не-ходный ты раб-б! Чем выше мы… тем ниже кланяц-ца надо! Чем выш-ше лубов тем ниш-ше по-це-лу-и-и… е-е-е… гали-гали… раб-бы не мы… мы не раб-бы… да здравствует смычка между деревней и городом!… между
деревенщиной и шопенщиной!…
Утром я пришел увещивать Марка вернуться к Вере. Тут уж я дал волю фантазии! Придумал, как она еще там в универе, тайком мне поверяла свои восторги Марком…. Как говорила моя бабушка, «наплел 10 бочек арестантов». Выдал ему все те лекарства, какими он пичкал своих подружек, при юбко-сплаве на меня!
И под конец не удержался.
— Марк, она же талант! Может быть, если бы ее тогда, 20 лет назад услышал бы музыкант типа Горовица, он бы даже сказал больше!
— Больше как… на букву… «ге»?..
— Да… на букву ген… но… она… то что здесь называют «аутеник», «ло-селф-эстим» а там у нас, раньше «застенчивый»… Она просто закопала свой талант! За-ко-па-ла!… Знаешь, что? Поствь ей такой мяхкий… такой… да… тактично так… но четкий ультиматум – или она начнет играть, или ты уже уходишь в самом деле! Навсегда! И бесповоротно! Да! Стукни по столу! Скажи! Грозно так, как грубый мужик! Мол, уважаешь?!
В тот же день мою любимую сторожевую работу пришлось опять срочно бросить. Боялся, что Марк быстро помирится и они придут меня поздравлять, как ааронистого самого лучшего в мире семейного миротворца…. Боялся даже вида тех рук, откуда вытекал в сердце наркотик Шопена… Боялся быть у них «лучшим другом»… Боялся, что она узнает в Алике фальшивого Айзека… Утрата! Утрата!
В воскресенье вечером я подьехал по наводке Марка к дому Веры. Окна были открыты – там мелькали за занавесками силуэты всех троих. Потом слышны стали гаммы. Долговато… полчаса…. потом Моцарт, Бах… а Шопеном и не пахло.
Играла Гита. Так же было и в следующее воскресенье и опять… До Горвица ей было далековато, разве что моментами слышался блестящий перепев торопыжной фельцмановской гордыни и редко — слабый улетающий вздох рыдания духа шопенщины.
К осени окна уже не открывали, но я приобрел «мушку», которая усиливает звук и подьезжал уже только раз в месяц. Опять множество бессодержательного, но «технического» Моцарта, немного заоблачностей Баха, но забиваемой старательной техничностью… неужели искра не передалась и не зажгла Тот Огонь?…
А весной у Гиты появился и Шопен… Какая-то тень вериной выразительности там проявлялась моментами… но… как будто испугавшись чего-то, улетала назад, в Париж, на свое место под землей… а тех пьес не было. Но ведь она 13 лет назад после ее Чуда обещала все рассказать Марку? Как же так? Ведь он опять от нее может уйти в любой момент! Открыться? Намекнуть о ее секрете? Нет! Так можно все окончательно испортить! Что делать?… «…Из глубины взываю я к Тебе!..»
В какое-то из воскресений я увидел, в их окне, что Вера одна. Она сидела и пыталась что-то играть… наконец! Но это был ужас! Казалось ее пальцы стали непослушными фальшивыми деревяшками, а мелодия еле двигалась на костылях – но это была она! Та самая шопенщина! Как человек, пролежваший в коме 13 лет и начавший снова ходить – музыка Веры пыталась вновь ожить… но… не могла! Рукописи вот они – на подставке, но они полу-мертвы! Без ее игры, можно считать, что они почти сгорели! Что делать? Утрата! Утрата?
7. Развитие. Столкновение тем. Переходы. 2000 — 2001
I’d do anything to get you into my world and hold you within
Вера тяжело и долго восстанавливала хоть приемлимую технику игры, а Марк ушел опять после ультиматума… и бомжил с пьянчугами на Брайтоне. Я чувствовал, что только Айзек мог бы помочь. Отрастил еще больше волосы длинней и бороду с баками… Наконец, решил немного открыться. Марк погибал и Вера могла не успеть, хотя ее игра уже заметно улучшилась и хоть как-то стала похоже на то, что было 12 лет назад после того памятного чуда моше-береха. Сейчас надо Айзеку «случайно» встретиться с Верой и уговорить ее открыть свой секрет.
И мой «второй еврейский заговор» стоил мне дрожи, пота и стресса, как здесь говорят, «на месяц вперед»… нет сил описывать мой и ее «восторг от случайной встречи» и взаимных – «а помните»… Кое-как убедил Веру запрятать «женскую гордость и обиду на пока» и рассказать Марку правду о ее пьесах и даже об исчезнувшем раке. А он даже этого не знал еще!.. Я конечно, сделал вид, что ничего не знаю о ее потугах восстановить технику…
Да-да, Марка, (взгляд на семейный портрет) как-то найду с выпивохами-бомжами. Фигура заметная!.. Конечно, приведу на встречу!
Марку засветить Айзика уже не мог, и подослал к нему знакомого ребе, который любил аронову работу – шидух и мирить семьи. Вкратце описал ситуацию. Осталось только вечерами, когда Вера приходит с работы, следить за ее окном….
Интрига меня стала опьянять… я почти не спал. Прятался в своей старой машине, со «слухачем» и все более «подсаживался» на мало-помалу улучшающуюся верину шопенщину…
Марк наконец явился в «лучшем виде». Верин силуэт метался по комнате и наконец они вышли из дома. Прическа с шишечкой на голове, ресницы! Помада! Нарядное красное платье… «лэди-ин-рэд»! Счастье в глазах!…. И… нелепые высокие коблуки.. никогда ее не видел на таких каблуках… хотела произвести впечатление на полубомжа-мужа? Ой, это было такое жалкое зрелище… серенькая Джейн у алтаря на каблуках… «не смешите мои тапочки», как говорит тамада в рестаране Император-батюшка на 3м брайтоне.
Через 2 часа они вернулись, загремела посуда… перекусили… через полчаса она стала играть…. Я схватил бинокль и через щели занавесок смотрел на Марка… Он был не в себе… Сидел прямо, как проглотил кол… Потом было наконец Откровение… Ее голос…
— Мар, это была не пьеса Шопена…. это я написала… еще тогда… когда ты это все слушал, там в универе… ты
просто не знал… я не говорила никому… это была… и есть… моя тайна…
— Как? Что? Нет!… не может быть!…
— Да… это мое… и это…
Вера сыграла вторую пьесу. Я увидел как капли покатились у Марка по лицу…
— Как ты… могла скрывать… 20 лет назад… и ты это написала сама? Ве… я в шоке… значит, ты мне не доверяла??… это же то, что я в тебе увидел, в тебе!… в серой мышке, на которую все парни боялись и посмотреть!… и заговорить!….
и подойти!… значит, я там услышал не Шопена… а тебя?! Я чувствовал!…. я ведь почувствовал что это!… не то!… твое!… даже боялся эту мысль допустить! Черт!… этот твой приворот! Я думал – это просто Шопен!… а это ты!…. 20 лет!… как ты могла?!…
— Мар, ну дура я была… это было у меня самое-самое… потом эта америка… нищета… Гита… ее уроки… хозяйство… И я больше не могла играть… сесть к инструменту… он для меня… ну знаешь же что… как алтарь… и среди этого всего где я… тут… в этой грязи… ну это все равно как… прити в Храм из свинарника не умывшись… а тебя… я всегда боялась… Я боюсь тебя потерять! Я и сейчас через силу втянулась, вспомнила игру… я хотела дать тебе мой самый важный… самый… подарок… ну у каждого человека должно же быть что-то самое ценное, тайное, священное… я долго собиралась тебе это все открыть… но там все так быстро завертелось с дочкой… твоим отьездом… а тут – как с корня выдернули… я снова стала плохо себя чувствовать… боюсь до сих пор пойти провериться… там… в Припяти у меня нашли ну… что-то от этой
радиации… потом как-то прошло… чудо что ли… бывает… теперь опять начинается… какая музыка после этого? Все что я знала – я передала Гите… и… я не верю, что рукописи горят…
— Нет! Нет! И нет! Я тоже умею… могу!… хотя бы чувствовать музыку! Сколько часов мы с Аликом обсуждали твою игру в универе! Накупили все доступные пластинки Шопена, даже стали по нотам разбирать! Твои пьесы – это Его рука! Если бы он прожил дольше – он бы это и написал! Или подобное! Люди должны это знать! Это не должно пропасть!
— Да?.. Алик разве тоже слышал мою игру?
— Ага… как же! Прятался за дверью, как леопольд-подлый-трус! Ты должна была это все хоть кому-то показать… специалисту!
— Спе-ци-а-ли-сту? Ой… кажется мне кто-то это уже говорил…
— Ага! Кому-то значит открыла самое-самое, а мне только счас! И еще говорила, что я – любимое? Лжица! Все ложь! Обман! 20 лет жить по лжи!!!
— Ой… это было совсем случайно… тебя не было – я болела, казалась конец… смирилась… и меня один человек просто случайно вылечил, помог, так, походя… как бы мановением волшебной палочки… взмахом руки… я хотела ему тоже дать какой-то подарок… Забудь! Просто был хороший друг и видела его 2 раза! Да я же дура! Ты же меня знаешь… да я бы умерла от страха, только захотев тебе изменить! Да я к тебе еле привыкла, через сколько?… 5 лет кажется… а кто-то посторониий бы – бррр – страх и ужас!.. смешно…
— но все равно! Как ты могла от меня прятать это чудо?? Эти пьесы?
— Чудо?… Ой… да… чудо… да было один раз… как давно это было… да что ты раздулся? Да любой композитор может на гармониях Шопена, Баха, Бетховена что-то их языком сварганить… и это никому не надо…
— вот именно, сварганить! Но там не будет духа мастера, а у тебя есть!
— ой, как же!… Есть!.. Да я вообще рядом с ними – никто, да я бы от страха и кончилась, если покажу что-то из этого даже самому завалящему «специалисту»…
8. КАББАЛИАНА НОМЕР 12. Развязка и Каденция. Спокойно. Плавно. Иногда легкая тревога. 2001 – 2007.
We may be oceans away, you feel my love, I hear what you say…
Наверно из меня никудышний следак был бы. В тот момент я так сочувствовал Марку, что завел машину и уехал. А…черт с ними, этими нелепыми шопенщиками! С этими скромниками, мышками, сердцеедами, секретами, Островами в
Океане! Страсти-мордасти! «С жиру бесятся», как говорила моя бабушка! Му-узыка! Тысячи лет люди жили без роялев! Вот даже у царя Давида было что? Струнные и духовые – и то – по большим праздникам! И раввины так вобще говорят – нет Храма, нет и музыки… удобно им – раз нет Храма – то и нет того, нет сего… только петь можно… ага… что-то похоронное…. А в свободолюбивой Африке вообще дальшебарабана не пошли! Бум-бум и вся музыка… и будя… Прав был Лао-дзы – народ должен быть неграмотным, растить рис и строить дамбы. Все! Искуство – верхам, рис – низам. Низы – могут, верхи — хотят… даже Лев Толстой всяких шекспиров-бетховенов в сортире умочил…
Вообще, на месте Марка мог быть бы я… если бы первый зашел в Ту незакрытую дверь! И сейчас сидел б одураченный…
околпаченный… у разбитого корыта… и преданный Верой… «любимое существо»… Нет, что-то есть оказывается хорошее в холостятской жизни! В крайнем случае можно Шопена послушать и с Горовицем… в записи… сидя в сторожевой будке и тихо проклиная 75% мусора, что вывыливает по радио единственная классик-стейшн 105-9…. Наверно там сплошные спе-ци-а-листы! Кроме программ Фред Чалда там во-още – такой чудесный, мастерский… сумбур в музыке! Одни «для шабашки» танцы-шманцы сотни симфоний Йоськи Гайдна наш черно-белый народ, якобы очень жаждет, и требует на ура! Потом на десерт – подать сюда супер-технику шабашек Моцарта… и компот — скрипичные эксперименты шабашек Бетховина – тоже очень знаете ли важно, это же вечное!…раз написанно гением – то там все должно быть высшего сорта!.. энциклика! – на солнцах пятен нет и быть не може… ну иногда уж для комплекта — «товарища Шульберта и Брамса»… а по ночам – валькирии Вагнера… «для тех кто не спит»… йя-ху-хо!… ага… для нас… ночных сторожей и прочих ночных бабочек, жучков и паучков… о… мистер!… вы любите классику?… вау… о… гуд… шарманн… вандерфул… найс… грэйт… магнифисент… сюперб… амайзинг!.. бриллиант!…
Я ехал, и почему-то про себя поругивал 105-9… и Веру… и околпаченого Марка… Скромница наша… 3 товарища… были – и вышли… еще до Чопа…
К дому шопенщины я теперь почти не подъезжал… так… чтоб увидеть издалека как они. Раз-два в год устраивал «случайную» встречу в с Марком… … а через 6 лет он меня увидел и только бросил пару фраз…
– Есть серъезный разговор. Сегодня же приходи к нам на 3й стрит. Вера… заболела… тяжело… рак…
Неужели настало время раскрытия тайны Айзека и проявления Алика? Вечером, я пряча лицо и патлы в большом букете гвоздик, пришел. Дверь была открыта, Марк сидел на стуле в прихожей. Глаза закрыты. В ушах – спикеры.
— Марк?
Он вздрогнул, узнал меня.
— Да вот, как-то записал Веру… не могу наслушаться… свихнусь наверно… назвал эту пьесу «1й шопениан». Нравится кликуха? Помнишь, как я 6 лет назад от нее ушел, пьяный вдрызг?… Меня нашел какой-то ребе и сказал, что Вера хочет со мной поговорить и дать подарок… а, как мы ее услышали в общаге?.. Мы, дилетанты, думали – это что-то от Него, а это была Она!… Это была неотличимая, гениальная подделка! Вот что подсознательно и заворожило к ней!… А тут она вообще перестала играть… потом когда я ушел… у нее вдруг про-ре-за-лось вдох-но-ве-ние! Она сыграла, конечно не так, как раньше, и призналась… в сем секрете ве-ли-ем! Я был в шоке! Я и сейчас… не могу простить!! Раз в неделю она мне играла по одной новой пьесе, из «запасов» – оттуда… с ее прошлого… и с каждой… новой… как-будто ворошила рану в душе… и каждый раз мне хотелось слышать их все… и сразу… и врезать ей… от души… оттого… что раньше ничего не знал!!… ничего!… и снова слушать!… вот еле уговорил
записать… … что я говорю?… врезать!… как-же… сам себя не пойму… А вобще отходит Верка… и лечиться не хотела… говорила, если молтва не поможет, какой-то машебрех придумала, то значит ей пора уже… … и никому не говорить, что с ней… только какому-то Айзеку из Киева… ага! тебе что ли?… даже дочке… потом… после… не тревожить… а то примчится сюда со своим выводком внучек из Израиля… бросят своего бедного каббалиста Лайтмана в одиночестве!… выть начнут… не дадут бабке спокойно уйти… Идем… она в сознании… уже месяц ничего не может есть… только пьет…
Я зашел… возле старого поцарапанного пианино с открытыми нотами – кровать… На высоких подушках… розовые щеки… она — крАсна дЕвица!… с высоким лбом… нос горбинкой… или нет?… пухлость губ… густые волосы до плеч… она!… нет!.. Он!… Шопе…
— Ой, Айзек пришел!! А я… все… вот… ваша мошеберех дала мне еще 30 чудесных лет!… я дочку вырастила! Вы бы слышали, как она играла! У ней тут даже концерт был! Концертина для саксафона с оркестром! в 11 лет сама написала!
Приезжали с «гуд монинг америка» снимать… Умничка! За что ни бралась, везде первая! Правда, сломалась… помните, цветок к солнцу тянется и ломается? Жаль, музыку бросила… деток рожает, каббалу учит… Правда, обабилась как и я… играть перестала… сидит там у разбитого корыта… на ванну денег нет… детей купать не в чем… вся в мамку… а внучки такие умные, вы бы видели…
Ой… ребята… мое вам последнее желание… можно? Вот эти ноты, Марк зовет «шопещиной»… даже стал давать такие названия смешные – 1ая, 2ая… ребята… скопируйте, отвезите Гите… пусть хоть раз сыграет… пусть внучек начнет
учить… ведь рукописи не должны сгореть? А даст Б-г «спе-циал-исты» найдутся… а не даст… и не найдутся… Б-г
с ними… 200 лет не горели, еще 200 лет кто-то их сохранит…
Марк стал на колени, склонил к Вере лицо и заикаясь спросил.
— Так это… так… был…. так это был… НАСТОЯЩИЙ? ШОПЕН??
— ха… здОрово я тебя дурила!… ой и хитрая же я!…. Шопена… и да и нет… это моя последняя тайна… мои обработки обрывков ЕГО черновиков…
— Черновики? Да как они к тебе попали? Черновики??
— ой… в 12 лет моя бабушка узнала, что я пошла в музыкальную школу и купила мне пианино… 500 рублей! огромные деньги по тем временам… 66 год… И дала мне пакет с чьими-то нотами… Сказала, что это ее бабка хранила, еще от польских ссыльных… еще тех, до царя…восстание 1830-го… или позже… было еще одно… а… я только, через год, поняла, Чей это почерк, Чья это рука!… там были только начатки, обрвыки мелодий… но я поняла, что Небо доверило мне Чудо!… Тайну!… мой Остров в Океане!… …Ой… с каким страхом и трепетом я разбирала каждую нотку… мне казалось Он рядом со мной, сопливой девчонкой… 12ти лет… руководит и направляет… улыбается… как старший брат… уводит в
свой мир… Парижа, Варшавы, Лондона туда! Туда! В 200 лет назад… Когда поняла, что это, прибежала к бабушке – кричу – ЭТО ЖЕ ЧЕРНОВИКИ САМОГО ШОПЕНА! А она… запричитала… так смешно!
— да хоть папы римлянского! Не знаю я ваших шопенов, токо знаю, что передавали мы этот пакет от деда да внука, от
бабки да дочки с наказом – кто заиграет на раялев – тому той пакет и дать и шоб открыла… вот и дала… и не знаю ничего… чего там… какие-то линейки да точки…
— И где?…где… теперь этот пакет? – спросили мы чуть ли не вместе
— Ребята, вы что с Луны сюда упали?.. Это 150 лет назад через царскую таможню провозили рукописи… вот его сестра, Людовика, даже контрабандой сердце Шопена смогла провезти в Польшу!… а вот… через нашу… эс-эс-эрскую…. где
«граница-на-замке» не то, что страшно, а чревато было «хищением национального богаства в особо крупных размерах».
Отобрали бы в Чопе и засадили бы дальше Сибири… А сказать вам, как меня и прочих баб таможня обыскывала в Чопе?… Помните у Вольтера «Кандид»?… как алжирские пираты обыскивали пленниц?… Не читали?… хаха!…
раздели и в попку… а я же еще та трусиха! Хоть и знала, что в попе ничего быть не могло – а в обморок как хлопнулась!
Правда смешно?.. А Марк еще меня ангелом-за-роялем называл!…. Падший ангел с голой попой в Чоп причопал!…
ой… рассмешили… перестанте же улыбаться!… ой… кончусь… раньше срока… …
— Так… что?… «Рукописи сгорели»??
— нет… нет еще наверное… перед выездом я закопала их у бабки а погребе в стене… Кировская область, Яранский
район, село Ардамашка… там они… а здесь – уже мои готовые обработки и вариации… Не хотела даже относить там в
местный музей… Там бы их просто украли и перепродавали бы сто раз… страшно подумать, что грязные руки каких-то
спекулянтов их бы лапали… а на конверте был развод засохших 3х капель… может даже были Его слезы?… или его Людовики?… или того первого польского ссыльного, кто привез конверт в Вятскую губернию, в село Ардамашка?… все может быть!…
Еще… бабка сказала что-то странное – не только передать конверт, тому кто будет играть, а сказать, что это ктому-же ПОДАРОК на «бармицу». Смотрела словари – «бармица» это вроде как плетенный нагрудник к шлему древних воинов… Странно… не было нагрудника…
Мы с Марком переглянулись… Действительно, слово какое-то странное… похоже на «бар-мицву»…. Тут на Брайтоне любой, от завсегдатая Императора-Рспутина и Татьны-Миллениума до… джей-стрит… хотя будем считать, что Вера не еврейка по телу, а «Иудейка Небесного Ерусалима» по духу, а там наверно попроще как-то?…
— Эй… не переглядывайтесь! Я еще вижу! Что-то хорошее или плохое?
— Хорошое… это не нагрудник… просто день особый… рождения…
— Ааааа… я так и догадывалась, что хорошее… особое… каббалистическое… Гита меня агитировала…в каббалу… ничего не поняла… кроме, как свет свыше не помещается в сосуд, ломает там что-то и течет дальше, опять ломает… и так 12 раз… а потом свобода ему… и свету и осколкам…. конец… странно и в музыке так… мелодия наполняет неустойчивый звук и стремится к доминанте, ломает доминанту и течет дальше… по кругу… квинта… кварта… 3…4…3… это 10 и 2… двенадцать…. ой! Я тоже стала каббалисткой!… Ура!
Ой… вообще же звук! – это же волна…. вибрации… а ноты – это точки, частицы… осколки… искры… Помните, на квантовой механике, мы учили «дуализм волны и частицы»?… Ничерта не поняла, только что электрон пока летит
себе свободный весь такой – то он волна… а как только словят его… – нат-те вам, это уже не волна, а частица… потом снова летит на свободе – опять волна… а если его кто-то увидит… или услышит… или даже появилась только
возможность его услышать… что-то про него узнать, распознать – все… опять частица…
Это же музыка! Да! Музыка и слушатель! Музыка – это волна, вибрация, обертоны…. она летит себе из рук… из фантазии композитора!… Просто как чистая идея… как мнимая функция чего-то невообразимого… квадрат из миннус единицы… умноженный на биллионы обертонов… фокус гениального волшебника… Но!… как только появится Чуткое Ухо… Аудитория, Которая Понимает и Слышит — она разбивается!…. превращается в ноты, в искры разбитых сосудов,
которые Слушатель собирает и сливается с Композитором, с Творением, с Творцом… Мальчишки… вы мое Ухо…
моя аудитория… мои искры… …
А сейчас займемся господа волшебники, маги и каббалисты – практикой! Теорию оставим детям… пусть нам больше деток рожают… хоть одно тогда, может быть, станет толковым, как говорила мама Марка, без каббалы в башке…
Мальчишки, подсадите меня к пианино. Я еще не сыграла последнюю пьесу… и вина поствьте… сегодня мне надо напиться… такие гости… столько тайн… Мар, ты какое ты там у меня последнее название придумал?
— Шопениана номер 11.
— Класс! И дочку сам назвал… без меня… зла на тебя нет… а счас я назову! Имею право! Я ее сотворила… я ее и назову… итак… внимание… приготовились… …. объявляется… КАББАЛИАНА НОМЕР 12!!!
Мы подсадили ее и я решился…
— Раз сегодня все тайное становится явным… Вера а я ведь не Айзик… вернее и да и нет… это имя моего деда… я… Алик… ваш третий товарищ… а ты меня не узнала… там в Киеве… и я испугался узнаваться… вы… ты… ведь мужняя жена и должна…
— Ой… мальчишки!… вы меня развеселили! Мар! Представляешь, наш тихоня Алик, трус-леопольд с нами! А я ведь знала, что ты там слушаешь за дверью, а Марк, мой смелый рыцарь! Он-то всегда заходил! А я какая была трусиха! Марк, а Алик мне даже больше нравился… хорошо, что он от нас убежал… и с концами! Ой… что это я закокетничала с
одной ногой на том свете?… голову вам морочу… ага!… еще из-за меня передеретесь… среляться будете?… из-за меня ведь еще никто не стрелялся!… Хочу! Хочу!… Знаете… в 19 веке из-за всех роковых жещин стрелялись! А я же тоже
немножко роковая!.. Нет!… Ха-ха!… Я — рАковая!.. Так что давайте, а то обижусь!.. Кто попадет – тому приз – рАковая женщина во всей неописуемой красе!! Ой… а чем стреляться будете?… Пистолетов тут нет и быть в не может… купить низ-зя… – Нью-Йорк это вам не дикий запад, тут ню-ню… запрещено… тут низ-зя… тут от слова «ГАН» любой мускулистый белый интеллектуал в костюме и галстуке, сразу обязан падать в обморок и долго звать «коп-коп, караул, мама»… что у нас тут?.. Гвоздики?… Счас… сломаем им головки… Айзику гвоздики не надо – зря токо с ними в синагогу тащилась… он вообще – плод моего больного воображения… так… по три гвоздичных головки… вместо пуль… и шпаг… и к барьеру! Стрелять закрытыми глазами!… …Ладно… не хотите… не надо… но я обиделась… с детства мечтала, что бы из-за меня стрелялись… не до смерти, конечно… Потом второго бы, самого раненого… я долго лечила… лечила… вынесла бы с поля боя… «если ранили друга… перевяжет подруга кровавые раны его»… а самому здоровому я что-то бы резкое в лицо бросала… например… «как ты мог? В тебе нет ни капли жалости! Ты – чудовище, а я дура думала, что ты мой кумир»!… Ой! Что вы не стрелялись еще?… А поняла… вы все хорошие… вы жалостливые… вы не чудовища… это я тут такое насочиняла… композиторша нашлась на ваши головы…. что вы хотите… баба я, дурой была… и такой еще где-то… как-то… … разболталась… Мар… включай свой ящик, записывай меня такую всю гениальную… этот импромт я вобще
не играла… боялась… там такие страшные секвенции… плакать хочется… но сейчас же у нас веселый вечер тайного-что-становится-явным?… Откройте крышку… …вот вы где мои 88 маленьких волшебников… клавиши… дверцы… мира-не-от-мира-сего… я к вам в гости… еще раз… вы не против?…
Она играла, казалось вечность… было заметно, что сил почти не осталось – только на это… Все тише и тише – мелодии отлетали, как желтые листья… тишина… нет… она повернула голову, улыбаясь.
— А сейчас будет каденция… это уж самое-самое мое!… только слегка гармонию наметила… что-то похожее на полет
под водой… да эта каденция… я назову … ПОЛЕТ ПОД ВОДОЙ…. …. как-то на Черном море… в 6 утра… на диком пляже… недалеко от Геленжика… штиль… вода была прозрачная как стекло… бабочки… птицы… зверюшки… и чайки… и я как чайка… я чайка!… Марк дал мне маску и я поплыла… казалось лечу… как во сне… внизу рыбы… водоросли… чем-то было похоже на Лунную Сонату… да… когда-то …какой-то горе-умник после Бетховена ее так назвал… наверно бухарил и слушал ее
ночью под Луной… а я бы назвала ПОЛЕТ ПОД ВОДОЙ…. …попробую по-ходу импрвизацию… только еще вина… я еще не совсем пьяная… себе налейте тоже… … за что пьем мальчики?
Мы с Марком перегянулись опять. У нас давно «прилип язык к гортани». Мы со страхом смотрели на Веру…
— Ой… – она вскрикнула… — что-то я совсем… главное забыла!… это у бабушки тоже была такая же вавка… как у меня… тоже была она рАковая женщина… как вспомню ее агонию…. руки натруженные на огороде… 88 лет… руки…всю
ночь не могли себе места найти… бррр… Мар, дай мне мои снотворные… сегодня я хочу крепко-крепко уснуть и завтра долго-долго спать…. Счас выпьем, сыграю каденцию и спать! Там 3 дедушки меня уже опять… к себе…
Вера взяла бокал…
— За что же пьем? Алик? Марк? Быстрее! Эта Каденция прекраснее всего, что было раньше! За что же пьем? Она торопится! Она не ждет! Она спешит…
Я нелепо брякнул – За жизнь? Ле-хаим?
— Ура! Лехаим! — прошептала Вера и залпом выпила…
Ее рука упала на клавиши, звякнула струна, как на том двуногам рояле… тогда… в грузовике… и голова…покатилась под ноги королевы… нет – это же бокал!…
И Марк матюгнулся, как те грузчики 18 лет назад…
А на меня навалилось черная душная сила… Вера застыла… кукла, наша кукла… сидит, глаза уже далеко-далеко вдали, лицо изменилось! Это было уже опять не ее лицо… посмертная маска Шопена! Мне нечем стало дышать… нечем дышать… схватил недопитую бутылку… выбежал и сел под ее окном… теперь я могу не играть в пьяницу… ее музыка вспыхнула в мозгу и там… там – я ее играл! Ее Каденцию! И даже не жалел, что никогда не умел мелодию ни запомнить, ни перевести на 12 точек и 5 линий… И играл, не хуже Горвица! Я глотал, обливаясь из горла бутылки… все… конец… утрата! Утрата!
9. Первый вариант Каденции. Очень медленное начало. Фантазия. импровизация исполнителя или читателя. 2007
When the dream is gone it‘s a lonelier place…
Нас было только 2 на кладбище и ребе. Тут хоронят на следующий день и Гита не успела приехать… да и денег ей на билет нам уже не хватило… В складчину с Марком мы еле наскребли 3500 на похоронный дом и могилу, а Марк еще и рядом место купил, пока дали нам скидку… я тоже хотел… не хватило… Алик же на подхвате… рассказал ему про загадку 3х дедушек… и как Вера себя называла тогда, 20 лет назад «Иудейкой Знамения»… Тогда мы решили слегка обмануть
раввина в похоронном доме, сказать, что она еврейка… похоронить на еврейском кладбище… Даже не знаю, зачем мы это учинили? Какая разница? Просто чувствоали, что так надо, что это правильно… что Вера сама как-будто хочет так… Я сказал Марку, что ее чудо в синагоге 20 лет назад было не «просто» гиюр, а наверно гиюр высшего сорта… Она
теперь уже Там… А тут только ее «одежды кожанные»… не рассказывать же ребе, как мы тогда учинили дилетанский самодельный моше-берех и Вера объевреила себя сама… а мы с Марком, «великие еврейские мудрецы и талмудисты», изучив мнения всех авторитетов, постановили, что это случай не простой, а особый, из ряда вон, и что сам Творец Вере сделал гиюр… кто-то поверит?
(Наподобие, того, как Он где-то сказал Моисею… «из камней сделаю новый народ»… Может ее чудо – это переход «камня» в «иудейство»?… а я… – я обратный переход… оканемевший, толстокожий, мало чувствующий свои корни, не умеющий и не понимающий — камень…)
А уж сказать про 3х дедушек – тут нас к психиатру отправят по 911 точно… как говорится, «когда человек сказал, что говорит к Б-гу – это молитва, а если скажет, что Б-г с ним заговорил – это уже пациент». Сюжет маленькой комедии из этого может выйти… а что? Может…
2008
Я с Марком встречался иногда. Но он нудил и застыл на фразе «а помнишь как»… от этого волной шла тоска, печаль, страх и ужас… и каденция, маска Шопена… тогда я переводил разговор на нашу философию музыки, которую мы начали еще пацанами в универе 37 лет назад… а теперь мы, такие умные и «мачюрые» все понимали… хоть и оставались дилетантами… смешно? Мы даже написали письмо и имейл на классик станцию 105-9!… Мы разгромили в пух и прах подборку их музыки… мы остроумно их критиковали… давали примеры из хорошей музыки Баха и Шопена, которые вообще почти никогда станция не запускала… Мы даже послали кассету с выдержками ее игры и ее нот… это дало Марку заряд деятельноси на пол-года… пока пришел нам ответ… «очень благодарны за…»… «нам важно ваше мнение»… «пишите нам еще»…
И… нам показалось… что ответ написан не человеком вообще… а так… компьютером!… трафаретка… готовая
заготовка для всяких таких как мы психических Авотия…
Марк запил, опустился, к дочке не поехал… но мне передал копии нот и кассету с записью… а сам где-то пропал… …кассету слушал столько раз, что пленка в конце-концов запуталась и запись пропала…. в годовщину поехал
навестить могилу Веры. Плиту мы не поставили… денег не хватило… рядом с ее табличкой увидел еще одну… «Марк…»…
до свиданья друг мой, до свиданья, не печалься и не хмурь бровей…
Пошел опять guard-ом на 64 в день. Я заработаю на плиту Марку и Вере!… Я куплю билет и приеду к Гите!… я отдам ей ноты!… я… Рукописи не горят!… Я докажу!…я… …А коль мы прекрасно сыграли, овацией нас наградите и проводите с весельем… А коль мы прекрасно сыграли, овацией нас наградите и проводите с весельем…
I’d do anything to get you into my world and hold you within… I’d do anything… It’s a right I defend over and over again...
http://www.youtube.com/watch?v=QVh_V9-XlV0
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
