Мой дед Ицик-Мендл Зислин был простым еврейским гением, родившимся в середине ХIХ века. Судите сами: набожный и безграмотный, он придумал свою азбуку, когда его сыновья выросли и стали совершать деловые поездки. Они освоили эту азбуку и с её помощью с ним переписывались.
22 июня 1941 г. в 12 часов дня мы с мамой и все наши московские родственники должны были вместе выехать на поезде в Ригу для посещения могилы дедушки, который умер ещё до моего рождения, в 1929 году.
По рассказам взрослых, немцы вошли в Ригу 27 июня (это застряло у меня в памяти, а было мне тогда неполных 11 лет).
Могила дедушки находилась в м. Креславке под Ригой. В Креславке родилась моя мама Фрума, три её сестры — Эйда, Пера, Бетя и четыре брата — Натан, Шмерль, Юдл и Янкель. Две мамины сестры, как и она, тоже стали москвичами. Два брата, Натан и Юдл, которые знали дедушкину азбуку, погибли в Гражданскую войну, во время еврейского погрома в Киеве. Остальные жили в Креславке и Риге.
По воспоминаниям Баси Цин («Все круги ада»), 25 июня прошёл слух, что через 2-3 дня немцы займут Креславку. Власти городка уже сбежали. Многие евреи бросились из города, но фашисты настигали их и гнали назад. Вскоре евреев собрали в одной из синагог местечка и заперли. Здесь, по слухам, их собирались сжечь, но позже построили в колонны и погнали «догнивать» (выражение местных латышских полицаев) в гетто в Двинск, родину великого еврейского актёра Соломона Михоэлса (по-латышски – Даугавпилс).
И начались массовые расстрелы евреев. Акция следовала за акцией…
Евреев расстреливали и в самой Креславке, и в Риге.
В этом аду погибли дети моего деда Ицик-Мендела и их семьи.
Четыре семьи. 15 человек.
Назову их имена.
Сегодня они увековечены на нашем семейном монументе в Вашингтоне:
Шмерл, Роза, Белла,
Юдифь, Залман, Рая,
Янкель, Соре-Мусел, Роха, Ноте,
Эйда, Симен, Либа, Юдл-младший, Ицик-Мендл-младший.
К счастью, не все прибалтийские потомки Ицик-Мендела Зислина погибли тогда.
Его внуки, жившие в Риге, – Мэри, Гольда и Меер как комсомольцы были вывезены на автобусах в Россию ещё до 27 июня (позже Меер воевал, а Мэри и Гольда работали в военно-санитарных поездах). Они даже не смогли забежать домой, чтобы попрощаться с родителями. Песя пережила гетто (она пряталась в течение двух лет в яме).
Не поехав 22 июня 1941 г. в Латвию, мы, москвичи c буквой «ы» после «З» в написании нашей фамилии, избежали этой фашистской мясорубки, а ведь могли попасть в самое пекло. Я хорошо помню, как утром этого дня говорил о войне Молотов по радио. Я прильнул к репродуктору-тарелке, по которому обычно слушал детские передачи.
В Москве война почувствовалась сразу.
Уже в июне была объявлена первая воздушная тревога. Я был в этот день на Арбате у тети Перы. Это огромный дом напротив театра им. Евгения Вахтангова.
Мы спустились в бомбоубежище. Люди были очень встревожены. Разговоры – один другого страшнее. Кто-то видел, как разбомбили метро «Арбатская»…
Помню замаскированные Большой театр и Кремль, а также стратостаты в конце Чистопрудного бульвара, вблизи метро «Кировская». Каждый вечер они поднимали в воздух специальные сетки, так как немецкие самолёты бомбили Москву по ночам.
Муж тёти Перы, дядя Мотя (я звал его папой) пошёл в ополчение, их дочь Лялю, студентку ИФЛИ, отправили под Смоленск на рытье окопов, мама пропадала на заводе «Манометр», моя школа N№ 657 отправила учеников младших классов под Подольск (я только что окончил 3-й класс). Через много лет я прочёл, что немцы могли войти в Москву осенью 1941 года где-то здесь. Их остановили курсанты Подольского военного училища.
В этом школьном лагере под Подольском было очень тоскливо. Отсутствовала какая-либо информация, и не было связи с родными. Где-то через месяц мама отвезла меня на дачу к знакомым в Мамонтовку. Хозяин этой дачи дядя Боря пошёл в московское ополчение и погиб.
В первых числах августа мамина сестра тетя Пера уезжала в эвакуацию в г. Новосибирск, и мама отправила меня с ней, а сама осталась в Москве.
В Новосибирске нас сначала поселили в маленьком доме. Никогда не забуду печальное интеллигентное лицо хозяйки дома: её муж, видный сибирский революционер-партизан, был несправедливо и незаслуженно репрессирован и расстрелян…
От мамы долго не было никаких известий.
Она появилась в Новосибирске в середине ноября с маленьким самодельным рюкзачком, с тем самым, с которым я ездил в подольский школьный лагерь.
Вот что я узнал от неё через много лет и что осталось у меня в памяти.
15 октября 1941 года на московском заводе «Манометр» было собрание. Объявили, что Москву сдают и завод закрывается. Предложили уезжать из Москвы, кто как может и побыстрей. Когда мама пришла за зарплатой, в кассу стояла огромная очередь. Один знакомый ей шепнул: «Фрума, уходи: рабочие настроены агрессивно и готовы устроить еврейский погром». Мама осталась без зарплаты, пошла на вокзал, села в первый попавшийся поезд. Вагон был неотапливаемый, системы «метро», а зима в этот год была лютая. У неё с собой был батон белого хлеба. Где-то по дороге она перебралась в теплушку, из которой её пытались вышвырнуть за её еврейскую внешность…
Мама ехала в Новосибирск около месяца.
В Новосибирске мы прожили два года под крылом тёти Перы. В нашем доме постепенно собралось несколько семей родственников из Москвы, Донецка и Риги. Бывало, что гостили и знакомые, особенно фронтовики, ехавшие в тыл по ранению или по болезни.
В школе со мной сидел за одной партой рыжий мальчик из местных. Его дом-изба была недалёко от нашей. У Мошкиных была большая семья. К избе примыкал хлев с бурёнкой. Мне нравилось к ним ходить, слушать мычание коровы, играть в лото с его сёстрами. Один его брат был уже убит под Москвой, другой – вернулся с перебитой рукой…
Не забыть мне похороны десятиклассника нашей школы, которого пырнули ножом местные хулиганы. Говорили, что он был лучшим учеником школы и интеллигентным юношей.
Осенью 1943 года мы собрались возвращаться в Москву. Я только что перенёс брюшной тиф. Меня вписали в документы тёти Перы, а мама поехала «зайцем». Мы заняли целое купе. В Ярославле была проверка документов на возврат в Москву, и маму высадили из вагона.
В Ярославле находился бывший директор завода «Манометр» Борис Киселёв, он и взял маму на работу.
В Москве я снова оказался на Арбате в том же доме N№ 35, что и в первые дни войны (сейчас в этом доме Министерство культуры Российской Федерации и Дом Актёра).
Я много гулял по Старому Арбату и напевал песню «Тёмная ночь». Только что вышел фильм «Два бойца». Кажется, это был голос Марка Бернеса, я слышу его и сегодня…
Мама оставалась в Ярославле.
Однажды дядя Мотя был проездом в Ярославле. Он ехал из командировки в купейном вагоне. Мама вошла в его купе, мужики подсадили на полку для багажа и загородили чемоданами.
Всё хорошо, но где жить? Наша комната в коммуналке на Чистых прудах была занята энкавэдэшником.
Мы поселились в ванной комнате. Соседи не возражали. На ванну положили доски, на которых мы с мамой и спали. Ванная не отапливалась. Сырость ощущалась физически: меня поставили на учёт в туберкулёзный диспансер.
Тем временем в нашей комнате, пользуясь нашей мебелью, жила женщина с ребёнком – жена какого-то «важного разведчика». Недавно я узнал, что этот «разведчик» руководил выселением (по приказу «отца народов») чеченцев в Казахстан.
Мама подала на «разведчика» в суд, и суд присудил комнату вернуть нам (невероятно, но факт).
Но как и куда выселить его жену с ребёнком? Кто-то подсказал дать две бутылки водки пьющему управдому, который жил в нашем же доме. В результате мы были заселены в свою комнату. Жена разведчика пошла в ванную. Понятно, что командование быстренько нашло возможность обустроить её.
Невозможно поверить, но мою смелую и решительную маму, всегда открыто выступавшую за справедливость, даже в 1937 году не арестовали. Неужели её неотразимая красота и необыкновенная скромность сыграла свою роль?
Зыслина Фрума Исааковна прожила без малого 100 лет и похоронена в 2002 году в Америке, которую очень любила.
В каждую годовщину Великой Победы я неизменно вспоминаю, как в ночь на 9 мая 1945 года наша коммуналка не спала. Мы, подростки, я и сосед по коммуналке Лёша Юнович, услышав в 2 часа ночи сообщение о Победе по его ламповому приёмнику (который у его семьи государство отбирало в начале войны, а теперь вернуло), выскочили во двор, а потом и на Чистопрудный бульвар, и стали истошно кричать нашему сонному шестиэтажному дому и пустому бульвару: «Победа! Победа! Победа!»…
Вечером 9 мая был салют. И мы ликовали вместе со всеми на Красной и Манежной площадях Москвы…
В День Победы 9 мая 1995 года по Тверской улице недалеко от нашего нового жилища прошла колонна русских неофашистов с лозунгами «Бей жидов – спасай Россию!». Это показали по телевизору в тот же день.
В Латвии же подняли голову и торжествуют латышские легионеры СС.
19 апреля 1996 года мы выехали в Америку.
Могилу дедушки Ицик-Мендела Зислина и место расстрела евреев в Креславке мы с женой посетили 9 мая 1981 года, а наши дети двумя-тремя годами раньше.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
