Вспомним об одной из страниц новейшей истории Иерусалима, который после Войны за независимость оказался разделенным надвое, и восточная часть города, самая древняя и важная для еврейского народа, находилась под контролем Иордании. Такая ситуация сохранялась с 1948 по 1967 г. На протяжении этих 19 лет принадлежавшая Израилю часть Иерусалима была столь мала, что все ее жители знали друг друга, как минимум, в лицо. А вся жизнь концентрировалась внутри «треугольника», ограниченного улицами Яффо, Бен-Иегуда и Мелех Джордж, в котором располагается знаменитый на весь мир рынок «Махане Иегуда». Там люди встречались, обсуждали дела и соседей, делились новостями, продавали и покупали… Было довольно странно осознавать, насколько мала, скромна и даже относительно бедна столица Государства Израиль, каковой провозгласил Иерусалим первый глава израильского правительства Давид Бен-Гурион 5 декабря 1949 года.
Несложно подсчитать, что это важнейшее событие в истории страны произошло спустя полтора года после провозглашения самого суверенного еврейского государства. Почему так? Да потому, что международный статус Иерусалима тогда и по сей день остается весьма туманным и проблематичным. Все началось с того, что план раздела Эрец Исраэль, принятый ООН 29 ноября 1947 года, позиционировал Иерусалим как часть района, находящегося под международным контролем и под руководством иностранного наместника. Но после Войны за независимость Иерусалим, как мы уже знаем, был разделен проходившей с севера на юг демаркационной линией на две части: западная осталась под контролем Израиля, восточная отошла Иордании. Свою часть Израиль и провозгласил столицей.
Видеть Иерусалим разделенным было странно и больно. Особенно для иерусалимцев. Вот, скажем, едешь, задумавшись, по центральной иерусалимской улице Яффо, проезжаешь мимо центрального городского отделения почты, минуешь здание мэрии — и вдруг упираешься взглядом в стену. Перед тобой проволочные и бетонные заграждения, позади которых снуют люди в форме Иорданского легиона, на их головах красно-белые клетчатые куфии, глаза следят за вами враждебно и с подозрением. И такая картина наблюдалась на протяжении всей демаркационной линии длиной примерно в семь километров, которая шла вдоль улиц, а иногда делила надвое здания, одну часть которой занимали иорданские, а другую израильские солдаты. Жителям иерусалимского квартала Мусрара, который оказался на пути демаркационной линии, «повезло» больше всех: откроют они, бывало, ночью окно, чтобы надышаться свежим воздухом после жаркого дня, — а под ним сидит иорданский солдат и смотрит на них, словно посетитель зоопарка — на диковинного зверя в клетке…
В 1965 году, когда я проходил срочную армейскую службу, мне посчастливилось провести восемь месяцев в Иерусалиме, который, казалось, жил по законам военного времени. Иорданские снайперы время от времени стреляли с укрепленных пунктов по мирным жителям или по позициям ЦаХаЛа в городе, и каждый такой инцидент грозил перерасти в серьезный вооруженный конфликт. Даже более чем лояльная по отношению к недругам Израиля ООН расценивала такие инциденты как нарушение соглашения о прекращении огня, подписанное по окончании Войны за независимость, и созывала по этому поводу Совет Безопасности ООН. Иорданская сторона неизменно утверждала, что выстрел совершил впавший в безумие солдат, и на этом инцидент исчерпывался — до следующего «безумца», решившего на досуге поупражняться в прицельной стрельбе по живой мишени.
Я хорошо помню распоряжения, данные командованием нам, находившимся в Иерусалиме (точнее, в западной его части) солдатам: «Тот, кто не находится при исполнении, не должен приближаться к демаркационным сооружениям и позициям иорданской армии на расстояние менее ста метров». Другими словами, если ты в военной форме, но не находишься на посту или на задании, не провоцируй иорданских снайперов. Ведь они потом станут утверждать, что «израильский солдат представлял опасность, и выстрел по нему был вынужденным актом самообороны». Поэтому я, которому по долгу службы следовало тщательно изучить расположение всех иорданских постов вдоль демаркационной линии, почти не надевал военной формы.
Вспоминая Иерусалим в период между двумя войнами — за независимость и Шестидневной, — нельзя не упомянуть о том, как страдали коренные иерусалимцы из-за невозможности пройти к Стене Плача, подняться на Масличную гору или на гору Скопус, к университету, прогуляться по узким улочкам Старого города, насладиться ароматами и звуками шумного рынка вблизи него… Свою ностальгию они частично утоляли, разглядывая все эти недоступные места с высоких крыш, но этого было мало, мало…
В те годы в Израиле развивалось строительство, кипела жизнь — повсюду, но только не в Иерусалиме, который выглядел тихой глухой провинцией. Да, в Иерусалиме заседал кнессет, там располагались правительственные учреждения, оттуда вела трансляцию радиостанция «Коль Исраэль». Да, древние иерусалимские камни словно излучают особую ауру святости, которая приводит в благоговение любого ступившего на землю этого города человека. Но не было в Иерусалиме той приподнятой атмосферы и ощущения полноты жизни, которые отличали Тель-Авив.
Израильская, западная часть Иерусалима делилась на кварталы, которые отличались не только названием, но и характером и даже особым, только им присущим укладом жизни. Это обуславливалось составом населения. Например, в буржуазной Рехавии обитали представители иерусалимской элиты, министры и депутаты кнессета, важные правительственные чиновники, известные писатели, поэты, врачи. А квартал Бейт а-Керем был пристанищем как буржуа, так и богемы. На волнах алии в Иерусалим прибыли сотни и тысячи репатриантов, которые поселились в крупных палаточных городках на юге города, в районе Тальпийот, а также в ряде арабских кварталов, жители которых бежали в надежде дожить «до лучших времен». Селились репатрианты и на старых улочках центральной части города, в частности в курдском квартале вблизи рынка «Махане Иегуда». В том самом «треугольнике», о котором было сказано вначале, обитали в основном торговцы. А ультрарелигиозное население сконцентрировалось главным образом на севере западной части Иерусалима, в Меа-Шеарим, в районе «Батей-Унгарин», в бухарском квартале. Позже, в 1960-е годы, в Иерусалиме стали отстраиваться новые кварталы, такие, как Кирьят-Йовель и Санэдрия, куда постепенно перебирались обитатели палаточных городков близ Тальпийот.
В отличие от нынешних времен, тогда в Иерусалиме, в нашем Иерусалиме, не было арабов — за исключением разве что жителей арабской деревни Бейт-Цфафа на юге города, которую пересекала железнодорожная линия, а на ее восточной стороне находились иорданцы.
В начале 1960-х годов была открыта больницы «Адасса Эйн-Керем» — вместо «Адассы» на горе Скопус, закрытой после Войны за независимость. Хотя гора Скопус осталась под суверенитетом Израиля, она на самом деле представляла собой израильский анклав на иорданской территории, который охранял сменявшийся раз в месяц ограниченный контингент полиции. На территории анклава находился Еврейский университет. А поскольку доступ к нему был практически закрыт, в начале 1950-х университетские помещения были открыты в районе Музея Израиля, напротив кнессета и комплекса правительственных зданий, где и находится по сей день.
Благодаря наличию больницы «Адасса», университета и центральных правительственных учреждений, в Иерусалиме сконцентрировалась интеллигенция, в том числе медицинская и научная, что, в свою очередь, способствовало развитию культурной жизни города. В то время в Иерусалиме не было театров, ночных клубов и многочисленных кафе, которые закрываются лишь под утро, так что культурная жизнь и досуг ограничивались световым временем суток и исключительно буднями — в субботу город словно замирал в благоговении. Во многом это было обусловлено укладом городской жизни, сформировавшимся под влиянием ультрарелигиозной общественности, решительно противившейся всем проявлениям светскости.
После Шестидневной войны в Иерусалиме произошли кардинальные, во всех смыслах, перемены. В первую очередь, исчезла демаркационная линия, и город вновь обрел целостность. Население города пополнилось новыми репатриантами и вобрало в себя самую крупную в Израиле арабскую общину. Заметно обогатилась общественная и культурная жизнь столицы, открылись концертные залы, кафе и рестораны, спортивные клубы. Но при этом Иерусалим не утратил своего неповторимого колорита, в нем по-прежнему ощущается поступь тысячелетий, которая превращает его в уникальную точку Вселенной, самую близкую к Б-гу.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
Неуж-то в Иерусалиме нет объектов, достойных внимания, кроме католического учреждения? Правда, рядом с резиденцией ПМ и Парижской площадью, где по пятницам наемные отморозки выступают против \»еврейской оккупации Палестины\»?
Это, по-вашему, господа амерниканцы галутные, электорат Барака Хусейна Обамы, и есть Иерусалим Давида? Так, пусть отсохнет у вас десница!