Острова, несущие на себе Нью-Йорк, выплывают из-за горизонта, в своей совершенной гармонии напоминая не дело рук человеческих, а творение Всевышнего. Причем божественный замысел здесь исполнен с таким вниманием к мельчайшим деталям, что, лишь сойдя на сушу, хочется остаться в этом городе навсегда.
Хочется просыпаться от рассветных лучей, по косой проникающих в узкие пространства городских кварталов. Они раскрашивают бесчисленные окна в нежно-розовый, золотистый, молочный цвет, отражающийся на лицах прохожих. Хочется бесконечно бродить по Центральному парку, шурша опавшими листьями, вдыхая запах города — кофе, горячих бейглов, ветра с моря. Хочется смотреть на восток, стоя на знаменитом бордвоке Брайтон-Бич. Оттуда приплыли или прилетели почти все, кто когда-либо населял Нью-Йорк. И вот уже и закат путается среди острых вершин зданий, солнце цепляется за шпили, уходя за великую равнину на западе — туда уходили миллионы тех, кого Нью-Йорк встретил и проводил в своей не такой уж долгой жизни.
Этот город строили мечтатели, равных которым не было в мире.
Первым из них был итальянец Джованни да Верразано, в начале XVI века открывший эту землю — лесистую, с мягким климатом дельту реки Гудзон и ее острова в самом ее конце — там, где медленный, широкий Гудзон соединяется с океанским заливом. Немного суши, щедрым жестом брошенной свыше как подарок человечеству.
Управляющий голландскими заморскими колониями Питер Минуит в 1626 году совершил самую известную сделку в истории — купил у местных индейцев остров Манхэттен за 60 гульденов, что в пересчете на нынешние деньги составляет примерно 1200 долларов.
Голландцы и их фактория, торговавшая мехом, располагались на самой южной оконечности Манхэттена, там, где теперь поднимается ввысь финансовый район. Они назвали это место «Новый Амстердам», с самого начала принеся в город тот дух бесконечной свободы и самостоятельности, который всегда отличал Амстердам от всех остальных столиц мира.
Нью-Йорк был столицей очень недолго, два десятка лет, пока на болотистых землях к юго-западу от него не возвели специально построенный для этой цели Вашингтон. Впрочем, Нью-Йорк никогда и не нуждался в официальном признании и статусе — ему было достаточно просто принимать в свои объятья всех, ищущих новой жизни.
Нью-Йорк великолепен своей жизнью. Ее каждодневное течение — то, на что не обращаешь внимания в большинстве европейских городов, здесь выходит на передний план. Здесь все сделано для человека: от чашки кофе до самой планировки города, той знаменитой сетки, которую потом будут копировать в тысячах мест, и ни в одном из них не добьются успеха.
Потому что мало расчертить на карте квадраты кварталов и прорыть туннели метро. Надо не пожалеть и отдать километры бесценного манхэттенского мидтауна газонам и паркам. Надо не побояться впустить на первые этажи роскошных зданий маленькие лавки — ремонт обуви, кондитерская, химчистка. Надо убрать с улиц машины и пересадить людей на автобусы — уровень потребления бензина в Нью-Йорке не меняется со середины 20-х годов. Надо, в общем, любить человека, и в этом искусстве нью-йоркская мэрия достигла особых высот.
Передвигаясь между островами и районами — деревенский Стейтен-Айленд, с которого хорошо уезжать на старомодном желтом пароме, чтобы как следует рассмотреть всю гавань, просторный, открытый ветрам Бруклин с хасидскими Краун Хайтс, пресловутым Брайтон-Бич и прелестными кварталами XIX века, Квинс и Бронкс — ты на самом деле собираешься с силами, чтобы в конце концов окунуться в него — в самый волшебный и самый неправильный остров на свете. Если смотреть на него на карте, он похож на корабль, пришвартованный мостами к суше, готовый в любую минуту отправиться в бесконечное плавание. Остров Манхэттен.
Здесь больше всего евреев в мире. Больше, чем в Иерусалиме и Тель-Авиве, вместе взятых. Все началось в сентябре 1654 года, незадолго до Рош Хашана, когда в Нью-Амстердам прибыли двадцать голландских евреев. Приплыли они сюда кружным путем, через Бразилию.
Тогдашний губернатор Нью-Йорка Питер Стайвесант вначале отказал им в праве сойти на берег, заявляя в своем письме начальству, что «тогда мы вынуждены будем впустить сюда и лютеран, и папистов». Руководство Вест-Индской торговой компании ответило ему, что все религиозные и социальные права евреев в метрополии распространяются и на колонии.
Первая еврейская школа в США была открыта в Нью-Йорке, и в течение всего XIX века сюда стекались сначала еврейские иммигранты из Центральной, а потом и из Восточной Европы. Тогда выросли кварталы нижнего Ист-Сайда, этого заповедника ушедшей американской идишистской культуры, тогда начался расцвет еврейской жизни — с газетами, театрами, варьете, всемогущими профсоюзами, гангстерами и кошерными хот-догами. Их до сих пор можно купить на любом углу, с тележки уличного торговца.
Евреи ушли из Ист-Сайда после Второй мировой, оставили полузаброшенные трущобы и переселились на север, туда, где вокруг Центрального парка сияет великолепное ожерелье синагог — с мавританскими башенками, витражами и арками.
Когда-то давно, в наказание за дерзость, Всевышний смешал языки, и строители Вавилонской башни прекратили понимать друг друга. Прошло время, и было сказано: «Пока Б-г не построит здание, работники трудятся впустую». И Бог действительно дал людям выстроить Нью-Йорк — невозможный город, которого, по всем правилам жизни, вообще-то не должно было существовать. Новый Вавилон, вобравший в себя все, что только можно, и сохраняющий свое единство — несмотря на множество языков, кухонь и цветов кожи.
Новый Вавилон живет и дышит. С его ущельями улиц, серыми тротуарами, разноцветным одеялом Центрального парка, небрежно брошенным среди острых пиков и плоскогорий домов. С холеными женщинами, непременно в сером, черном или коричневом, легко идущими мимо роскошных витрин — вверх по Пятой Авеню, вниз по Мэдисон. С ухоженными мужчинами, смотрящими на тебя с этакой непременной нью-йоркской улыбкой, где смешались здоровая доля восхищения и крохотная порция иронии — ровно столько, сколько им посоветовал психоаналитик.
С действительно желтыми такси и тяжелым ворохом воскресной газеты. С рассветным кофе в бумажном стаканчике и гулом поездов метро под твоими ногами. С бесконечным океаном с одной стороны и бесконечной массой земли — с другой.
Он сам уже не земля, а пограничье, ворота между мирами — оторванный от континента, устремляющийся вверх, туда, где, почти невидимые, пораженные его мощью и силой, мерцают звезды.
… Самолет, натужно таща свое огромное тело, поднимается со взлетной полосы, устремившись прямо в темную массу океана. Город на горизонте рассыпан столбами огней, постепенно уходящими вдаль, гаснущими, пока от них не останутся лишь тонкие нити света.
Они-то и держат Нью-Йорк в нежном, трепетном равновесии — между прошлым и будущим, между земной твердью и морской пучиной, между мечтой и реальностью, так, чтобы в нем было место каждому из нас.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
