Уважаемые читатели!
Изумительные материалы
Нелли Шульман, как вы заметили, часто встречаются на страницах нашей газеты. Несколько слов об авторе.
Родилась в Санкт-Петербурге. Закончила Leo Baeck College (Лондон) со степенью магистра иврита и иудаики и дипломом раввина. Пять лет работала раввином реформистской общины в Минске, с 2003 года работает директором по общинному и профессиональному развитию реформистского движения в России. Живет в Москве.
Есть в северных, лежащих у плоского, прохладного моря городах некое суровое упорство. Их каменные скулы застыли в раз и навсегда заученной гримасе, приветствуя тех немногих туристов, которые, презрев дождливое лето, все-таки решились осмотреть их безыскусные красоты. Города эти, кажется, все состоят из скользких замковых лестниц, позеленевшей от времени черепицы и унылой, блестящей от бесконечного дождя зелени.Амстердам же — в отличие от своих соседей по Европе — разворачивается в пространстве Северного моря, залива, реки и каналов, как будто бы веер средневековой куртизанки — вот здесь блестки водной глади, вот парча парка, вот кружево облаков, а вот и ветер — в июне он приносит сюда дыхание приливов, крики чаек и сероводородный запашок водорослей.
Сверху, с высоты птичьего полета, он и напоминает веер, или кружево, или паутину. Попав в нее, выбраться очень сложно — так и будешь вертеться в череде каналов и барж, среди велосипедов и нагретых камней мостовой, пока не прислонишься обессиленно к какой-нибудь надежной, как и все, что здесь строят, стене. И почувствуешь легкое тепло солнца, скользящее по твоей щеке. Этот вечерний, июньский свет города лучше всего писал Вермеер — когда узкий луч, уже уходящий в просторы моря, все-таки доберется до нежной мочки уха твоей соседки — непременно с жемчужной сережкой, то оно станет кремовым, персиковым, розовым — совсем как закатное небо.
До Вермеера этот северный свет понял Рембрандт, освещавший им свои холсты снизу, или сбоку, или сверху — ровно как на городской улице, когда идешь за солнцем, медленно закатывающимся за горизонт, а у спутницы твоей — самые янтарные в мире волосы, которые так хорошо получались у «малых голландцев».
Есть города, купающиеся в музыке или слове, — Амстердам же немыслим без живописи. Здесь навскидку узнаешь людей — вот этого мужика, только в коротких штанах и камзоле, писал Брейгель, а эта девчоночка — с пушистыми белокурыми волосами, стоящими облаком вокруг хитрого лица, — та самая, что позирует так загадочно на переднем плане в «Ночном дозоре».
В Амстердаме надо просто гулять — едва ли какой другой город в Европе столь располагает к праздношатанию. Вдоль его тихих каналов, с баржами-домами и баржами-пивными, у великолепной сефардской синагоги, чей фундамент можно разглядеть снизу, с воды, подплыв на лодке под ее каменные своды, покоящиеся на до сих пор надежных столбах.
Мелкий белый песок на ее полу хрустит под подошвами, деревянные скамьи остались такими же отполированными, как в XVII веке, так же неровно горят сотни свечей и бросают блики на арон га-кодеш из темного резного дуба.
Именно здесь в XVII веке Эммануэль де Витт, автор знаменитой гравюры с интерьером синагоги, и запечатлел их — первых коммерсантов свободной Европы, негоциантов и алмазных королей, торговцев пряностями и хозяев флотилий. Сюда везли табак из Нового Света, шелк — из Китая и гвоздику с Молуккских островов. Старые пакгаузы, хранившие эти сокровища, давно уже перестроены в лофты, бутики и рестораны — зоны обитания местных яппи.
На деревянных террасах девушки, к чьей молочной коже так идет черное от Victor & Rolf, лениво флиртуют со своими спутниками. Кажется, почти ничего здесь не изменилось с XVI века, когда Голландия стала колыбелью первых яппи Европы — суровых, упорных, упрямых. Так же плывет над каналами аромат загадочной новинки из восточных стран — кофе, так же — розой и ванилью — пахнут широкие юбки женщин, и такие же у них складки у рта — жесткие и независимые.
Сефарды в Голландии появились первыми среди своих соплеменников. В течение всего XVI века сюда, в де-факто уже независимые Северные провинции, мигрируют изгнанные с Пиренейского полуострова скитальцы. В 1579-м, 1609-м и, окончательно, в 1648 году Соединенные Провинции становятся де-юре свободными от испанского владычества и первыми из европейских стран открывают двери еврейской диаспоре. В 1603 году происходит первое еврейское молитвенное собрание, лицензированное властями Амстердама, а в 1639 году открывается первая синагога. Во второй половине XVII века почти одновременно отстраиваются флагманские синагоги сефардской и ашкеназской общин. На завершение последней (ашкеназская община Амстердама поначалу была довольно бедна) городские власти Амстердама выдали кредит в 16000 золотых гульденов.
Здесь в 1656 году был публично произнесен херем — проклятие, отлучившее от еврейской общины Амстердама ее будущую гордость — Баруха Спинозу. Текст отлучения творчески интерпретировал строки из Второзакония: «Проклят он будет днем, и проклят ночью; проклят, когда отходит ко сну, и когда просыпается; проклят, когда выходит, и проклят, когда возвращается». Пресловутый воздух свободы сыграл дурную шутку со старейшинами еврейской общины — воззрения Спинозы не только шли вразрез с нормативным иудаизмом, но и могли не понравиться христианскому истеблишменту, от которого во многом зависело положение евреев Амстердама.
Этот самый воздух здесь чувствуешь мгновенно и сразу — и дело не только в пресловутом квартале красных фонарей, являющемся более выставкой, нежели чем-то живым. Этот город приемлет все — от благословенного одиночества на берегу канала, с томиком «Этики» и бутылкой пива в руках, до практически любых комбинаций и изысков в подборе пассий — в летний полдень, когда от воды за низким окном комнаты тянет истомой, и медленно плывет по ней лебедь — безучастный и вольный.
Даже Анна Франк, плоть от плоти этого города, в своем заточении на душном чердаке не могла, да и не сумела бы расстаться с этой внутренней свободой.
Памятник ей стоит в самом центре города — тонкая, смотрящая куда-то вдаль, вросшая в тело этого Мокума, как его называли на идиш, от маком, «место». Вот уж истинно Место, каких нет больше на свете. Мокум, мегаполис, источник вечной свободы, глоток незабываемого, единственного в жизни счастья — быть таким, какой ты есть.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
