Забавно, как работает наша память. Долгие дни, месяцы, годы вы не вспоминаете, что с вами случалось совсем в другое время, совсем в другом месте, совсем в другой жизни, а потом что-то кликает, ворота памяти открываются, и все так ясно помнится, как будто произошло вчера.
Ворота моей памяти открылись в 1973 году в связи с показом в штатах фильма «Отказник» (Refusenik). Я вспомнил, как моя тогдашняя жена не встретила меня в аэропорту, когда я возвратился из Москвы. Когда я добрался до дома и открыл дверь спальни, она сделала вид, что спит. Наутро она с горечью сообщила мне, что эта поездка доказала, что «дело моей жизни» для меня важнее семьи. Это было начало конца для нас обоих. Я твердил ей, что никакой опасности я не подвергался, а она настаивала, что я заблуждаюсь, что для советов я оставался советским гражданином, что они могли меня там оставить навсегда и что Америка из-за меня войну с СССР не начала бы.
В общем-то, она была права. Я действительно заблуждался. Я ничего не боялся, а должен был бояться не за себя, а за нее и детей.
И вот теперь презентация фильма состоится в Лос-Анджелесе. В нем показывается, как это было тогда и теперь, спустя 35 лет.
В фильме Refusenik рассказывается, как четверо американцев поехали в Россию (Лу — ученый NASA из Кливленда, Боб — дантист из Майами, Зев — студент и будущий политический деятель и я — владелец текстильного бизнеса из Лос-Анджелеса). Ни один из нас никогда прежде не был в Советском Союзе, я родился в буржуазной Литве и стал советским гражданином, когда Сталин оккупировал Прибалтику.
Прекрасно помню, как мы вчетвером заходим в интуристовский автобус, и наша гид на очень хорошем английском сообщает 50 американцам в нашей туристической группе, что первая остановка будет в музее, а затем с улыбкой спрашивает: «А что будут сегодня делать наши четыре мушкетера? Вы с нами пойдете в музей»? Когда автобус останавливается, мы бормочем что-что невразумительное относительно осмотра других достопримечательностей и оставляем группу. Мы идем на дом к отказникам и диссидентам, и у нас есть не только адреса и номера телефонов, но и русскоговорящий — в моем лице. Мы делаем это снова и снова, и никто об этом не беспокоится: во время майских праздников в Москве даже КГБ отдыхает и не придает серьезного значения поведению четырех непослушных американских туристов.
Предполагалось, что все мы являлись экспертами по России: мы читали книги, переписывались с отказниками, интересовались сложной жизнью советских евреев. Приехав в Союз, мы очень скоро поняли, как мало мы знаем. Мы были как люди с другой планеты, пытавшиеся разобраться в правилах игры инопланетян.
Вот вам первый пример. Будучи уверенными, что телефоны гостиницы прослушиваются, мы пользовались телефонами-автоматами на улице. И вот я стою перед двумя телефонными будками. Перед обеими — очередь, только одна двигается быстро, а другая медленно. Я, конечно, встаю в быструю очередь и наблюдаю, как люди заходят, бросают монету, поднимают трубку, что-то говорят и выходят. Когда подходит моя очередь, я, взяв трубку, сразу же понимаю, что телефон не работает. Я обращаюсь к людям, стоящим позади меня в очереди и сообщаю им, что телефон не в порядке. Никто из очереди не уходит, они не верят мне, и никто из входящих в будку после меня не предупреждает людей в очереди, что телефон неисправен.
Я потерял адрес посольства США. Там надо было зарегистрироваться. Никаких телефонных книг в Советском Союзе тогда не было, пришлось пойти в справочное бюро рядом с гостиницей. Там стояла очередь (как, впрочем, и везде), и, подойдя к окошку, я попросил по-русски пожилую сотрудницу дать мне адрес американского посольства. Она была очень раздражена: «Мне тут не до шуток. Следующий»! Я пытаюсь ей объяснить, зачем мне нужен адрес американского посольства. Она уже не просто раздражена, она в ярости: «Здесь ждут серьезные люди. Уходите, уходите, молодой человек, и перестаньте глупить»! Я поймал такси и попросил отвезти меня к американскому посольству. Шофер ругнулся и уехал. Я ловлю другое такси, и на этот раз шофер готов меня отвезти при условии, что я выйду за квартал от посольства: «Они записывают номера машин, эти вонючие милиционеры, потом неприятностей не оберешься».
Наша гостиница новая, с большим вестибюлем, в котором три большие входные двери, но две из них всегда закрыты, а у открытой постоянно дежурит человек, проверяющий, всех входящих, что они действительно живут в гостинице. Иностранцам вход разрешается без проверки.
Как-то вечером мы пошли с другими туристами в ресторан. На двери висело большое объявление на русском языке: «Советским гражданам вход запрещен». В ресторане полно туристов, все прекрасно проводят время, а когда я на следующее утро спрашиваю нашу группу, заметили ли они что-то странное в ресторане, они выглядят удивленными. Я объясняю им: «Там же не было русских, их туда не пускают». Я до сих пор не уверен, поверили ли они мне.
В Ленинграде мы посетили семью отказника, отбывающего четырехлетний срок. Мы встретились с его женой и их 12-летней дочерью. Когда мы уже уходили, девочка застенчиво спросила меня по-русски:
— А правда, что вы все евреи?
Я удивился:
— Да, конечно. Почему вы спрашиваете?
Она забеспокоилась:
— Вы на евреев не похожи.
— Почему? Большинство американских евреев имеют родителей и бабушек с дедушками из России. Чем же мы от вас отличаемся?
Ответ заставил меня призадуматься:
— Вы стоите прямо с высоко поднятой головой и поэтому кажетесь более высокими. Вы много и широко улыбаетесь. Вы смотрите людям в глаза, когда вы с ними разговариваете. Вы не кажетесь нервозными или испуганными. Вы не похожи на евреев…
Воспоминания, воспоминания…