Немецкие военнопленные переносят тела узников концлагеря «Клоога» (Эстония), расстрелянных перед приходом Красной Армии и не успевших полностью сгореть. Фото: Государственный архив Российской Федерации
Работая над книгой, знакомясь с документами следствия, читая показания обвиняемых и свидетелей, порой меняющихся местами, я не мог не задаться вопросами: «Почему? Как человек мог совершать описываемое? Где предел человеческой аморальности и жестокости? Есть ли дно у бездны, в которую падает человек?»
Конечно, я не смог ответить на эти вопросы, которые человечество, философы задают себе на протяжении тысячелетий. Однако с некоторыми размышлениями на эту тему считаю необходимым поделиться.
* * *
Чтобы понять, почему военные преступники — непосредственные участники массовых убийств людей — были столь безжалостны к своим жертвам, надо обратиться к прошлым (древним) и современным попыткам осмыслить жестокость, свойственную любой войне.
Мишель де Монтень был свидетелем гражданских религиозных войн, потрясших Францию в конце XVI века. Свои впечатления от пережитого, увиденного, стремление понять истоки, причины жестокости, проявленной некоторыми участниками этих событий, он выразил в небольшой главе «Жестокость» в своей главной книге «Опыты».
Монтень писал: «…Вокруг нас хоть отбавляй примеров невероятной жестокости, вызванных разложением, порожденным нашими гражданскими войнами; в старинных летописях мы не найдем рассказов о более страшных вещах, чем те, что творятся сейчас у нас каждодневно. Я не в состоянии был поверить, пока не увидел сам, что существуют такие чудовища в образе людей, которые готовы убивать ради удовольствия, доставляемого им убийством, которые рады рубить и кромсать на части тела других людей и изощряться в придумывании необыкновенных пыток и смертей; поступают так только ради того, чтобы насладиться приятным для них зрелищем умирающего в муках человека, чтобы слышать его жалобные стоны и вопли. Вот поистине вершина, которой может достигнуть жестокость: Ut homo hominen non iratus, non timens, tantum spectaturus, occidat. Чтобы человек, не побуждаемый ни гневом, ни страхом, убивал другого только для того, чтобы полюбоваться этим».
Проявления жестокости и садизма характерны для всех войн на протяжении истории человечества. Однако далеко не все солдаты и офицеры любой армии — убийцы, хотя война превращает людей в убийц по закону: солдат должен убить врага в бою, иначе он убьет тебя. Солдат в бою выполняет свой воинский долг. Военный опыт свидетельствует, что первый бой, первый убитый враг, особенно в ближнем рукопашном бою — это потрясение на всю жизнь. Вспомним строки Юлии Друниной:
«Я только раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу — во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне».
В 1942 г. поэт-фронтовик Семен Гудзенко написал стихотворение «Перед атакой», в котором есть и такие жесточайшие строки:
«И нас ведёт через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был короткий.
А потом
глушили водку ледяную
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую».
Эту кровь надо «залить водкой», да и кровь чужая уже не волнует, это повседневность. Но речь идет о солдатах, убивающих врага.
Российский исследователь П.Г.Култышев (Феномен обесценивания человеческой жизни в сознании солдат русской армии в годы Первой мировой войны. Народы Юга России в Отечественных войнах. Материалы Международной конференции, 6-7 сентября 2012 г., Ростов-на-Дону, изд. ЮНЦ РАН.2012) изучил множество писем участников Первой мировой войны, в результате чего пришел к выводу, что авторы неоднократно свидетельствуют о банальности смерти, повседневной жестокости, о привыкании к ней. В свою очередь это приводит к обесценению своей и, тем более, чужой жизни. Происходит полная деформация сознания, приводящая к воспитанию потенциального убийцы.
Конечно, не все солдаты были подвержены такому посттравматическому синдрому, но вид убитых: разорванных, окровавленных тел приводил к появлению одной цели — «убивать и сеять смерть».
Если до и во время Первой мировой войны и революции подавляющее большинство солдат русской армии были верующими людьми, которые в большей или меньшей степени стремились соблюдать заповеди, в том числе «не убий», то война поставила перед ними вопросы, о которых пишет один из ее участников.
Рядовой артиллерийской батареи К.М. Гребенкин спустя годы после Первой мировой признавался: «… Война и жизнь начали вносить свои поправки, и я начал сомневаться в могуществе всевышнего бога. Что же он всемогущий и всеведущий, без воли которого не упадет ни один волос с головы человека, в уме ли? Допускает, что сотнями тысяч гибнут люди. Во имя чего бьют их такими средствами, которыми не бьют ни одного зверя? В чем же дело?»
Гребенкин задает вопросы, другие авторы, приведенных Култышевом писем, вопросов не задают, а просто свидетельствуют о сломленной психике и возникшей необузданной, ставшей привычной, жестокости: «Я хорошо привык: ни своего, ни чужого страха больше не чую. Вот еще только детей не убивал. Однако думаю, что и к этому привыкнуть можно. Прикажут — мы и станем по народу стрелять. Братья, сестры, отцы, матери — все нам нипочем. Как всадил с рукою штык в брюхо — словно сняло с меня что-то. Удержу нет, рука разнуздалась… Только и поглядываю, как бы подраться… Я теперь очень даже просто кровь человеку пущу».
Крестьянин Я.Д. Драгуновский признавался в своих воспоминаниях: «В минуты раздумий я стал замечать за собой, что зверею… Жалость к человеку исчезла».
Первая мировая война была только началом разложения существовавшей до войны присущей тому времени религиозной морали. Революции и Гражданская война для большинства людей по обе стороны баррикад напрочь отмели нравственные устои. Стали возможными немыслимое ранее насилие и жестокость по отношению вначале к классово чуждому элементу, а потом и к своим. Вспомним зверства матросов, топивших в море, коловших штыками, заживо сжигавших своих офицеров в топках судов; вспомним солдат, вырезавших погоны на плечах офицеров, вспомним казаков с их зверствами в отношении коммунистов, а то и рядовых красноармейцев, жестокости крестьянских восстаний, сопровождавшихся вспарыванием животов и насыпанием в них зерна бойцам продотрядов, вспомним жестокости массовых расстрелов, проводимых чекистами. Красный террор, белый террор, зверства петлюровцев и многочисленных разномастных банд, «армий» Булак-Балаховича, барона Унгерна сотрясали территорию бывшей Российской империи. Ее жители это видели, а порой и были участниками преступлений. Взрослые и еще подростки, которые в свою очередь, через двадцать лет станут солдатами в годы Великой Отечественной — все они прошли ту же школу озверения, о которой писали солдаты Первой мировой.
* * *
И все-таки в первую очередь я убежден: причины жестокости кроются в психологии, нравственности, культурных и политических традициях народа, даже семейного воспитания, особенно в тех случаях, когда речь идет об участниках преступлений против личности. Таким образом, надо говорить о социальной психологии личности — человека, совершающего преступления против мирных граждан.
Человек в своих поступках руководствуется определенными убеждениями: нравственными, политическими или религиозными. Они определяют отношение к происходящим событиям: экстремистское, одобрительное, безразличное.
… В западной криминологии есть направление, связанное с исследованием биологических и психических свойств личности преступников. В основу положен тезис, что свойства и особенности человека, в том числе и генетически обусловленные, приводят его к совершению преступления. Российская современная криминология указывает на то, что «человек не рождается, а становится преступником при стечении неблагоприятных условий формирования его личности».
Вместе с тем, подчеркивается, что для преступника, для насильственного типа личности, «характерна деформация представлений о ценности человеческой личности, жизни и здоровья человека, общественной безопасности.
Конечно, человек сам делал свой выбор: идти в палачи, или хотя бы остаться в стороне. И тут вновь сказывались особенности прежней жизни, индивидуально-психологические характеристики самого коллаборанта. Не последнюю роль в этом случае играли: мстительность, агрессивность, жестокость, цинизм, патологически-садистские черты, особенно проявлявшиеся во время акций.
Кем были люди, которые творили чудовищные преступления с точки зрения психологии? Настоящий садист — человек, одержимый страстью властвовать, мучить, унижать других людей. Садизм дает ощущение абсолютной власти над другим существом… Садизм, «есть превращение немощи в иллюзию всемогущества». Именно такими и было большинство убийц. В условиях разрешенного террора для убийц и насильников характерно участие в коллективных действиях, сопровождаемых жестокостью и садизмом. Находила выход неудовлетворенная сексуальная агрессия в отношении тех женщин, которые никогда не стали бы доступными по собственной воле. Почти все убийства сопровождались циничными унижениями, издевательствами и насилием над женщинами.
Важным фактором, способствовавшим участию в убийствах, была безнаказанность преступников.
Д-р Арон ШНЕЕР, израильский историк и писатель, сотрудник института «Яд Вашем»
Фрагменты из книги «Профессия — смерть«
isrageo.com
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 4,33 из 5)
Загрузка...
