Не стучит девятый вал
В мол Чимитаквадже.
Кто хоть раз здесь побывал,
Вновь приедет дважды…
Моря голубой провал
В солнечном пожаре
Говорят, здесь загорал
Космонавт Гагарин…
Незамысловатые эти строки сочинил летом 1984 года, когда отдыхал с женой в санатории военных летчиков в поселке с таким же названием — между Сочи и Лазаревским. Санаторий был великолепен. Прекрасное расположение, деликатесы, павлины во дворе! Немного портили антураж громовые призывы военного муэдзина «Приглашаются пилоты на тренинг в спортзал». Мы их игнорировали, поскольку «Мигами» и «Лагами» управлять как-то не доводилось… Ну и развлечения были вполне занудными: стандартный набор военного «Агитпропа». Естественно, на третий день жена заявила: «Чего тут торчать рядом с Сочи! Пошли на остановку!» Через полчаса мы уже мчались на автобусе. Великолепный курорт принял нас безразлично. И пошли изучать рекламные щиты. Вот на одном из них аршинными литерами объявлялось о фестивале «Красная гвоздика», который именно в эти дни имел место быть в новеньком концертном зале. Но кассы были заколочены. Служитель недружелюбно отослал нас в штаб фестиваля. Он оказался укрепленным не хуже касс. Выяснилось, что распределением билетов лично ведают руководители фестиваля. Билетами, что остались от продажи. Каково? А руководителями-то являлись великая Пахмутова и не менее знаменитый Кобзон, добраться до которых было сложнее, чем прорвать «Линию Мажино». Я увял и уже хотел сдаваться. Но Ляленька почему-то возжелала именно «Гвоздику». А уж если Ляленька… И пошел я на штурм. Но если честно, то знал — меня допустят к ликам великих. Потому как обладал волшебными «корочками». Так в журналистской среде называлось наше удостоверение.
Мое же… На одной стороне красной сафьянной книжечки золотыми буквами выбито было «Пресса». А на другой… «ЦК КПСС»! И все честно! Ибо пребывал я после увольнения в отставку в должности старшего корреспондента журнала «Партия Турмуши» — органа Бюро ЦК Компартии Узбекистана. Русский вариант звался «Партийная жизнь». Такие журналы имелись в каждой союзной республике. Принадлежность к ним и удостоверяли «корочки». И для милиции, администраторов любых кино, театров, гостиниц; директоров магазинов, кассиров авиа и проч. «корочки» свидетельствовали, что предъявитель относится к высшей партийной элите. Они отдавали честь и выполняли, что бы ни просил. Так произошло и в сочинской гостинице, где пребывал штаб фестиваля.
Меня провели туда. Кобзон о чем-то азартно спорил с неким азиатом и на меня внимания не обратил. Я вслушался. Они решали вопрос о вьетнамской делегации, которая явилась в Сочи без туалетных принадлежностей и денег для их приобретения. У штаба денег на это тоже не было. И Кобзон решил проблему по-кесарски: пожертвовал вьетнамцам свои.
Еще не остывший обратил внимание на меня. И я сообразил мгновенно — «корочки» его приведут в бешенство. Так и пришлось познакомиться. В не совсем обычной обстановке. И немного узнал его повадки.
Я встал «во фронт», щелкнул каблуками. Представился, как на смотру: «Гвардии полковник Штейнберг!» И Кобзон кинулся меня целовать.
Потом мы позвали Ляленьку и засели в его номере. Воспоминания, коньячок — сами понимаете. Вместе поехали в концертный зал. Посадил в правительственной ложе. А после спектакля приказал водителю отвести нас в санаторий. Вот так, ребята! Кобзон — есть Кобзон!
В санатории Лялинька — а как же! — стала допытывать, почему это не рассказал о знакомстве с Кобзоном.
— А хрен знает, почему! Более пяти лет прошло, и за это время случилось немало разного, гнусного и нерадостного. Светлые мгновенья имелись лишь иногда. Ну и Кобзон — в качестве эпизода. Но если хочешь, я попробую вспомнить?
— Давай-давай, докладывай !
— Ну что ж, дело было так… Послушайте и вы. Вам расскажу подробней, конечно…
Караван-Баши Ахмад
Караваны из Пакистана в Афган везли в основном боеприпасы, потому как оружия у душманов хватало. И было оно почти все советским. А вот патроны, снаряды, мины, взрывчатку — могли они разве что захватить боем. А боем — не больно-то… Везли через южную границу — перевалы Гиндукуша, горной системы, продолжения Гималаев — на высотах до 6 километров. Всегда — по ночам.Вот там подразделения спецназа и перехватывали караваны эти. Я координировал иногда их действия, приезжая из штаба ТуркВо. Вот и приехал тогда. Летом 1982-го. Имел спецзадание — обеспечить захват какого-нибудь Караван-баши. Так душманы звали вожаков своих караванов.
По оперативным данным, большой караван ожидался неподалеку от Шебарского перевала. На перехват выделялся целый батальон спецназа. Меня послали, потому, что «спецы» расстреливали всех караванщиков, хотя уже три месяца как получили приказ: взять живьем Караван-баши. Любого, но — живым.
Приехал задолго до темноты. Батальон уже был по машинам, и мы отправились к перевалу. Осмотрели все с комбатом и ротными. Определили места позиций. Все они — кроме отсечных — должны были оборудоваться в долине. Отправили группы и стали ждать. Ночь выпала по-афгански душная. Уже вскоре промокли от пота. Зато Луна явилась. Гребень хребта — как на ладони. Вот и глазели, в поту купаясь. Никого. Но уж к полуночи пожаловали. В лунном свете отчетливо рисовался растянувшийся на километры караван.
Я глядел в ночной бинокль. Шли под вьюками мулы. Транспорт в горах незаменимый. Они, неся 130-килограммовый вьюк, проходят за час пять километров. Под всадником могут пройти 7-8 км. Выгода еще и в том, что мул не требует ковки.
Рядом с мулами шагали погонщики. По одному на 3 — 5 мулах. Определил примерно сотни две мулов. Не менее 50 погонщиков. Все вооружены. Но где же Караван-баши, черт бы его драл? Впереди должен быть, ведь это он ведет всю ораву. Услышал голос комбата, как будто он мои мысли читал.
— Вот он, на лошади, верхом, пятый от головы.
— Передай это всем. И не только офицерам. Всем. Пока не разберутся — не открывать огня. Пусть доложат, что увидели. Тогда и пускай ракету.
Комбат забубнил в микрофон. Вообще-то, о том, что Караван-баши надо брать живьем, еще в расположении батальона каждому «спецу» много раз сказано было. Но, черт знает, позабыл кто-нибудь. Ведь одна пуля — и вся затея порушится. А мне, если не возьму этого Баши живьем — обломится по полной. Сам командующий предупреждал. Употребляя «разные» слова. И прошлые грехи вспомнил, зараза. Я — забыл, а он — помнил. Ну, что говорить!
Комбат обратился: Разрешите начинать? — Ну, давай, с Б-гом. Он пустил ракету. И обушилось небо от грохота выстрелов и визга пуль. Ракеты повисли гроздьями. Все, как на ладони. Картинка маслом, как говорится.
Я не спускал глаз с Караван-баши. Он свалился с коня и потянул его. Конь лег, и Баши спрятался за ним. Трассы шли мимо. Наконец — отбой! Ринулся к Караван-баши. Но его уже вязали ближайшие бойцы. Слава Б-гу. Я вызвал вертолет и на нем с добычей этой отправился в Кабул. Там уже ждали. Пересадили на другую «вертушку» и полетели в Ташкент.
Иосиф Кобзон
А я почувствовал, как есть хочется и поехал на Гору. Так звали в войсках штаб 40-й армии, расположенный во дворце эмира «Баги Сарай» — в переводе «дворец в саду». Что вполне соответствовало реальности. На горе, возвышавшейся над Кабулом, был и дворец, и сад широченный. А в нем — «Бочка» и «модули». Военторговская столовая и впрямь имела форму громадной бочки. А «модули» — домики для офицеров, проживающих и приезжих, в виде огромных щитовых деревянных коробок на шесть персон. Удобства — во дворе. И на том спасибо!
Я выклянчил у буфетчицы полстакана паршивого коньяка. По астрономической цене! В кассе цены были вполне земные, но еда! Ну да что там, не привыкать! И на том спасибо, небось не в Ташкенте обретаемся!
Я уже доедал «второе», как вдруг динамик, благодушно воспевавший на стене «Подмосковные вечера», рявкнул: «Полковнику Штейнбергу прибыть к командарму». И повторил трижды, скотина.
Генерал-лейтенант Ермаков был не один, беседовал с каким-то гражданским. Когда я доложил, он поздоровался и сказал вежливо, по-штабному: — Вот, Марк Иосифович, познакомься — артист Иосиф Кобзон. И я в некотором роде обалдел. А это еще зачем я понадобился знаменитому певцу? — подумал. Но разулыбался, конечно, пожимая ручку.
А генерал тянуть не стал. Сказал, что Кобзон со своей бригадой много слышал о спецназе и хотел бы выступить перед бойцами.
У тебя кто здесь поблизости ? — спросил Ермаков. — Батальон 113-й, товарищ генерал-лейтенант. — А, «мусульмане»? — Так точно! Вот и хорошо, пусть послушают. Тем более, караван захватили. Будет им коллективная награда. Кстати, получи приказ. Я объявил благодарность, зачитаешь. Все, свободен!
И мы с Кобзоном вышли. Он спросил тревожно: Что это за мусульмане? Унас нет таких песен для них. Я захохотал: «Да не тревожьтесь, никаких там мусульман! Это перед вторжением приказали: сформировать в спецназе батальон из местных — узбеков, казахов, таджиков и других. Мусульман, в общем. Обалдели они в Москве, что ли. Откуда в спецназе мусульмане?
Но приказ — есть приказ. Сформировали такой батальон. Мусульманин был там только комбат — майор Амиров. Вот его батальон в конце декабря переодели в афганскую форму и забросили в Кабул. Он и участвовал в штурме этого дворца. А тот батальон, куда поедем — он наследник этих «мусульман» — тот же номер имеет. Так что песни русские воспримет с энтузиазмом. Давайте о марше поговорим. У вас свои машины, сколько?
Выяснилось, что машин три — два мощных КРАЗа с будками и Газик военный. И взвод на БТРах, сопровождение на марше. Командиру надо сказать, куда едем, он организует охрану. Выезжаем завтра утром. Там — концерт и возвращение. Если дотемна не успеем, то заночуем и вернемся утром следующего дня.
План был разумный. Я позвонил комбату, рассказал о концерте и приказал продумать охрану от снайперов и вообще — чтоб в радиусе 5 км никаких душманов не было. И место для концерта подбери. И народ подготовь. И смотри — мало ли что! Сам Кобзон — шутка ли!
Мы с артистом ехали в Газике, на заднем сиденье. Разговор не плелся почему-то. И вдруг Иосиф спросил: — Вы ведь еврей, правда? — А почему это вас интересует? — Да вот, который раз приезжаю в Афган, а полковников евреев не встречал. Да еще и спецназовцев к тому же!
— Ну, в спецназе евреи не водятся. Я — исключение. А вот другие — бывают. Вот полковник Якубов, разведчик. Полковник Гитман — связист. Но мы — офицеры штаба Турк Во. И здесь бываем наездами. А из «афганцев», коренных, так сказать, есть еще командир вертолетного полка, подполковник. Но младших офицеров евреев я встречал. Немного, но есть, воюют.
— Скажите, а почему это так мало евреев командиров? В войну, ту большую, приходилось слышать, что и генералы евреи были. И адмиралы даже. Но вот кто они? Какие посты занимали? Много ли было их? И почему о них сегодня ничего неизвестно?
Кобзон же знал одного лишь генерала Драгунского, был знаком с ним лично. Но о подвигах его полководческих и ему известно не было. Знал его как председателя Антисионистского комитета. И как дважды Героя Советского Союза. А вот, за что получил Драгунский эти Звезды, Кобзон понятия не имел. Ох! Как хотелось ответить! Ведь знал я уже в те времена, и сколько было генералов, адмиралов евреев, и какие высокие посты занимали. И почему-то об этом говорить нельзя! Я уже тогда очень многое из этого знал. Потому и помалкивал. Кто его знает — а вдруг этот Кобзон — стукач? Или просто болтун. Раззвонит по колхозу! А мне тогда не сдобровать. И я смолчал …
Ну вот, и приехали. В батальоне все было тип-топ. Посты на горах маячили. Остальные — в строю, рявкнули, здороваясь. И лощину Цымбалюк подобрал наподобие амфитеатра.
Водители КРАЗОв сноровисто сдернули будки, подогнали машины так, что площадка образовалась. Это и была сцена. Брезентом застеленная. И на нее — вышли Кобзон и музыканты. Все обалдели от неожиданности. А потом начали бешено аплодировать.
Ну, еще бы! Все музыканты наряжены, как для концерта в Вене! А Кобзон — в сюртуке и розовой рубашке — ну хоть сей минут на лучшую сцену Европы! Вот молодцы! Какое уважение продемонстрировали этим трем сотням запыленных, не спавших ночь солдатам, на многих белели повязки. Надо ли говорить, что каждая песня встречала волну восторга. Эхо солдатских аплодисментов отражалось в горах.
А там в горах, на левом фланге затрещали вдруг очереди, раздались взрывы минометных мин. Цымбалюк скомандовал: «Дежурный взвод — к машинам! Вперед»! И запылили три броника, удаляясь в горы. Стрельба там вскоре затихла. Он доложил: «Группа «духов» на хребте появилась. Отогнаны. Трое убиты. У нас потерь нет».
Но концерт продолжался, как ни чем не бывало. Бисировади беспощадно. Наконец Иосиф заявил как-то безапелляционно: «Все, ребята. До следующего раза. А сейчас подходите, кто хочет получить диск или кассету. По-серьезному. Они надписаны мной». И ринулись! Комбат еле остановил, заставил очередью стать.
Всем, конечно же, не хватило. Иосиф спустился с машины, вошел в один из кунгов и вышел с новенькой гитарой. Спросил комбата: «Ну, кто у вас самый-самый музыкальный человек»?
Тот ответил, не колеблясь — сержант Ковальский, вот он! И Кобзон вручил зардевшемуся сержанту гитару. Все захлопали, закричали «Ура!».
Между тем, водители КРАЗов сноровисто свернули брезент, зацепили будки кунгов лебедками, втянули их на площадки кузовов и закрепили.
Кобзон попрощался с комбатом, с офицерами и солдатами. И колонна под аплодисменты и крики «Ура» двинулась в путь.
Я остался в батальоне. Что-то не захотелось мне сидеть с Иосифом, вести с ним беседу. Утром меня подобрал вертолет, летевший в Кабул. Такая вот история.
Марк ШТЕЙНБЕРГ
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
