Звездный час

Испытываешь моральное удовлетворение, когда находишь то, что искал, напишешь о том, что дорого. Для меня таким звездным часом стал май 1970 г. Именно тогда я получил телеграмму Главкома ВВС главного маршала авиации П. С. Кутахова с разрешением посетить Центр подготовки космонавтов.

Мир в ту пору переживал звездный бум. Человек вырвался из цепких пут земного притяжения и шагнул в неизведанное. Уже побывали в просторах Вселенной, кроме Юрия Гагарина, Герман Титов, Павел Беляев, Владимир Шаталов, Борис Волынов, Валерий Быковский и другие. 16 июля 1969 г. американский «Апполо-11» с астронавтами Нилом Армстронгом и Эдвином Олдриджем высадился на Луне! До этого на земной орбите уже побывали американские астронавты Джеймс МакДивит, Дэвид Скотт, Томас Стаффорд, Джон Янг, Рассел Швейкарт и др.

Как готовят космонавтов? Кто там на очереди? Какие открытия готовит нам космическая наука и практика? Эти и другие вопросы будоражили, не давали покоя. Тем более что некоторых космонавтов, кто уже летал, и тех, кто только готовился к стартам, я хорошо знал. А уж Германа Титова помнил с курсантских «пеленок»: мы служили в одном училище — СВАУЛ (Сталинградское авиационное училище летчиков, которое тогда дислоцировалось под Новосибирском, в пос. Толмачево). Словом, рвался на «свободную охоту».

Официальные каналы не оставили никаких надежд попасть в отряд космонавтов. Тогда-то я и решил обратиться напрямую к маршалу П. Кутахову. Состряпал такое письмо, упомянул в нем и о том, как он, будучи командующим нашей Воздушной армией, хорошо относился к журналистам, помогал им. Письмо передал через ребят из журнала «Авиация и космонавтика». К удивлению, вскоре в штаб округа пришла телеграмма, в которой говорилось, что мне разрешается посетить Центр подготовки космонавтов сроком на 10 дней.

Словом, в назначенное время я прибыл на ст. Циолковский, под Москвой, и обратился к дежурному за пропуском. Долгожданная бумага со штампом и печатью вывела за ограду. И тут неожиданность: ко мне подошел комендант городка и потребовал предъявить документы, хотя он издалека наблюдал за процедурой оформления. «Вы нарушили форму одежды», — безапелляционно заявил он и потребовал показать носки, которые были «недостаточно зеленого цвета». Страж порядка повел меня в штаб, чтобы представить начальству. Из открытой двери, куда он вошел, я слышал, как он докладывал о том, что на территории военного городка задержан нарушитель формы одежды. «Пусть войдет», — послышался командирский бас.

А дальше была сцена почище гоголевского «Ревизора». Не обращая внимания на опешившего коменданта, я доложил… полковнику Титову: «С разрешения Главкома ВВС прибыл…». Мы обнялись, похлопывая друг друга по плечу. Герман Степанович в ту пору был уже заместителем начальника Центра. А потом он спросил коменданта:

— Что ты тут комедию ломаешь? О каком нарушении речь?

Но того, как ветром сдуло. Рассказал о злополучных носках. «И у меня такие», — сказал Титов и заключил: «С ним разберемся» (И все же эта история имела продолжение).

Все технические вопросы решились мгновенно. А потом началось хождение «по своим». Оказалось, что из нашего училища многие перекочевали сюда. Можете представить себе встречу сослуживцев после длительной разлуки! Традиционное «а помнишь?» преследовало повсюду и составило солидную часть ознакомительного периода.

Прежде всего побывал в кабинете Юрия Гагарина, разъяснения давала одна из его дочерей, по-моему, Лена. Музей космонавтики тогда располагался в гарнизонном клубе, заведовала им Татьяна Филипповна Беляева, обаятельная женщина и прекрасный рассказчик. Теперь понимаю, что многое тогда упустил, не записал. Даже фотоаппарат с собой не взял. Постеснялся. После всех инструкций пришлось записи делать впопыхах, а вечером в гостинице приводить их в порядок. Да и то не прямым текстом, а разными намеками. По отдельным отрывочным данным пытался воспроизвести печальную страницу из жизни Звездного — трагическую смерть Владимира Комарова в апреле 1967 г. Ниточки связывались. Но Титов предупредил, что писать об этом пока не следует, не пришло время. И лишь теперь, когда о печальных событиях тех дней упомянул журнал «Новое время», можно наконец приоткрыть эту трагическую и героическую страницу. И не только эту.

Владимир Комаров — личность уникальная. Выходец из самой народной гущи, он всего добился своим трудом. Порядочный, без всякой фальши. Так вот, ему поручалось облетать новую серию трехместных кораблей «Союз», по тем временам — принципиально нового корабля. Полет обязательно намечался к какому-то важному событию, празднику. Тогда полет готовился к Первомаю. Дублером Владимира Комарова был Юрий Гагарин.

Дотошный и придирчивый Владимир Михайлович Комаров после детального знакомства с кораблем пришел к печальному выводу: «Союз-1» к полету не готов. Своими соображениями он поделился с Гагариным. По их настоянию создали специальную комиссию для проверки-перепроверки. И авторитетнейшие специалисты пришли к такому же результату. Это мнение, оформленное по всем правилам, передали самому высокому космическому начальству и даже попытались вручить его Л. Брежневу. Ничего не помогло. Победило привычное «авось, небось и как-нибудь».

И вот однажды, уже перед самым вылетом, Владимир Михайлович пригласил к себе самых близких друзей. Был среди них и Вениамин Русяев, опекун и друг Гагарина. Когда гости уже расходились, на лестничной клетке Комаров отвел Русяева в сторону и сказал: «Знаешь, а я ведь из этого полета не вернусь. Поверь, я знаю, о чем говорю». Можно себе представить реакцию на такое признание.

— Немедленно откажись от полета, — настаивал Русяев.

И вот тогда он, Русяев, услышал слова, которые наиболее полно характеризуют Комарова. Не могу без содрогания их повторить:

— Нет, никак не могу. Ты же знаешь, откажусь я, полетит «первый» («первый» — это Юрий Гагарин, дублер). А его надо беречь…

Эту фразу я не раз слышал в Звездном, записал ее дословно, но осмелился озвучить ее только сейчас, когда убедился, что все верно. (Все равно первого космонавта не уберегли, он погиб в авиакатастрофе 27 марта 1968 г. вместе с командиром полка полковником Владимиром Серегиным при до сих пор не выясненных обстоятельствах).

Словом, было принято роковое решение лететь — 24 апреля 1967 г. Неприятности «Рубина» (позывной Комарова) начались еще на орбите, когда заклинило одну из солнечных батарей и пришлось менять программу полета и возвращаться на Землю. Но здесь поджидала другая проблема: не раскрылся парашют спускаемого аппарата, и космический корабль понесся навстречу своей гибели со страшной скоростью. Что чувствовал в эти минуты Комаров? Какими были его последние слова?

В январе 1969 г. летчика- космонавта Бориса Волынова, кандидата технических наук, едва не постигла такая же участь: после выполнения задания на том же «Союзе» он приготовился к спуску. И здесь случилось ЧП: корабль разгерметизировался, давление резко упало. Жить «Байкалу-1» (позывной Волынова) оставалось совсем немного, совсем чуть-чуть. И он принял решение, которое по праву можно назвать подвигом: хрипя от жары и удушья, он стал диктовать на пленку все, что творится вокруг: «Произошел сдвиг крышки люка… Вижу языки пламени в иллюминатор… Горит боковая обшивка…». Сколько же силы воли нужно иметь, каким характером и мастерством обладать, чтобы буквально накануне гибели думать о будущих поколениях своих космонавтов! А ведь он еще по ходу и записи делал, чтобы потомки смогли разобраться в неполадках. И вложил эти записи, в середину бортового журнала в надежде на то, что если края обгорят, то хотя бы кое-что останется…

А потом произошло чудо. На высоте около 80 метров от Земли спускаемую капсулу бешено закрутило, развернуло днищем навстречу потоку воздуха. И парашют, хоть и с опозданием, но раскрылся. Это было спасение, хотя огромную скорость погасить не удалось. При ударе о Землю Борис Волынов получил сильные травмы, лишился зубов. Но остался жив. Когда подошли спасатели, он сказал: «Ребята, я, наверное, весь седой»… А в официальном сообщении ТАСС говорилось о том, что «проходило испытание баллистического спуска». И даже после этого Борис Волынов в июле 1976 г. совершил еще один полет на корабле «Союз-21» вместе с космонавтом Виталием Жолобовым, который продолжался 49 суток и был прерван в связи с плохим самочувствием Жолобова. Кстати, Борис Волынов — единственный еврей в отряде космонавтов, прибыл сюда с первой группой, и единственный из первопроходцев, кого обошли генеральским званием.

Вот такие чудо-ребята. И такие приспособленцы, которые ради политических амбиций и сиюминутной выгоды жертвовали жизнями. Так было.

Время пролетело быстро. В последний день зашел представиться начальнику Центра генералу Георгию Тимофеевичу Береговому.

— Ну, все успел? — поинтересовался он.- Хорошо. Жалоб на тебя не было. Знаю, много видел и много слышал. Придет время, обо всем расскажешь. Вот тебе на память.

И взял со стола фотографию и свою книгу «Десятый старт» и надписал: «Петру Ефимову на память о пребывании в «Звездном». (А в мае 1971-го получил весьма хвалебный отзыв на свой автореферат кандидатской диссертации за подписями генерала Г. Берегового и полковника Г. Титова. А потом и поздравительную телеграмму в связи с успешной защитой. Значит, не забыли!)

У этой истории весьма поучительная и необычная концовка. Где-то через две-три недели после этой запомнившейся командировки на имя нашего редактора пришла бумага за подписью того самого коменданта Звездного городка, в которой черным по белому было написано о том, что «майор П. Ефимов, будучи в командировке на территории Центра подготовки космонавтов, нарушил форму одежды — носил неформенные носки. Сделано замечание». Редактор Сердюков наложил резолюцию: «В редакционный музей». Возможно, и сейчас где-то пылится эта «историческая реликвия».

Это лишь небольшая часть впечатлений, которые я вынес из необычной и памятной командировки».