— Виктор, помните, когда пару месяцев назад я просила вас дать интервью для сайта, посвященного еврейской культуре, вы отказались. Тогда что же побудило вас написать предисловие к сборнику «Еврейское остроумие»?
— Интересный вопрос. Понимаете, я родился в семье, в которой не было этой темы вообще. Я — юный пионер Советского Союза и мальчик-интернационалист — узнал о том, что я еврей, когда меня в третьем классе обозвали жиденком.
Позже наступили времена, когда быть евреем стало престижно и даже выгодно. Обнаружилось, что «Джойнт» дает миллионы на поддержку различных проектов, связанных с еврейской культурой. Помню, в конце 80-х Владимир Вольфович пасся там поблизости, но, видимо, к тем деньгам его не подпустили, и он пошел в антисемиты — тут все у него получилось.
Что касается моего предисловия к книге «Еврейское остроумие», это для меня огромная честь. Я прочел и испытал необыкновенное счастье: к этому огромному пласту культуры я имею отношение, но скорее не как еврей (я — «неправильный еврей»), а как человек европейской цивилизации. Думаю, именно в этом контексте и надо рассматривать эту книжку. Еврейский юмор — как крупинка черного перца, которая придает вкус огромной кастрюле супа. Без него можно обойтись, но вкус будет потерян. В этих концентрированных крупицах юмора и иронии отражен опыт противостояния и преодоления того ужаса, который выпал на долю еврейского народа.
— Существуют ли какие-то стереотипы в отношении еврейского юмора?
— Скорее, общество создает стереотипы в отношении самих евреев. Об этом написаны диссертации, и я не думаю, что скажу тут что-то новое. А вот юмор — это как раз ответ на эти самые стереотипы и агрессию; это преодоление штампов.
Я абсолютно убежден, что самые жесткие «еврейские» анекдоты придуманы самими евреями. Просто потому, что никто так не знает и не чувствует собственные недостатки, как сам человек.
— К вопросу о мудрости и ортодоксальности: вы принимали участие в семинаре по комментированию Торы, который проводит Евгения Альбац. Какие остались впечатления?
— Да, я в нем участвовал и однажды сам комментировал отрывок из Торы, главу из Книги Исход. Это очень интересно, и жаль, что у меня просто нет физических и эмоциональных сил глубоко в это погружаться. Вообще сама традиция обсуждения Торы — вещь почти беспрецедентная, во всяком случае, я не слышал, чтобы это было в других религиях. Заповедано не просто читать текст от сих до сих, а обсуждать его, вступать в диалог.
— А светское лицо может обсуждать Тору?
— Это и есть самое интересное! Другой вопрос, что когда главу из Исхода комментирует раввин и светский человек, такой как я, то и комментарий получается разный.
Но поскольку многие характеры и ситуации носят универсальный характер, они имеют отношение не только к еврейскому народу и интересны не только евреям. В Библии психологически точно записаны и поведенческие архетипы. И христианство невозможно толком понять, если не знать этих корней. К слову, многие их тех, кто сегодня объявляют себя православными, в большинстве своем просто безграмотны. («Евангелие, — говорила Ахматова, — в России еще не проповедано».) Я готов лично проэкзаменовать Ваню Демидова, который занялся сейчас русским проектом по вопросам христианства, но опасаюсь, что мы ему и «троечку» не натянем.
— Как вы готовились к комментированию?
— Я, прежде всего, внимательно прочел сам текст, который до этого толком, медленно, пожалуй, и не читал. Потом прочел некоторое количество предыдущих комментариев по главе, а это, надо сказать, целая библиотека. Если человек честен, если он не передрал, как школьник, то у каждого возникнет свой комментарий. Некоторые вещи у ортодоксального еврея не вызывают вопросов, а у меня, наоборот, вызывают, и именно за счет этого текст начинает детонировать. Поэтому, когда я описываю библейский текст в светских терминах, это не затемняет ситуацию, а напротив, проясняет ее. Можно только порадоваться возвращению этой практики и поблагодарить Женю Альбац, которая это все устраивает.
— Вы упомянули понятие «человек европейской цивилизации». А что вы в него вкладываете?
— Европейская культура базируется на Библии и ее традиционных ценностях. Поэтому я, не знающий толком ни одного языка, но признающий эту систему координат, могу, пожалуй, причислить себя к представителям этой цивилизации. Именно поэтому мне чужда всякая азиатчина с ее представлениями о том, что главное — построить пирамиду для фараона. Любую политическую систему я оцениваю прежде всего с точки зрения прав человека.
— Скажите, чем отличается работа на НТВ от работы на радио (радио Свобода, «Эхо Москвы») с точки зрения аудитории? Нет ощущения, что теперь вы работаете только для единомышленников, тогда как раньше могли реально влиять на точку зрения своих соотечественников.
— НТВ могли смотреть 80 миллионов человек по всей стране. Если я начинал забываться и говорить слишком умные слова, то мой редактор Сергей Феоктистов щелкал у меня пальцами перед носом и напоминал, что мы — телевидение, а не философский кружок. Радио в этом смысле позволяет чувствовать себя гораздо свободнее: моя аудитория съежилась, но стала несколько образованнее.
Нас ведь и закрыли для того, чтобы капало не по всей стране, а только на головы тех, кто все равно примерно так же думает. Но как бы то ни было, эти 10 — 15 %, на которые есть надежда, не должны лишаться системы координат. Пожалуй, это самое важное из того, что мы сейчас делаем.
— А чем занимаются теперь ваши прежние коллеги по старой команде НТВ?
— Понимаете, там работали и те, кто ощущал свою работу как возможность мелькать на экране, и те, кто воспринимал ее — если говорить высокопарными словами — как своего рода служение. И эта история всех поделила по интересам, помогла выяснить, кто есть кто.
То была пора немалых разочарований, но, думаю, я в этих разочарованиях виноват сам: не стоило так очаровываться. Ко всем, кто работал рядом со мной, я изначально относился как к единомышленникам, как к людям, которым нужно то же, что и мне. А оказалось, что кого-то судьба просто привела работать рядом. Это как эскалатор: сначала все едут в одну сторону, а потом расходятся в разных направлениях.
— В программе на Радио Свобода вы ведете беседы с разными людьми. С кем сложнее: со знакомыми или незнакомыми?
— Есть плюсы и минусы в обоих случаях. Со знакомыми есть опасность междусобойчика. Ты не видишь ситуацию и человека со стороны, не понимаешь, чем твой собеседник может быть по-настоящему интересен слушателю. А когда напротив меня сидит, допустим, переводчик Виктор Петрович Голышев, с которым мы были знакомы, но, что называется, не чаевничали, соблюдается дистанция, и разговор выходит более содержательным.
С другой стороны, теряются интонационные возможности — я не могу перебивать, быть более естественным… Но во всех случаях, я стараюсь, чтобы это был именно разговор, а не интервью. Тогда у слушателя возникает эффект присутствия.
— Чем отличается юмор в «благополучной» стране от юмора в стране «проблемной»?
— Я не пытался шутить в благополучной стране, для этого недостаточно свободно знать язык, надо быть стопроцентно включенным в жизнь страны — любая шутка вытекает из контекста. В общем-то, ответ довольно прост: в благополучной стране юмор выходит на накатанные рельсы общечеловеческих отношений: родители — дети, богатые — бедные, мужчины — женщины, столица — провинция. В неблагополучных объем шире, и юмор порой граничит с трагизмом.
— А как относитесь к творчеству коллег? Например, к Жванецкому?
— Жванецкий — уже давно классик и небожитель. Он создал язык, из которого многие вышли, как из гоголевской «Шинели». Но в последнее время Михаил Михайлович уже не сатирик, а скорее философ, наблюдающий за жизнью.
Довольно много людей пишут талантливо. Вся эта сатирическая культура в последнее время ушла естественным образом с радио и телевидения. Но в Интернете гуляют порой совершенно блистательные тексты.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
