Варлам Шаламов: «Деятельность Солженицына — это деятельность дельца…»

Продолжение.

Начало в № 880

Оказавшись в лагере, он тотчас же осознал, что у него, увы, «общая» нация. «Если у тебя удачная нация — ты счастливчик, ты обеспечен, ты выжил! — читаем в 20-й главе. — Если общая нация — не обижайся». Однако он обиделся, и его прежняя обида на евреев ещё пуще усилилась. «… В лагере, где я сидел,… евреям, насколько обобщать можно, жилось легче, чем остальным». «В таком лагере (где попадаются евреи, подобные Бершадеру, омерзительному еврею, описанному в «Архипелаге ГУЛАГ» — С. Д.) теряешь всю светлость и твёрдость прежних интернациональных убеждений», — писал он ещё в «Первенце». И поэтому с первых же дней пошёл Солженицын в «придурки», потом, выдав себя за физика-атомщика, попал в «шарагу», а из неё снова в лагерь в Экибастуз. «Из 8 лет заключения, — напоминает в «Открытом письме Солженицыну» (Vestnik, № 15, July 23, 2003) Семён Бадаш, его товарищ по Экибастузскому лагерю, — 7 лет вы ни разу не брали в руки ни пилы, ни лопаты, ни молотка, ни кайла».

Упаси меня Б-г поставить это в вину любому зэку: «Нам ли судить задним числом тех, кто боролся на каторге за свою жизнь, — говорит Аркадий Ваксберг («Моя жизнь в жизни», т. 1, М., Терра Спорт, 2000), — если, конечно, борясь, он при этом не обрекал на муки никого другого». Мы все жили в «большой зоне», отгороженные от остального мира «железным занавесом». «Мы… жили в искалеченном обществе, состоящем сплошь из придурков, — пишет Семён Резник («Вместе или врозь»). -… Мы все придуривались — кто больше, кто меньше; одни нехотя и с отвращением, другие с энтузиазмом, но все жили во лжи». Он приводит стихи Е. Евтушенко:

«Сосед учёный Галилея

Был Галилея не глупее:

Он знал, что

вертится Земля,

Но у него была семья».

Будучи сам почти весь лагерный срок в придурках, Солженицын без какого-либо намёка на самокритику пишет о них с ненавистью, особенно о придурках-евреях. «В рядах придурков Беломорканала преизбыточны были евреи, но не катали они тачек и не умирали под ними. И не в одном Белбалтаге можно было увидеть высоких лагерных начальников-евреев». 13 месяцев провёл на «общих», катая тачку, выдающийся генетик, еврей Владимир Павлович Эфроимсон. По словам Солженицына, он вызывал всеобщее презрение: «Да он просто выродок еврейского народа; разве настоящий еврей будет тачку катать?» Смеялись над ним и евреи-придурки (да и досадовали, что «выделяется в укор им»). «Национальность, — поясняет Солженицын, — едва ли не главный признак, по которому зэки отбирались в спасительный корпус придурков… отменно сгущёны евреи, грузины, армяне» (выделено мной — С. Д.).

А вот что писал Семён Бадаш в уже упомянутом «Открытом письме Солженицыну»: «Ампутацию моего текста (С. Бадаш — автор книги «Колыма ты моя, Колыма», Нью-Йорк, «Эффект», 1986 — С. Д.). Вы проделали для того, чтобы подтвердить конкретным примером вашу главную мысль: будто в ГУЛАГе евреи захватывали придурочные должности и туда же пристраивали «своих»… Более того, перечислив упоминавшиеся мною фамилии работавших в больнице зэков, вы, ничего не зная об этих людях и их долагерных профессиях, всех их тоже записали «прилипалами-евреями». Всё это ложь… все работавшие в больнице зэки имели прямое отношение к медицинской профессии, и из восьми четверо не были евреями. Вы оболгали всех этих порядочных и честных людей, при том, что сами все ваши лагерные годы были постоянным «придурком»… Придётся мне напомнить, что из пяти тысяч зэков в Экибастузе евреев было немного, и все они вкалывали на тяжёлых общих работах: Семён Бадаш, Семён Немеровский, Владимир Шер, Александр Гуревич, Борис Корнфельд, Лев Гросман, американский еврей Бендер, Матвей Адаскин и другие… Ни одного еврея на должности бригадиров не было… Зато русских бригадиров было густо: Саша Солженицын, Саша Золотухин, Дмитрий Панин (Сологдин в романе Солженицына «В круге первом» — С. Д.), Михаил Генералов, Черногоров, Белоусов — других память не удержала» (выделено мной — С. Д.).

Если у читателя ещё остаются какие-либо сомнения о масштабе солженицынского антисемитизма, напомню несколько приведенных им высказываний «своих» евреев: «Память о Катастрофе превратилась в религиозное служение, в государственный культ…» (Бен-Борух, журнал «22», № 58, 1988), «… Уроки Второй мировой войны были усвоены ровно наоборот… на этой почве вырос и идейно укрепился еврейский национализм…» (Д. Хмельницкий, «22», № 80, 1992), «… евреи уже не могут просто идти по старому пути претензий к миру… Пора разбить зеркало и оглянуться: мы не одни в мире» (Sonja Margolina). Сегодня, когда мировой антисемитизм вплотную приблизился к уровню 30-х годов ХХ века, нобелевский лауреат называет эти высказывания «достойной, великодушной самокритичностью». Вспомним «Премудрого пескаря» М. Е. Салтыкова-Щедрина: на вопрос «как живёшь?» — последовал ответ — «Применительно к подлости». Солженицын называет это «жить не по лжи».

«Кое-что простится человеку, — пишет Василий Гроссман в повести «Всё течет…» («Посев», 1947), — если в грязи и зловонии лагерного насилия он всё же человек». Видимо, не относится это к Солженицыну, ибо после личной встречи с Солженицыным автор пронзительных «Колымских рассказов», проведший в ГУЛАГе 19 лет, Варлам Шаламов писал: «Деятельность Солженицына — это деятельность дельца, направленная на узко личные успехи со всеми провокационными аксессуарами подобной деятельности…

Всеобщим достоянием солженицынский антисемитизм стал после выхода двухтомника, однако, для многих посвящённых он и раньше был «секретом Полишинеля». Лев Копелев не дожил до выхода книги «Двести лет вместе», но ещё в 1985 году он писал Солженицыну: «Ты стал обыкновенным черносотенцем, хотя и с необыкновенными претензиями…» (Письмо было опубликовано только в 2001 году: журнал «Синтаксис», № 37). «Просвещённым антисемитизмом» назвал книгу известный российский журналист Танкред Голенопольский вскоре после выхода первого тома. «Вторая часть книги, — обещал Александр Бовин в интервью Анне Кронштейн 28 августа 2001 года, — утвердит нас в том, что это — всё-таки не просвещённый антисемитизм». Однако, находясь в 2003 году в Америке на презентации своей книги «ХХ век как жизнь», согласился, что и во второй части «есть душок». «Он (Солженицын) находится… на цивилизованной обочине антисемитизма «в круге первом» (Николай Руденский, «Форвертс», № 310, 2001). «Антисемитская книга. Но… сам её автор — не антисемит» (Виталий Раевский, «Газета NJ», 16 августа 2002). «Книга Солженицына вовсе не антисемитская, как убого и примитивно вопят национально озабоченные младорасисты», — утверждает Валерий Лебедев в статье «Какой русский полюбит всех евреев» (Журнал «Чайка», Maryland, 7 February, 2003). — Она, по существу, русофобская. Нет, не в плохом смысле слова. Она — тот самый овод, с которым сравнил себя Сократ на народном суде в Афинах. Овод, который жалит мощного, благородного, но тучного и ленивого афинского коня. Чтобы он взмахнул хвостом, ударил копытом — и поскакал. А то ведь совсем зажиреет… и издохнет от ослабления сердечной мышцы и цирроза печени». Нет, это ему ещё не угрожает, хотя состояние его печени вызывает серьёзное беспокойство. Вот и Горький пишет: «Как отвратителен этот антисемитизм ленивой клячи» («Несвоевременные мысли»).

Согласимся, что опасность в другом: размахивая обоими томами «русской научной евреелогии», направился «благородный, но ленивый конь» в сторону «красно-коричневых патриотов». А те в радостном приветствии машут «Первенцем» и «Протоколами Сионских мудрецов», создать которые было «потрудней, чем проект водородной бомбы», как почти сорок лет назад заметил Александр Исаевич.

В интервью Владимиру Нузову (Vestnik, № 5, March 3, 2004) лауреат Нобелевской премии по физике академик Виталий Гинзбург признался: «Должен вам сказать, что ситуация с Солженицыным мне не ясна. С одной стороны, цитируют такие вещи из двухтомника, которые только антисемит может написать. С другой стороны, считать его вульгарным антисемитом мне тоже очень трудно». Это и неудивительно: Солженицын не вульгарный антисемит, он — «антисемит в законе». Разве у вульгарного антисемита можно прочесть такую фразу (из «Первенца»): «Встречая у Гоголя простодушное (выделено мной — С. Д.) использование слова «жид», мы не можем допустить, чтобы Гоголь употребил его в обидном смысле». Упаси Б-же, как можно! Ведь и Достоевский не хотел обидеть евреев и в полном простодушии сам (или кто-то из его героев) заявил:»Жид погубит Россию». Вот только вылилось это «простодушие» в бандитский клич: «Бей жидов, спасай Россию» и в море пролитой крови.