Ицхак Перлман:
«Клезмер — часть моего сердца»
В Москве после почти 20-летнего перерыва триумфально выступил всемирно известный музыкант Ицхак Перлман. Если в искусстве уместно говорить об эталонах, то скрипач Перлман — тот самый случай.
Желание Перлмана посвятить себя музыке было столь велико, что полиомиелит, перенесенный в детстве (Ицхак передвигается только на костылях или в мотокресле), не смог остановить его на пути к заветной цели. Выходец из бедной еврейской семьи, он родился в Тель-Авиве, который тогда еще находился под юрисдикцией британской короны, и завоевал популярность в 1960-е, покорив Америку выступлением в Карнеги-холл. Затем были концерты на самых престижных площадках планеты и записи в лучших студиях мира, собственная школа и десятки наград, включая пятнадцать «Грэмми» и два «Оскара» за саундтреки к фильмам «Список Шиндлера» и «Мемуары гейши».
В Большом зале консерватории 64-летний музыкант исполнил классику — сонаты Бетховена и Леклера, а также «Итальянскую сюиту» Стравинского — и десяток бисов. А на следующий день в концертном зале «Барвиха Luxury Village» невероятно темпераментно сыграл клезмер — национальную музыку своих предков. Ицхак Перлман дал эксклюзивное интервью обозревателю «Известий».
— В Москве вы представили две абсолютно разные программы. Какая из них вам ближе?
— Не знаю. Чтобы получать истинное удовольствие от классической музыки, надо иметь определенную подготовку, а музыку национальную можно просто воспринимать душой. Если говорить о национальностях музыкальных инструментов, то скрипка — еврейка. Так что клезмер — естественная музыка для скрипки и часть моего сердца.
— Вам льстит, когда вас называют первым скрипачом мира?
— Это, конечно, гораздо приятнее, чем если бы обо мне говорили: «Худшее, что я слышал в жизни». Но ко всем крайностям, в том числе к превосходным степеням, я отношусь с недоверием. В музыке нет понятия абсолютного совершенства, всегда есть к чему стремиться. Можно над чем-то долго и тяжело работать, а выйдешь на сцену — и все равно будет чего-то не хватать. Вот часто смотришь балет — все превосходно, но… не Барышников. Не хватает того заветного «чуть-чуть», которое и определяет гения.
— Добившись в жизни многого, как не потерять мотивацию и интерес к своему делу?
— Это очень важный вопрос. Я хочу честно заниматься музыкой, но не копировать себя. Выйти на сцену и сыграть, пусть очень хорошо, но точно так же, как вчера, позавчера или год назад, — самое страшное. Сбиться с пути, бултыхаться на поверхности, гоняясь за популярностью, — элементарно… Слава Б-гу, у меня прекрасная семья: жена, дети, внуки, которых я обожаю, а они постоянно напоминают мне, ради чего стоит жить.
— Вы принимали участие в церемонии инаугурации Барака Обамы. Для вас это был политический шаг?
— Нет. Я политикой не занимаюсь. Подобные вещи я делаю только для души. Меня часто приглашают участвовать в различных cross-over проектах. Но, к сожалению, хороших cross-over концертов, подобных тем, что делали три тенора — Паваротти, Доминго и Каррерас, становится все меньше.
— Недавно вы спели партию тюремщика в одной из записей оперы Пуччини «Тоска». Это было шуткой гения?
— Насчет гения, не знаю, но шуткой — точно. Весь процесс занял у меня 19 секунд. Однако я пришел к выводу, что петь, тем более на чужом языке, гораздо труднее, чем играть на скрипке. Так что я не буду больше отнимать хлеб у певцов своим скромным баритоном.
— Что самое трудное в игре на скрипке?
— Самое трудное — научиться музыке. Нет ничего проще, чем освоить технику игры, но результат будет зависеть только от таланта. На занятиях со студентами я не люблю показывать. Потому что главное в исполнении — то, что ты чувствуешь в данный момент, а зачем мне создавать клоны собственных эмоций и переживаний? С учениками я предпочитаю говорить. Стараюсь научить их задумываться над тем, как передать в музыке собственные чувства, слушать и слышать себя без подсказок со стороны.
— Роль инструмента в судьбе музыканта, на ваш взгляд, действительно столь важна, как принято об этом говорить?
— На самом деле необязательно иметь скрипку великого мастера. Но, естественно, если у вас в руках высококлассный инструмент, гораздо легче передать в звуке все краски и оттенки. Чтобы получить максимальный результат, важно знать секреты инструмента, его реальные возможности, которые в отличие от человеческих способностей не меняются. Это константа.
— Если не ошибаюсь, у вас «Страдивари»?
— Да, тут я не оригинален. Это мой третий «Страдивари». Эта скрипка раньше принадлежала Иегуди Менухину. Впервые я сыграл на ней еще в Израиле — мне было 25 лет. Через пять минут понял, что эта скрипка создана для меня. И когда Менухин решил ее продать, я сделал все, чтобы она попала ко мне. Была очень сложная — с элементами детектива — история, но уже 20 лет эта скрипка моя. Сейчас у меня две скрипки. Вторая — «Гварнери». На одной совершенно невозможно сделать то, что удается на другой.
— Как бы выглядел ваш день без музыки?
— Если бы я мог ходить, то занимался бы разнообразными видами спорта. Но это, по понятным причинам, невозможно. Я, наверное, как Россини, занялся бы стряпней. Обожаю и готовить, и вкусно поесть, что, глядя на меня, нетрудно заметить — я человек весомых достоинств…
Вообще я по натуре домосед. Ненавижу путешествовать. Все эти перелеты, переезды, гостиницы — кошмар. Для меня нет ничего лучшего, чем безвылазно сидеть у себя дома в Нью-Йорке.
Опубликовал: Мария Бабалова
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
