Все пытаюсь представить его в буденовке, с шашкой — и никак не получается. Неужели этот улыбчивый, лучащийся всеми морщинами любимец Москвы 1960-х годов был когда-то красноармейцем?
Конечно, был. Вот и стихи об этом:
«В екатеринославских степях,
Где трава,
где просторов разбросано столько,
Мы поймали махновца Кольку…
Мне приказано было его
расстрелять».
Красноармеец взвел курок, а Колька протянул ему руку. Человеческое взяло верх над политикой.
«И друг друга с дружбой новой
Поздравляли на заре,
Он забыл, что он — махновец,
Я забыл, что я — еврей».
Это 1924 год, а Светлову только 21. Не дай Б-г никому такой молодости, тем более поэту. Но другой молодости у Светлова не было.
Его ставили в пример Маяковскому: вот как надо писать! Маяковский обиделся:
«Стоит изумиться рифмочек парой нам —
Мы почитаем поэтика гением.
Одного называют красным Байроном,
Другого — самым красным Гейнем».
Красный Гейне — это Михаил Светлов. Хотя надо признать, что в жизни он был более саркастичен, нежели в своих стихах. В них царила легкая печаль и всегда витал призрак неотвратимой гибели:
«Каждый год и цветет,
И отцветает миндаль…
Миллиарды людей
На планете успели истлеть…
Что о мертвых жалеть нам!
Мне мертвых нисколько не жаль!
Пожалейте меня!
Мне еще предстоит умереть!».
Его вспоминают как поэта после сказочной популярности шлягера:
«Мы ехали шагом, мы мчались в боях,
И «Яблочко»-песню держали в зубах».
Неожиданная вторая молодость этого текста до сих пор остается загадкой.
«Отряд не заметил потери бойца
И «Яблочко»-песню допел до конца».
Ничего себе отряд! А как понимать такой сюр:
«Я хату покинул, пошел воевать,
Чтоб землю в Гренаде
крестьянам отдать»?
Представьте себе испанца, который фазенду покинул, пошел воевать, чтоб землю в Рязани крестьянам отдать. Но факт остается фактом — «Гренада» Светлова впечаталась в сознание навсегда. Другой хит Светлова из фильма «Три товарища» тоже знают все: «Мы — мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути!» И хотя бронепоезда не играли решающей роли в современных войнах, песня дожила до наших дней.
Я люблю другого Светлова — завсегдатая писательского буфета, где официанты радостно поили его в кредит. Это после того как, вынув последнюю трешку, он прямо у стойки отдавал ее молодому поэту: «Старик, возьми, тебе нужно, а мне и так дадут». Официантки довольно улыбались и наливали. Однажды кто-то в писательской манере назвал его по имени: «Миша». «Зачем так официально? Зовите меня просто — Михаил Аркадьевич».
Его розыгрыши передавались из уст в уста по всей Москве. Рассказывали, что однажды Светлов зашел в Госстрах: «Застрахерьте меня». «Что вы себе позволяете!» — «Ну, тогда застрахуйте». Его самоирония уникальна и неповторима:
«Ну, на что рассчитывать еще-то?
Каждый день встречают, провожают…
Кажется, меня уже почетом,
Как селедку луком, окружают».
Однажды он горько пошутил: «На моем доме повесят мемориальную доску — здесь жил, но не работал Светлов». Каждый раз, подходя к Камергерскому, я вспоминаю эти слова и с улыбкой читаю надпись на мраморной доске: «Здесь жил поэт Михаил Светлов». Одна из его последних шуток в онкологической палате: «Раки есть, несите пиво». Но и лирика навсегда осталась:
«Умчались в неизвестные края
Два ангела на двух велосипедах —
Любовь моя и молодость моя…».
Константин Кедров,
«Известия»
Опубликовал:
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
