А. Солженицын: «очарован «любезностью» и «галантностью» фашистов

Биография Петра Ефимова — авиатора и историка, юриста и журналиста — состоит из нескольких неравнозначных измерений: до, во время и после, до эмиграции и после. Каждая из них уже эпоха, а спрессованные вместе, они образуют целую Жизнь. Со своими радостями и огорчениями, разочарованиями и открытиями.

После той войны было еще немало других войн. Самых разных. Больших и не очень, дерзких и кровопролитных. И по продолжительности гораздо дольше, чем та. И все же, ту войну ни с какой не сравнишь: ни по количеству пролитой крови и слез, ни по цинизму, ни по искалеченным судьбам и телам. И как бы мы ее ни называли — Второй мировой или Великой Отечественной — она стала гранью между миром и войной. И поныне мы ее чувствуем: и по семейным потерям, и по сохранившимся фронтовым треугольникам с обязательным штампом «Проверено военной цензурой», и по военным снимкам в семейном альбоме, и по дедушкиным и бабушкиным боевым реликвиям… Мы долго еще после войны играли в военные игры, где никто не соглашался играть «фрицев». (Мой внук Андрюша, когда смотрел военный фильм, всегда спрашивал, «где наши, и где немцы».)

Меня, не успевшего поучаствовать в той войне, но пережившего ее «прелести», особенно волновали две проблемы — героизм и предательство. О героизме написано и сказано немало, повторяться не буду. Да и о предательстве говорено не меньше. И все же… Есть ли оправдание предательству? Наверное, были особые случаи, не предусмотренные никакими обстоятельствами. Было и насильственное пленение, и раненых захватывали в бессознательном состоянии… Все было. Я не об этом, а о том, как человек, нанюхавшийся горелого пороха, видевший изнанку войны, оправдывает подлость, предательство и прислужничество. Оправдывает не походя, а со свойственной ему дотошностью. И не простой это человек, а с именем. И с нобелевским лауреатством. И всеми мыслимыми и немыслимыми наградами и званиями. И славой «провидца» и «спасителя России».

Читатель, конечно, уже догадался, о ком речь. Об Александре Исаевиче Солженицыне. И не просто о нем, а о главном его творении — «Архипелаге ГУЛАГе». И вот что удивительно: с кем бы ни пришлось вести речь об этой книге, все, или почти все, сходятся во мнении, что она сплошь и рядом о лагерях и лагерниках сталинской эпохи. «А 3-й том читали?» На этом месте мои собеседники обычно замолкают или отделываются общими словами. А ведь тот самый 3-й том «Архипелага» не менее важен, чем все остальные. И даже более. Потому что в нем — сам автор, со своими взглядами. Добавлю — особыми взглядами: в этом самом 3-м томе автор по многим радикальным проблемам в корне изменил свои мнения, высказанные в 1-м томе.

Ну, скажите, как нужно относиться к генералу Власову и власовцам? И сегодня не прекращаются об этом споры. Так вот, если в 1-м томе (1967 г.) автор не обеляет и не оправдывает власовцев, то в 3-м томе /1976 г./ он решительно изменил свою точку зрения: не только оправдывает предателей, но, более того, обобщая, особенно нахваливает тех командиров и солдат, которые перешли на сторону фашистов в тяжелом 1941-м. Что же изменилось за это время? Вот как отвечает сам автор: «В 1-й части этой книги читатель еще не был приготовлен принять правду всю… Сейчас же, после всех этапов, пересылок, лесоповалов, может быть, читатель станет посогласнее» (с. 30). Оказывается, он беспокоится о нас с вами: как бы мы, недотепы, не так поняли его замысел… «В искренность подобного объяснения, — пишут Жорес и Рой Медведевы в книге «Два пророка», — поверить невозможно. И оно невольно рождает у большинства почитателей Солженицына протест и недоверие к автору». В самом деле, зачем было «готовить» читателя к очевидным фактам? Измену, предательство, какими бы причинами они ни объяснялись, оправдать нельзя. И не только потому, что нарушались моральные устои.

2-я Ударная армия генерала Власова, перешедшая в полном составе на сторону врага в июне 1942-го, не только оголила важный стратегический участок Волховского фронта и тем самым создала благоприятные условия для немецкого наступления, но и поставила под удар «своих». Сколько жизней унесли предатели: и тех, кто погиб, незащищенный «своими», и тех, кто поплатился жизнью в боях с ними же. Я уже не говорю о моральном ущербе под воздействием массового предательства. Да, есть теперь и такие, и их немало, кто оправдывает и Власова, и власовцев. Я к таким не принадлежу. Ведь оправдать измену — значит, по сути, стать в один ряд с оккупантами.

Не удивительно ли, что Солженицын скрупулезно собирает сведения о военных и полувоенных формированиях, помогавших гитлеровцам. И вовсе не для того, чтобы «вывести их на чистую воду». Он восторгается ими и готов понять, простить и оправдать полицаев, старост и даже прямых карателей. Более того, он презрительно называет «телятами» молодых людей, рвавшихся на фронт. А тех, кто перешел на сторону врага, он называет не изменниками, а героями. Подумать только, с негодованием пишет он, в испуге распустили фашисты «народную милицию» в Белоруссии, которая боролась с партизанами, а в одном из лагерей для военнопленных офицеров из 730 человек, выразивших желание вступить во власовскую армию, немцы освободили и привлекли к военным действиям только восемь человек. «Сколь характерно это, — заключает он, — для немецкой тупости» (с. 34).

А вот послушайте, что еще пишет автор призыва «Жить не по лжи». Он полностью оправдывает тех учителей, директоров школ, которые продолжали и в оккупированных городах и селах учить детей по… фашистским программам. «Конечно, за это придется заплатить, — делает он глубокомысленный вывод, — и, может быть, внести портреты с усиками. Елка придется уже не на Новый год, а на Рождество, и директору придется на ней произнести речь во славу новой замечательной жизни…» (с. 16). Он очень переживает о том, что молодежи «прискучила преснятина пуританских наших собраний, митингов, демонстраций, кинематографа без поцелуев, танцев без обнимки». И рад за тех, кто был «покорен любезностью, галантностью, теми мелочами внешнего вида мужчины и внешних признаков ухаживания, которым никто не обучал парней наших пятилеток и комсостав фрунзенской армии» (с. 13 — 14).

Просто не хочется верить, что боевой офицер, прошедший войну, не сумел отличить «галантность» и «любезность» от зверств и пыток, концлагерей и гетто. Так и хочется спросить тех, кто представил Солженицына к столь престижной премии: дочитали ли они сами до конца «Архипелаг»? Вовсе не зря сказал о нем в свое время главный редактор «Нового мира» Александр Твардовский, лучше других знавший автора: «Ваша озлобленность уже вредит вашему мастерству… У вас нет ничего святого. Если бы зависело только от меня, я запретил бы ваш роман». Ни убавить, ни прибавить.

Можно ли простить Солженицыну тенденциозность в описании подвига Капитона Кузнецова, возглавившего лагерное восстание? Глава «сорокадневного правительства», полковник, командовавший в свое время полком и получивший срок за то, что «кто-то у него бежал в западную зону», сумел не только возмутиться порядками в лагере, но и поднять обезумевших зэков на защиту человеческого достоинства. Сам Солженицын пишет, что на угрозы генералов КГБ Кузнецов предупредил: «Здесь половина людей, бравших Берлин. Овладеют и вашим оружием» (с. 328). И о таком человеке автор пишет с пренебрежением и явной несимпатией. «Выходит, что Кузнецов был провокатором? — задают вопрос Жорес и Рой Медведевы в уже упомянутой книге «Два пророка». — Нет, так прямо Солженицын этого, конечно, не утверждает. Но намекает именно на это. Но можно ли так писать о человеке, который, скорее всего, героически погиб (к тому же, не имея для своих подозрений никаких доказательств)?» И это — не единственный пример тенденциозности.

Все дальше и глубже уходит в Историю та война, принесшая столько горя. Многое и многие забываются. Ряды ветеранов-фронтовиков, тех, кто добывал Победу, с каждым днем редеют. Время берет свое. Но героизм и самоотверженность, как и подлость и прислуживание врагу, забывать нельзя. Ибо это предательство по отношению к тем, кто погиб на поле брани, кто стал жертвами гитлеровских концлагерей и гетто, местных полицаев. Это — укор всем людям, кто честно воевал и честно трудился, приближая разгром ненавистного врага.

… Кто же и с чем поздравит Александра Солженицына в этот победный майский день?