« … Сказали: пойдем
и истребим их из народов,
чтобы не вспоминалось
более имя Израиля».
Библия (Пс. 82: 2 – 5)
«Камень падает на кувшин?
Горе кувшину.
Кувшин падает на камень?
Горе кувшину».
(Мидраш. Притчи и легенды)
О Катастрофе европейского еврейства в годы Второй мировой войны написано много, эта тема не покидает страницы мировых средств массовой информации.
Лично для меня гитлеровский геноцид еврейского народа до конца дней останется глубокой, саднящей душу незаживающей раной. Этот беспримерный в мировой истории Молох лишил жизни 68 моих близких родственников, в основном стариков и детей. Трудно себе даже представить, сколько добра и радости эти родные мне люди могли бы подарить друг другу, сколько обычного человеческого счастья было уничтожено по маниакальной прихоти изувера и при равнодушном попустительстве мирового сообщества.
На фоне этой ужасающей бесчеловечной акции ксенофобии, когда миллионы людей уничтожались только за свою принадлежность к еврейскому народу, до нас продолжают доходить страшные свидетельства их трагической гибели.
Из истории
Для человеческой памяти эти неординарные события способны лишь дополнить беспредельную летопись Холокоста ещё одним кровавым эпизодом. Усугубляют его ужасающие обстоятельства, подвергшие судьбы этих несчастных людей нравственным испытаниям. Всё, о чем хочу поведать в этой трагической истории, сущая правда, вымышлены, по понятным причинам, лишь имена участников.
Многие годы я был знаком с младшим поколением семьи, о которой пойдет речь. Они и сегодня счастливо живут в своей любимой Латвии, здравствуют и растят (уже достаточно взрослых) сыновей и внуков. Но никто из них не знает, и можно наверняка утверждать, что уже никогда не узнает о тех страшных испытаниях, которые пережило их старшее поколение в годы военного лихолетья. И хотя никто из участников и свидетелей этой ужасной трагедии не накладывал табу, сама жизнь, пощадив ныне здравствующих родственников, распорядилась по-своему мудро: не стала «сыпать соль на раны».
Несколько лет тому назад непредсказуемая иммигрантская судьба свела меня с человеком, который, как оказалось, в свои молодые годы был земляком и близко знал эту семью. Он и поведал мне все подробности этой невероятной человеческой трагедии.
До Второй мировой войны на территории Латвии проживала весьма значительная по своей численности еврейская община, которая среди стран Балтии не намного уступала Литве. Преобладающая часть общины была сосредоточена в городе Риге и в портовых городах – Лиепае и Вентспилсе. Кроме того, достаточно много еврейских семей проживали в небольших провинциальных городках на западе республики, в аристократической Курляндии и на юго-востоке, в Латгалии, граничащей с Россией и Белоруссией. В самом начале прошлого века еврейской диаспоре в Латвии несказанно повезло: она всегда находилась за пределами пресловутой «черты оседлости», что уж само по себе избавляло её от тяжких невзгод, унижений и беспросветной нищеты подавляющего большинства еврейского населения, проживавшего тогда на окраинах Российской империи. Это обстоятельство позитивно влияло на существовавшие в ту пору общественные отношения и весь уклад жизни еврейской общины Латвии, их быт, язык и культуру. Повсеместно в еврейской среде бытовал прекрасный, очень близкий к литературному мамэ-лошн (идиш), который разительно отличался от привычного украинско-белорусского сленга. Правда, к евреям Латгалии столичная элита и жители западных провинций относились несколько свысока и при случае беззлобно над ними подтрунивали, нарочито используя для этого их слегка грубоватый лексикон.
Кроме латышей и евреев, в этих краях с незапамятных времён жили немцы, поляки, белорусы, русские. Несмотря на такую обширную для маленьких городков разноплемённость, взаимоотношения были по-соседски доброжелательными. Каждая семья жила своими повседневными неприхотливыми заботами, а все вместе умели радоваться жизни, с уважением разделяя семейные и традиционные национальные празднества. При этом никто не забывал о своей религиозной принадлежности и считал своим долгом регулярно посещать синагогу, церковь или костёл.
Семья Кравец
На окраине одного из таких латгальских городков в начале прошлого века, уже в третьем поколении, жила большая еврейская семья. Глава семьи, Моше Кравец, был портным и пользовался среди горожан репутацией порядочного, работящего человека, тщательно соблюдавшего еврейские традиции. Его жена Двойра, с утра и до позднего вечера обременённая бесконечной рутинной работой по дому, слыла заботливой женой и матерью. В семье росли четыре сына и необычайной красоты дочь, которой как будто по Б-жьей милости пришлось имя Рейзл, унаследованное, по еврейской традиции, от её прабабушки по отцовской линии. Девочка росла послушной, очень доброй и ласковой, прилежно училась в еврейской школе, что не мешало ей постоянно помогать маме, с которой у Рейзл сложились особенно теплые отношения. Эти две женщины составляли стержень семьи, на котором держалось всё семейное благополучие.
Когда Рейзл едва исполнилось восемнадцать лет, вернулся, отслужив положенный срок Имант, сын соседа Айвара Крастиньша. Поначалу Имант оказывал Рейзл обычные для хорошо знакомых с детских лет молодых людей знаки внимания, но очень скоро они незаметно для них самих завершились бурными объяснениями во взаимной любви. Любовь молодых людей была настолько сильной и страстной, что затмила все горести, свалившиеся на Рейзл: настоятельные уговоры и угрозы отца, горькие слёзы матери, неодобрительные пересуды многочисленных родственников и косые взгляды завистливых соседских девиц на выданье.
Отчаявшись хоть как-то повлиять на дочь и удержать её от замужества, Моше и Двойра обратились к раввину с мольбой уберечь Рейзл от нарушения заповедей Всевышнего и убедить не отрекаться от вековых семейных традиций. Все эти попытки оказались тщетными, как не помогли и слёзные обращения к родителям Иманта, с которыми у Моше и Двойры были многолетние добрососедские отношения. Они без должного понимания отнеслись к переживаниям родителей своей будущей невестки. Им откровенно льстило, что их сын смог обольстить такую красивую еврейскую девушку. И, как часто в таких случаях бывает, все усилия родителей, их взывания к здравому смыслу молодых оказались напрасными…
Рейзл и Имант поженились
Весь родовой клан Крастиньшей исповедовал католицизм, поэтому Имант был абсолютно уверен, что Рейзл (теперь он называл её Розой) тоже станет ревностной католичкой. Однако этого не произошло: Рейзл продолжала посещать синагогу и старалась следовать еврейским традициям. Это не всегда ей удавалось, да иначе и быть не могло, если учесть, что даже свадьба прошла без родительского благословения и обязательного венчания (хупы). Такое по тем временам случалось очень редко и в еврейской общине считалось из ряда вон выходящим.
Постепенно страсти улеглись, канули в Лету все тяжкие переживания, связанные с бракосочетанием. Имант и Рейзл зажили самостоятельной жизнью, тяжелым крестьянским трудом зарабатывая деньги, купили хутор с приличной усадьбой и обзавелись домашним скотом. Самой большой радостью семьи стало рождение дочери. Чтобы хоть как-то расположить и утешить разгневанных родителей, по настоянию Рейзл, девочку назвали Марите (Мария), именем, одинаково популярным и у католиков, и у евреев. Дедушки и бабушки внучку очень любили, часто забирали её к себе погостить, но создать между собой теплые родственные отношения так и не смогли.
Шли годы. От тяжелого крестьянского труда Рейзл заболела и очень тяжело перенесла приговор сельского акушера о невозможности в дальнейшем рожать. Теперь вся её жизнь была посвящена одной лишь дочери, в ней единственной Рейзл черпала свои жизненные силы. К тому же не всё ладилось и в семье Рейзл: она стала замечать, что её отношения с мужем заметно охладели. Имант стал грубым и замкнутым, частенько прикладывался к рюмке. Более того, у Рейзл появились все основания сомневаться в его супружеской верности.
Случилось это как раз в то время, когда в Латвии только-только воцарился коммунистический режим и тысячи ни в чём не повинных людей сгоняли с обжитых мест и в товарняках, как скот, отправляли в ссылку. На забытые Б-гом и людьми окраины советской империи высылались представители абсолютно всех конфессий, а ошалевшие от узаконенной безнаказанности «сталинские опричники» не щадили даже женщин, стариков и детей. Люди, живя под постоянным прессом господствовавшего тогда в обществе страха, старались не думать о завтрашнем дне и не замечать, что на них неотвратимо надвигалось ещё более страшное бедствие – война с фашистской Германией.
Совсем ещё не старый Имант не дожил до этих времён, не пришлось ему сопроводить к свадебному венцу свою любимую дочь: свадьбу Марите сыграли в последнюю перед войной новогоднюю ночь. Избранником Марите стал сын местного ксёндза Валдис, незадолго до этого вернувшийся из Риги, где с трудом одолел учёбу в столичной гимназии. Молодые поселились в просторном доме ксёндза, и тогда Рейзл окончательно утвердилась в мысли, что навсегда потеряла дочь: ни Марите, ни её дети уже никогда не зажгут в своем доме субботних свечей и не переступят порога синагоги. На душе становилось невыносимо горько, но ещё тяжелее Рейзл переносила своё одиночество. Известие о рождении Марите двойняшек, мальчика и девочки, застало Рейзл врасплох – она больше растерялась, чем обрадовалась.
Рейзл довольно часто навещала своих внучат, но всякий раз ловила себя на мысли, что в доме дочери она чужая. Большую радость ей доставляли редкие визиты к ней дочери с внучатами: хуторской дом Рейзл наполнялся непривычным детским гомоном и весельем, она пекла свои любимые «путеркихлах» (коржики с корицей), дочь помогала возиться на кухне, а потом все вместе усаживались за стол обедать. Зять, как правило, находил предлог избегать встреч с тещей, хотя внешне их взаимоотношения выглядели вполне благопристойно.
Война
Вскоре городок оккупировали фашисты. Приход новой власти был отмечен началом поголовной регистрации всего еврейского населения, что явилось причиной распространения всевозможных панических слухов и пересудов. Старики, пережившие прошлую войну с немцами, успокаивали своих соотечественников, что, дескать, немцы – нация культурная и ничего дурного они евреям не сделают. Но очень скоро все убедились в другом.
К осени «еврейский вопрос» в этом маленьком уездном латгальском городке, при активном старании местных коллаборационистов, был завершен. Всех евреев вывезли за город, в ту самую лесную балку, где ежегодно праздновался самый весёлый народный праздник латышей «Янов день» и которая с той поры стала братской могилой для более двух тысяч евреев. Этой ужасной участи избежали только Рейзл и её дочь Марите с детьми. Когда началась акция, им удалось спрятаться в хуторском амбаре, и их не выдал родной брат мужа Марите, который одним из первых добровольно устроился полицаем в местную управу и активно прислуживал фашистам.
За непродолжительное время, проведенное с дочерью и внуками в своем амбаре, Рейзл не могла представить, что она – единственная еврейка в городе, избежавшая страшной участи своих соплеменников. К счастью, Рейзл так и не узнала, какую плату потребовал от Марите их «спаситель» – родственник. Суть его требования: Марите должна лично привести в немецкую комендатуру свою маму. В противном случае это сделает он сам, но тогда и ей, и её детям не удастся избежать смерти. Это условие, прозвучавшее как приговор, парализовало душу Марите: она не смогла произнести ни слова в защиту своей матери и, безвольно кивнув головой, послушно поплелась в сторону родительского хутора, где её ждала с детьми несчастная Рейзл.
«Марите, береги деток!», – стали последними словами еврейской мамы Рейзл, обращенными к своей единственной дочери, прежде чем за ней навсегда захлопнулась дверь немецкой комендатуры.
Трудно сегодня судить, а тем более предугадать, что тогда творилось в душе Марите. Но отчаянный крик обреченной на страшную смерть матери стал для неё высшей карой Б-жьего суда. Этот крик до последних дней жизни стоял в ушах и саднил душу. Убежден, что никто не осмелится вынести свой вердикт – учинить над Марите праведный суд за предательство самого близкого в жизни человека или же попробует отыскать в этой трагедии аргументы для оправдания Марите.
С тех пор прошло более 65 лет. Латвия не без труда вырвалась из «цепких коммунистических объятий» страны Советов, стала независимым государством, а вскоре, как карточный домик, развалился и весь «нерушимый» Советский Союз. В предместьях Риги, в лесах Бикерниеки и Румбулы, где были уничтожены десятки тысяч евреев, сооружены мемориальные памятники жертвам Холокоста. К сожалению, эти бесспорные демократические достижения латышского народа не положили конец безобразным выходкам юдофобствующих отморозков, учинивших погром на еврейском кладбище в Шмерли. Не менее постыдно сегодня выглядят марши латышских легионеров – добровольцев из гитлеровской дивизии «Ваффен СС».
Все эти события невольно воскрешают в памяти кровавые события Холокоста, и появляется ощущение, что предсмертный крик души еврейской мамы Рейзл: «Береги деток!» – может стать актуальным.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
