Нас призвали в пятницу вечером, 4-го, оторвав от вечерних трапез и оставив тысячи семей в ощущении, что огромная операция — это дело нескольких часов. Призыв был настолько велик, что на нас не хватило сущих мелочей: бронежилетов, касок, еды и воды. А также медицинского оборудования, которое запоздало на два дня, так что в субботу и воскресенье обезвоженных солдат я лечил просьбами попить теплую бурду из фляжки. Спасли себя, как всегда, сами резервисты, мотаясь по ухабам на личных машинах, покупая еду и лед за свои деньги и обеспечивая связь по личным мобильникам. Двое суток мы валялись около танков и БТРов в 40-градусной жаре, без укрытий и бункеров. К счастью, в нашу сторону не стреляли, а от границы мы находились километрах в тридцати.Причина задержки операции выяснилась довольно скоро: стратеги составили план наступления почти так же, как Николай Первый железную дорогу СПб-Москва: по линеечке. Когда же план был спущен на уровень бригад, батальонов и рот, немолодые и неглупые майоры и подполковники обалдели: в расчет не были взяты ни минные поля, ни то, что на каких-то участках приходилось двигаться в низине на радость сидящим наверху хизбалюкам. Не было и разведданных. Потому-то план неоднократно переписывался, а солдаты пока изнывали и начинали впадать в депрессию.
К границе мы выдвинулись седьмого. Через каждые несколько сот метров располагались танковые батальоны в диких количествах, а на горе располагалось ливанское село, откуда передавались наши координаты Хизбалле для коррекции обстрела. И она таки стреляла, к счастью, в основном, мимо. По дороге на север я обещал семье носить бронежилет и каску все время. Обещание я честно сдержал в течение первых пятнадцати минут. Ну, невозможно жить в бронежилете трое суток на 40-градусной жаре! Да и просто устаешь от ожидания смерти. Как изящно выразился мой самый дорогой друг доктор Саша Фельдман, с которым мы там просидели вместе несколько дней: «Давай зайдем в барак. От осколков он спасает, а прямое попадание мы все равно почувствовать не успеем». Счастье, что мы встретились с Сашей — мы поработали друг у друга «снимателями стрессов», ибо больше ни от кого помощи нам ждать не приходилось, а от нас ее просили десятки приходивших, в основном, по ночам, запсиховавших солдат. Все наши армейские психиатры-психологи с жирными зарплатами на передовую не торопились, и мы «заземляли» страхи солдат на себя, как умели. Столько чужой боли я на себя не принимал за почти 20 лет работы врачом. Потом я угощал солдат своим изобретением — коктейль из ампулы валиума и таблетки парацетамола и укладывал их спать. Сами мы (врачи) почти не спали: днем жарко, а ночью мы доморощенно шаманили над ребятами. Тех, кто не сумел справиться со страхом, не судили и не стыдили, а просто оставили — кого на базе, а кого и отправили в тыл.Когда количество минометных снарядов, разрывающихся около нас, перевалило за несколько десятков, стало ясно, что а)скоро таки попадут и б)пора атаковать, пока таки не попали. Может, это и глупо, но успокоение я нашел в Книге: нам раздали «Тикун клали» — это десять песен из «Теэлим», чтение которых защищает на сутки. Там была одна строчка, на которой у меня каждый раз щемило сердце, пока я не догадался, что Он хочет, чтобы я из нее сделал молитву. «Тысяча лет в твоих глазах, как вчерашний день» — красиво, правда? Когда Саша перешел в танк прямо на границу, чтобы быть ближе к раненым, я начал читать «Тикун» и для себя, и для него. Той минуты, когда я провожал его, самого близкого мне, кроме семьи, человека, к танку, я точно никогда не забуду. Он шел, спокойный и невозмутимый, потом вдруг сказал мне: «А у Юры Хейфеца есть очень красивая песня» и запел «А смерть — это только предлог, чтоб встретиться с Богом». Я перебил песню похабным анекдотом, поцеловал, посадил в танк и уже тогда спокойно взвыл от тоски по нему.
Когда танки пересекли границу, это тут же сообщили по ТВ в новостях, включая цель их движения — деревня Эль-Хиям. Это, видимо, на случай, если Хизбалла не заметила или терялась в догадках. Поубивал бы журналюг-подонков, для которых секундная новость дороже законов военной цензуры и жизни наших мальчиков!А десятого вечером они, наконец, в нас попали. Бум, пожар, и я, вместо того, чтобы в защищщенном месте развернуть медсанбат для приема раненых, побежал внутрь огня этих раненых вытаскивать, отгоняя заодно героев, пытающих загасить пламя рубашкой и ботинком. Наглотался угарного газа и оказался в больнице с забитыми легкими. Вот, выписался с ингалятором домой, жду дальнейших указаний начальства: вернуться или освобождаться. Самое грустное, что раненых в огне не было, и никому моя глупость не помогла. Пока все. Перечитывать и править текст не хочу.
А молитву я все-таки написал. За час до взрыва:
Тысяча лет в твоих глазах, как вчерашний день,
Цвет твоих глаз — бирюза, свет твоей ласки — тень.
Души седых птенцов не защитит броня.
Господь моих праотцов, не покидай меня!
Ян Каганов (Источник yan-ka.livejournal.).
Опубликовал: