ЦВЕТАЕВА, АНТИСЕМИТИЗМ, КСЕНОФОБИЯ…

Цветаева была бунтарем и в любви, и в поэзии, и везде, где она могла поступить не так, как все. Поэтесса писала: «Я неистощимый источник ересей. Не зная ни одной, исповедую их все. Может быть, и творю».

Однако уважение Мариной Цветаевой ярого пропагандиста кровавого навета на евреев Василия Розанова, увы, оказалось не случайным явлением. В. Розанов был исключен со скандалом из «Религиозно-философского общества» за пропаганду кровавого навета во время процесса Бейлиса. Грязные измышления Розанова и священника Флоренского об употреблении евреями крови христианских детей вызвали отвращение к ним у цвета русской интеллигенции.

М. Цветаева не могла не знать об этом, тем более, что В. Розанов был приятелем ее отца – Ивана Владимировича Цветаева (1847-1813 гг.).

Неудивительно, что три своих письма Василию Розанову с восторженными комплиментами касательно его таланта и горячими уверениями в нежнейших отношениях к нему М. Цветаева отправила в апреле 1914 года. В этих письмах она «предельно откровенна, исповедальна», как с отцом.

(См. Собр. Соч. в 7 тт., т. 6, с. 119-128).

Вообще говоря, отец Марины – И. В. Цветаев непосредственно не занимался воспитанием детей, но его влияние на дочь от второго брака Марину несомненно. Сам Цветаев, сын сельского священника, получил первое образование в Шуйском духовном училище. Известно, что русская православная церковь была рассадником антисемитизма. Первая жена И. В. Цветаева – Варвара Дмитриевна (в девичестве Иловайская) была дочерью историка – патологического антисемита. По своим убеждениям отец Марины был настолько реакционным, что печатался в журнале Каткова «Русский вестник», который был рупором русской кондовой реакции, протестовавшей против любых послаблений евреям в части предоставления им гражданских прав. Передовая интеллигенция того времени возмущалась реакционной ориентацией Цветаева. (Соснина Е. Б. «Итальянские версты Ивана Цветаева», Иваново, изд. Дом. «Референт», 2001, с. 81).

Об отношении И. В. Цветаева к замужеству дочери пишет французский исследователь Анри Труайя. Как полагал профессор Цветаев, пишет А. Труайя, жених Марины: «…имел еще, по крайней мере, два серьезных дефекта: он был еврей и он был туберкулезный больной». (Труайя А. «Марина Цветаева», М., изд. «Эксмо», 2003, с. 82).

В данном случае Марина поступила наперекор отцу. Но нет оснований сомневаться, что обстановка в семье Цветаевых, где отец был очевидным лидером семьи, способствовала ее ксенофобскому, в том числе антисемитскому воспитанию.

Влюбленность Марины в библейский Израиль, как и у Розанова – друга ее отца, проходит через все творчество Цветаевой, так же, как и антисемитизм В. Розанова к живым евреям. Муж Цветаевой – Сергей Эфрон – был православным, но имел еврейские корни. В эмиграции М. Цветаева с негодованием доказывала двум «истинно русским» литераторам, представляющим антисемитскую волну русской эмиграции, П. Сувчинскому и Л. Карсавину, что они оскорбили и Сергея, и ее, несправедливо назвав мужа «евреем». Вообще говоря, лишь дед Сергея Эфрона был евреем, да и то принявшим христианство. Женат дед был на русской, и мать Сергея была русской. На основании одной четвертой части «крови» признавали человека евреем только немецкие фашисты и их соплеменники по духу – русские черносотенцы.

Из письма Цветаевой следует, что для нее быть «евреем» – это оскорбление. Но для большей убедительности в этом же письме поэтесса лицемерно заявляла, используя доказательство от противного: «… P.S. Евреев я люблю больше русских и, может быть, очень счастлива была бы быть замужем за евреем, но – что делать, не пришлось». (Собр. соч. в 7 тт., т. 7, с. 184-185).

Видимо, Цветаева, как это было принято в старой России, не считала своего крещеного мужа иудеем, а отсюда и утверждала, что он «не еврей».

Профессор Д. Бургин относительно этого письма Цветаевой полагает, что:

«В этом исповедании «страсти к еврейству» (высказанной, собственно говоря, только в постскриптуме) Цветаева предстает как изобретательный полемист, отстаивающий русскую национальную чистоту и, так сказать, нежелательность быть евреем. Если, в конце концов, она евреев любит больше русских, почему с таким негодованием она относится к тому, что ее мужа назвали евреем. Какие бы донкихотские усилия ни предпринимала она в этом письме, утверждая, опровергая, доказывая, — все завершается набатом «русопятства», высмеянного ею же в «поклонниках» Пушкина…». (Бургин Д. «Марина Цветаева и трансгрессивный эрос», с. 223).

Первая лесбийская любовница Цветаевой София Парнок была еврейкой. Но для меня гром в цветаевском отношении к евреям грянул гораздо раньше, чем я узнал о корнях С. Эфрона и еврействе С. Парнок. Мемуарный очерк Цветаевой «Вольный проезд» (См. Собр. соч. в 7 тт., т. 4, с. 427) с антисемитскими и ксенофобскими вкраплениями был впервые в СССР опубликован в алма-атинском журнале «Простор» в 1988 г. Эпопея этой скандальной публикации подробно описана в книге Юрия Герта «Эллины и иудеи». (Герт Юрий «Эллины и иудеи», Саратов, изд. «Еврейский Мир», 1996).

С одной стороны, «Вольный проезд» «лишь малый камешек в грандиозной мозаике жизни и творчества Марины Цветаевой, который, будучи выломленным из всей картины, способен не прояснить, а, скорее, исказить ее облик…». (Герт Юрий «Эллины и иудеи», с. 33).

К сожалению, это не единственный антисемитский всплеск М. Цветаевой. Вот фрагмент из ее письма к режиссеру Ю. Завадскому из закрытого до 2000 года архива:

«Здесь есть столы: эстонский, латышский, финляндский, молдаванский, мусульманский, еврейский и т. д. Я, слава богу, занята у русского. Каждый стол чудовищен. Слева от меня (прости, безумно любимый Израиль!) две грязных унылых жидовки – вроде селедок – вне возраста. Дальше: красная белокурая – тоже страшная – как человек, ставший колбасой – латышка. «Я ефо знала, такой маленький. Он уцастфофал в загофоре и ефо прогофорили к расстрелу…». И хихикает: — В красной шали. Ярко-розовый, жирный вырез шеи.

Жидовка говорит: «Псков взят!» У меня мучительная надежда: – «Кем?!!» –

Дальше, рядом со мной – двое (восточный стол). У одного нос и нет подбородка, у другого подбородок и нет носа…

За мной – семнадцатилетнее дитя – розовая, здоровая, курчавая, как белый негр, – слава богу, русская!

Еще – тип институтской классной дамы («завзятая театралка»), еще жирная, дородная армянка, еще ублюдок в студенческом, еще эстонский земский врач, сонный и пьяный от рождения… Еще (разновидность) унылая латышка, вся обсосанная.

– И я». (Цветаева М. «Неизданное. Записные книжки…», т. 1, с. 286).

Прошло 17 лет. Цветаева в Париже. Ей не легко, но куда легче, чем в голодной Совдепии. Изменилось ли ее отношение к инородцам? Вот вопрос из письма М. Цветаевой к Н. Гайдукевич о ее муже, внешность которого поэтесса увидела на присланной ей фотографии в мае 1935 г.: «У мужа очень польское лицо, кошачье. (Не обидьтесь!) А он добрый?»

(Марина Цветаева «Письма к Наталье Гайдукевич», М. «Русский путь», 2002, с. 96).

Слово не воробей. Вылетело. Цветаева, поняла, что написала оскорбительно, но зачеркнуть написанное не захотела, решила предупредительно попросить «не обидьтесь». Вывод: письмо Завадскому не случайность, и через 17 лет отрицательное отношение Цветаевой к «инородцам» сохранилось. Возможно, это результат влияния славянофильских убеждений отца, привитых еще в детстве.

Цветаева ненавидит «инородцев» и трогательно любит «слава богу, русскую». Еще один пример из тех же «Записных книжек»: «Опричники (продотрядовцы – В. С.): еврей со слитком золота на шее, еврей – семьянин (если есть Б-г – он мне не мешает, если нет – тоже не мешает), грузин с Триумф<альной> площади в красной черкеске, за гривенник зарежет мать». (Цветаева М. «Неизданное. Записные книжки…», т. 1., с. 274).

Именно эти записи из дневника перешли в злополучный «Вольный проезд», который когда-то вызвал всплеск эмоций в Алма-Ате.

Конечно, сегодня продармейцы любой национальности у нас симпатий не вызывают. Но слитки золота на шее они не носили – не то было время. Это гипербола, которая в «Вольном проезде» повторяется дважды. В отличие от продармейца-еврея, русский грабитель банков из тех же продармейцев не просто симпатичен Цветаевой, а вызывает полное доверие и неуемный восторг – он ей кажется Стенькой Разиным.

Текст из записных книжек со случайными записями через несколько лет в эмиграции был перенесен в мемуарную повесть «Вольный проезд» и опубликован. Это говорит о том, что антисемитизм, как и ксенофобия в целом, был устоявшейся формой мировоззрения М. Цветаевой, и она не стеснялась этого.

«Вольный проезд» был опубликован не в Берлине, а в Париже. Дело в том, что хозяин издательства «Геликон» Вишняк, искренне уважавший и любивший Цветаеву (и какое-то время состоявший с ней в любовной связи), отказался не только печатать «Вольный проезд», но отказался и назвать истинные причины отказа. А. Г. Вишняк восхищался поэзией М. Цветаевой. Он энергично взялся за издание сборника ее стихов «Ремесло», а также предложил ей перевести повесть Гейне «Флорентийские ночи» и сделать книгу прозы из ее дневниковых записей 1917–1919 гг.

Но Вишняк, прочитав цветаевский опус, отказался его печатать под предлогом, что в нем много «политики». Ответ А. Г. Вишняка вызвал бурную реакцию Цветаевой: «ПОЛИТИКИ в книге нет: есть страстная правда: пристрастная правда холода, голода, гнева… В книге у меня из «политики»: 1) поездка на реквизиционный пункт, офицеры-евреи, русские красноармейцы… Евреи встают гнусные. Такими и были». (Собр. соч. в 7 тт., т. 6, с. 523).

Я полагаю, что истинной причиной отказа Вишняка были антисемитские высказывания Цветаевой, и она сама, как мы видим, это понимала, а уступить категорически не хотела. Но в черносотенной среде русской эмиграции А. Г. Вишняк не решился публично высказаться об отказе печатать «Вольный проезд» из-за антисемитских высказываний Цветаевой. Это могло оказаться для него роковым.

Более откровенна Цветаева в письме к А. В. Бахраху от 9 июня 1923 г. (6-й том собр. соч. в 7 томах): «Рифы этой книги: контрреволюция, ненависть к евреям, любовь к евреям, прославление богатых, посрамление богатых… Да еще лютая любовь к Германии и издевательство над бычачьим патриотизмом (русских) в первый год войны». Увы, ненависть у Цветаевой была к живым евреям, а любовь, как у В. Розанова, – к евреям из Библии.

Виктория Швейцер сообщает: «Разладилась дружба (М. Цветаевой – В. С.) с Эренбургом: в основе, кажется, лежало неприятие им ее «русских» вещей». (Швейцер В. А. «Марина Цветаева», М., изд. «Молодая Гвардия», 2002, с. 266). Далее В. Швейцер не видит реальных поэтических произведений Цветаевой, которые могли послужить основанием для такого мнения у Эренбурга. Однако в разделе «Основные даты жизни и творчества М. Цветаевой» книги В. Швейцер прозаический «Вольный проезд» попросту не упоминается.