В «ЕМ» № 909 было опубликовано интервью журналистки Яны Савельевой с поэтом Евгением Рейном.
С творчеством этого поэта я знаком с начала 1980-х годов. Знал, что он «птенец» из гнезда Анны Ахматовой, приятель Иосифа Бродского… Впервые увидел его «живьём» в начале 1990-х, когда заехал к приятелю, отдыхавшему в Доме творчества Союза писателей. Мы пошли купаться. Когда выходили из воды, увидели стоявшую на берегу «парочку» — полный пожилой еврей с большим крестом на волосатой груди и молодая бабёнка. Зрелище было отвратительным!
— Кто это? — спросил я.
— Евгений Рейн, — ответил мой знакомый.
После этого читать Рейна надолго расхотелось. Знаю, что творчество и внешний облик не всегда совпадают. Но в данном случае эффект был очень сильным.
Прошло время. Я стал жить в Америке и даже купил пару сборников стихов Рейна. В начале 2001 года появилось стихотворение Рейна «Я полюбил НКВД…», вызвавшее весьма противоречивые отклики. Одни видели в нем подхалимаж к новой власти, другие — иронию.
Приведу фрагмент статьи Олега Чухонцева из «Русского журнала» (ноябрь, 2001 г.):
«… Я полюбил НКВД
любовью поздней и взаимной,
теперь мы с ним наедине
в какой-нибудь прогулке зимней».
Ясно, что НКВД у Рейна — это некое мифическое существо (живет на Лубянке), но что-то оно очень живое. Может быть, рановато его любить? А вдруг воскреснет».
Фрагмент «Беседы с Евгением Рейном Татьяны Бек», опубликованной в журнале «Вопросы литературы» № 5, 2002:
— Кстати. Совсем недавно ты написал стихотворение «Я полюбил НКВД любовью поздней и взаимной…», — его читали по телевизору и напечатали в журнале «Арион». Его горячо обсуждают и спорят: это язвительная ирония в связи с новыми веяниями в нашей внутренней политике или признание в любви к новой власти? Поясни.
— Тут, конечно, есть ироническая нота, но есть и что-то ностальгическое.
— Ты что, заностальгировал по тому, как тебя вызывал и допрашивал полковник в КГБ?
— Да нет. Но это ностальгия по прошлому времени… Мне один французский поэт, с которым я был в Гренобле, говорил, что «у вас хоть КГБ поэзией интересуется, а у нас во Франции всем абсолютно на стишки наплевать». И что даже приходится скрывать, что ты пишешь стихи, потому что это — дурная репутация… Но вообще, мое стихотворение нельзя понимать прямолинейно и буквально. Главные строчки в нем: «Я полюбил НКВД за вечный мрак его печали…»
Когда писали многозначные иносказательные произведения в годы Хрущева — Черненко, авторам было понятно, что их не убьют, но посадить могут (а этого не хотелось). Конечно, настоящая литература всегда многозначна. Но это касается любви и чести, жизни и смерти, а вот писать ныне о кровавом НКВД, перед которым блекнут ужасы гестапо, с лирико-ностальгическим подтекстом просто непорядочно.
В конце 2004 года стало известно об обращении трех поэтов, включая Е. Рейна, к Туркменбаши с нижайшей просьбой о переводе стихов этого царька (за деньги, разумеется).
В московской прессе появились отклики от иронических до гневных. Российский ПЕН-центр 24 декабря 2004 г. выступил с заявлением:
«Средства массовой информации сообщили о том, что поэты Е. Рейн, И. Шкляревский и М. Синельников обратились с письменным предложением к лидеру Туркменистана С. Ниязову перевести на русский язык его стихи… Это сообщение может показаться чьей-то злой шуткой, но Е. Рейн на общем собрании Русского ПЕН-центра подтвердил его подлинность и обосновал свое участие в этой акции… тяжелым материальным положением. Русский ПЕН-центр всемерно, в рамках своих возможностей, оказывает помощь жертвам тоталитарного произвола, осуществляемого властителем Туркменистана, вынудившим эмигрировать лучших поэтов и писателей своей страны, бросившим в тюрьмы сотни несогласных с его режимом, попирающим все принципы демократического общества. Ни Центр в целом, ни каждый член в отдельности не вправе ни в какой форме поддерживать душителя прав и свобод, какой бы пост он ни занимал — в том, разумеется, случае, если писатель намеревается оставаться членом этой международной правозащитной организации…».
Александр Ткаченко, генеральный директор Русского ПЕН-центра проинформировал общественность:
«… Письмо и намерение Рейна и других — их личное дело. Мы можем высказать только свое отношение к этому. Если человек подписал нашу Хартию, то уже взял на себя определенную ответственность. Действия же, подобные обращению к Туркменбаши, ставят их вне этих подписей. Чему мы будем учить Евгения Рейна, уважаемого пожилого поэта?! Так что, повторяю, единственное, что мы можем сделать, — высказать свое отношение. Оно крайне негативно. Я же читал то, что они собираются переводить. Этот бред переводить невозможно. А детей в Туркмении заставляют это учить. Родители заставляют. В Туркмении 300 писателей, а книжек там выходит — пять в год. Поддерживать все это — позор, стыдно, особенно если ты член ПЕН-клуба».
Евгений Рейн ответил лживо:
«… Мне предложили (в действительности предложил Рейн и его товарищи — В. С.) нормальную литературную работу. Я не политик, я плохо себе представляю, кто такой Туркменбаши. Но я знаю, что поэт Арсений Тарковский переводил Сталина… Я считаю травлю, которую нам учинила демократическая тусовка, мелочной, подлой, ничтожной и пошлой. Все!»
Ответ Рейна возмутил писателя Андрея Битова, тогдашнего президента Русского ПЕН-центра:
«Заявление ПЕН-центра составлено абсолютно точно, в соответствии с тем, что произошло, и в соответствии с установками ПЕН-центра. Мы действительно не один раз защищали и спасали преследуемых писателей из Туркменистана, а заявление Рейна о том, что он бедствует, не похоже на действительность. Он процветающий ныне автор, получивший достаточное количество премий. Желание заработать — право каждого. Но каким способом — это надо понимать на человеческом уровне…
Я знаю, например, что Арсений Тарковский получил задание перевести к юбилею Сталина книгу его стихов. Но деваться тогда было некуда, потому что отказ грозил просто расстрелом…
Все это получилось, прежде всего, некрасиво — с моей человеческой точки зрения…».
Поэтому публиковать интервью с человеком, у которого с совестью не всё в порядке, думаю (как бы это выразиться), не очень…