— Кто лучше всего охарактеризовал ваш шахматный талант?
— Пожалуй, Ботвинник, который со мной занимался с детства. Он меня очень ценил. Консультировал перед «матчем жизни» против Фишера. Жаль, не в коня оказался корм. Почему-то Ботвинник категорически возражал, чтобы моим секундантом стал Таль. И я от Миши отказался. Хотя нас многое объединяло.
— Например?
— Любовь к жизни. Таль был абсолютно гениальной натурой. Ботвинник страшился этого богемного духа. И сказал: «Рядом с вами, Марк, должны быть академики, а не артисты».
— Таль обиделся?
— Нисколько. Таль не умел обижаться, он стоял над всем бытовым.
— С появлением Таля на свет связана таинственная история…
— Мать родила его от брата мужа. Миша знал об этом. Он был очень похож на собственного дядю. Но отчество, Нехемьевич, все равно взял от официального отца, который рано умер.
— Таль — гений «благодаря» менингиту, который перенес в детстве?
— Вполне возможно. Говорят, после такой болезни становятся либо сумасшедшими, либо гениями. Если вообще выживают. Миша поражал во многих отношениях. У него была фотографическая память. «Сагу о Форсайтах» проглотил за три часа.
— А что насчет гипнотических способностей?
— Вот это ерунда. Просто у Миши во время партии был очень колючий взгляд. Не столько гипнотизирующий, сколько излучающий энергию. Таль всегда смеялся, когда про него говорили: «Черный глаз». Не встречал человека добрее Миши. Хотя венгерский гроссмейстер Пал Бенко на партию с Талем явился в темных очках — чтобы уберечься от этого самого взгляда. Миша усмехнулся — и тоже достал солнцезащитные очки. Так и играли.
— Понятно. Таль — не волшебник…
— В моей жизни был лишь один волшебник — Вольф Мессинг. Он дружил с гроссмейстерами Флором и Лилиенталем. Когда приходил поболеть за них, подмигивал: «Хотите — помогу?»
— Соглашались?
— Разумеется, нет. Мне Мессинг помощь не предлагал, но время от времени общались. Я даже участвовал в его сеансах.
— Каким образом?
— В переполненном зале я выбирал зрителя и прятал у него предмет. Затем появлялся Мессинг и шел туда, куда я мысленно указывал: «Пять шагов направо, четыре — прямо…» Я проговаривал команды про себя, а Мессинг считывал мои мысли. Находил человека, доставал у него тот предмет. Ни разу не ошибся. Клянусь, никакой договоренности между нами не было! Как-то спросил Мессинга, откуда у него такой дар. И услышал невероятную историю.
— Что за история?
— Вольф из бедной семьи. В детстве ездил на поезде, денег на билет не было. Когда в вагон зашел контролер, Мессинга охватила паника. Машинально сунул руку в карман, вытащил какую-то бумажку и протянул контролеру. Тот посмотрел на нее и двинулся дальше.
— Принял клочок за билет?
— Да! С этой минуты Мессинг почувствовал, что может воздействовать на психику людей. Меня потряс и другой случай, о котором он рассказал. Берия вызвал его в НКВД. После беседы, в подробности которой Мессинг меня не посвящал, Берия дал указание охранникам его не выпускать. Тем не менее он миновал все посты и, выйдя на улицу, помахал рукой Лаврентию Палычу.
— Возвращаюсь к Талю: он ведь пользовался колоссальным успехом у женщин. Чем их брал? Не красавец, не атлет, с тремя пальцами и смешной шевелюрой…
— Верно, Миша родился с тремя пальцами на правой руке. Но при этом играл на рояле. Яркая личность. Обаятельный, остроумный, щедрый. Вы правы — женщины были от него без ума.
— Машину Таль водил?
— Это несовместимые вещи — Таль и автомобиль. С его образом жизни нельзя было садиться за руль. Он притягивал к себе опасность. Даже на такси несколько раз попадал в ДТП. Как-то отдыхали в Сочи. Услышав, что произошла авария, я сразу подумал: «Наверное, Таль». Так и было. Жутко и смешно получилось в Гаване. Во время шахматной олимпиады он отправился в ночной клуб с Корчным. Виктор пригласил на танец кубинку, и ее кавалер разволновался. Когда Корчной вернулся за столик, в него полетела бутылка. Но попала она, разумеется, в Мишу — для него вечер закончился госпиталем. На следующий день Таль сбежал оттуда — чтобы с перебинтованной головой сесть за доску.
— Курил много?
— Не то слово! Шутил, что сигарету зажигает только раз и потом целый день прикуривает одну от другой. Запреты врачей его не трогали. Даже после того, как начались проблемы с печенью и удалили почку. Последний раз мы виделись в Германии. Утром пошли прогуляться, какой-то немец с ним раскланялся: «Здравствуйте, гроссмейстер». Таль ответит с грустью: «Спасибо, что узнали».
— Почему так сказал?
— Миша уже выглядел неважно. Осунулся, постарел. К тому времени он был женат на Геле. От этого брака есть дочка Жанночка. Расскажу историю. Давным-давно в Германии я познакомился с шахматным меценатом Эрнстом Эймартом. Приезжая туда на турниры, останавливался в его доме. Фантастически гостеприимный человек. Таль с семьей тоже наведывался к нему. Они дружили. После смерти Миши этот немец предложил Геле с дочкой переехать к нему. Когда Эймарт серьезно заболел, Жанна ухаживала за ним. Перед самой кончиной он предложил ей расписаться — чтобы завещать дом. И в нем Жанна с мамой жили еще много лет…
— Вы упомянули Лилиенталя…
— Недавно звонил ему в Будапешт, поздравлял с днем рождения. Андрэ исполнилось 98 лет. Держится молодцом. Абсолютная ясность ума, до сих пор анализирует шахматные позиции. Обливается по утрам холодной водой и плавает в бассейне.
— У вас чудесный ориентир.
— Да, есть к чему стремиться. Зато у Лилиенталя нет таких ребятишек, как у меня.
— В СССР он приехал из Венгрии в 30-х — и остался на много лет?
— Точнее, в 35-м году. В Москве влюбился и своей венгерской жене отправил телеграмму: «Полюбил навсегда. Пойми и прости, что остаюсь. Люблю и тебя. Верю в твое счастье». По-русски Андрэ говорит потрясающе. Правда, смешно коверкает слова — «лунатая ночь» «лубовный ход», «мне рыба по колено», «не все коту масло»… Лилиенталь — совершенно особенный. Выигрывая, чувствовал себя виноватым. Извинялся. Обыграв Ласкера, даже расплакался от жалости.
— В книжке вы писали, что однажды выступали подвыпившим на концерте. А в шахматы пьяным играли?
— На какой-то праздник в Москве ко мне пришли друзья — братья Вайнеры и Говорухин, любитель шахмат. Станислав предложил партию. Но с условием: я продолжаю вести вечер, выпивать и играю вслепую. Он же играет всерьез. И вот тогда я продул. Через несколько дней Говорухин перезвонил, и я его ошеломил — продиктовал всю партию от первого до последнего хода.
Был еще случай. Играл против меня швед Гидеон Штальберг. Поддавал профессионально. Когда он судил в Москве какой-то матч, наши шутили: ему не надо подносить выпить. Достаточно протянуть шланг. И вот встречаемся в Гаване на турнире памяти Капабланки. Организовал все Че Гевара. Нам вот-вот садиться за доску, а Штальберг заказал бутылку коньяка да шесть бутылок пива. И выпил все! Я внутренне торжествовал — сейчас с этим алкашом разберусь. Играем. Вдруг швед на глазах преображается — если поначалу еле-еле ворочал мозгами, то тут заиграл в бисову силу. С каждым ходом — все сильнее! А я утратил бдительность. И когда уж решил сдаваться, Штальберг неожиданно погрузился в глубокое раздумье минут на сорок. В итоге сделал самый нелепый ход, какой только мог. Ничья. Вечером я рассказал обо всем доктору, а тот ответил, что так и должно было происходить. Сперва на тормозах, потом эйфория, мозг возбужден. И следом — внезапный ступор.
— А за вами отчаянные поступки числятся?
— Были отчаянные поступки, были. Вскоре после смерти Сталина в Грузии состоялся чемпионат СССР. В выходной шахматистов зазвали на банкет, который проходил в Гори. Вел застолье секретарь ЦК по пропаганде Стуруа, брат знаменитого Мэлора. Первый тост — за «великого, единственного Сталина». Я далеко не смелый человек, но тут поднялся и сказал, что пить за Сталина не буду: «Знаю, как дорого его имя грузинскому народу. Но знаю и то, что в Грузии ценят искренность. Сталин принес нам слишком много боли. Поэтому поддержать тост тамады не могу».
— Все притихли?
— Даже бараны замолчали в горах. Повернуться могло как угодно, но Стуруа вышел из положения мудро: «Ну, выпьем». Правда, в оставшиеся две недели чемпионата меня приятели никуда одного не отпускали. Это было еще до ХХ съезда…
Но самая опасная в жизни ситуация — когда проиграл 0:6 Фишеру. Все было на уровне гражданской казни. Кто-то из больших начальников подумал, что проиграть «какому-то» Фишеру с таким счетом советский гроссмейстер не может, это политическая акция. Или даже предательство.
— У вас на границе нашли книжку Солженицына…
— Да какое это имело значение? Солженицын еще жил в СССР на даче у Ростроповича. Его раскритиковали, но никаких санкций не было. Начальник таможни мне сказал: «Если бы вы, Марк Евгеньевич, поприличнее сыграли с Фишером, могли бы привезти хоть полное собрание сочинений Солженицына. Я бы лично вам его до такси донес».
— С Солженицыным общались?
— Не довелось. Но при мне Ростропович шутил: «У Солженицына крупные неприятности. Нашли книгу Тайманова «Защита Нимцовича».
— Ростропович был человек с юмором?
— Да, обожал розыгрыши. Вспоминал, как гастролировал в провинции — и увидел объявление о приеме в музыкальное училище. Пошел на экзамен, сыграл — и получил «четверку».
Беседовали Александр КРУЖКОВ,
Юрий ГОЛЫШАК,
DeFacto
Другие встречи в дальнейших номерах
Опубликовал:
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
