Еврейский Мир

В Главе «Вайеце» описывается, как Йаков спустился в Харан, создал там семью, вопреки хитростям своего тестя Лавана нажил имущество и бежал от него в землю Кнаан.
В Пасхальной Агаде в этой связи говорится: «Иди и выучи, что хотел сделать Лаван-арамеец Иакову, отцу нашему. Фараон повелел истребить только мужчин, а Лаван стремился искоренить все, ибо сказано: «Арамеянин — губитель отца моего («арами овед ави»)».
Приведенные слова («арами овед ави») можно перевести двояко, и обычно дается другой перевод: «Арамейцем скитальцем был отец мой», т.е. арамейцем именуется сам Йаков. Но Агада вкладывает в эти слова противоположный смысл, называя арамейцем Лавана и утверждает, что он намеревался погубить зятя и все его потомство.
Каким образом? Да и что это вообще за странное обвинение, ведь потомство Йакова было также и его – Лавана потомством?
В том-то как раз и дело. Лаван хотел, чтобы потомство это оставалось только его («Я боялся, как бы ты не отнял дочерей своих у меня» 31:31). Удержав Йакова в Харане, Лаван поглотил бы семейство своих дочерей в свою хамулу, не дав тем самым еврейскому народу возникнуть.
Намерение абортировать рождение еврейского народа закономерно приравнивается традицией к его истреблению.
Имеются ли современные аналоги подобного прото-антисемитизма?
В определенной мере Лавана можно уподобить современным левым. Этот прожженный мошенник, десятикратно менявших условия договоров с зятем (31:41), умело придавал своим махинациям моральное обоснование («И сказал Лаван: не делается так в нашем месте, чтобы выдать младшую прежде старшей» 29:26).
Стремление Лавана купировать избрание Йакова на стадии его исхода из Харана позволительно сопоставить с современным левым «прогрессизмом», усматривающим «фашизм» во всем, что подает признаки жизни, и в первую очередь в сионизме.
Еще в 2007 году доктор Уотсон, получивший нобелевскую премию за открытие структуры молекулы ДНК, потерял работу после ряда высказываний (базировавшихся на данных IQ тестов) относительно различий в интеллектуальном развитии различных рас. Повторив свои заключения в 2019, ученый был лишен своих почетных званий.
В 2020 (после волны «антифашистских» погромов в США) подобные утверждения в публичном пространстве стали уже совершенно немыслимы. Но вопреки политической моде ортодоксальные евреи самозабвенно продолжают распевать о своем превосходстве: «Ты избрал нас из всех народов, Ты полюбил нас и благоволил к нам. Ты возвысил нас над всеми языками, и освятил нас заповедеми Твоими, и Ты приблизил нас, Царь наш, к служению Тебе, и Имя Твое, великое и святое, над нами возгласил».
Если христиане верили в то, что евреи были избраны, но лишились своего статуса избранников, то атеисты провозгласили, что избрание – это заведомая фикция.
Презрение к евреям за их национально-религиозные притязания в той или иной форме выражали многочисленные гуманисты (Эразм, Бруно) и просветители (Вольтер, Кант).
Воображать свой народ избранным значило в их глазах идти против истинного Бога и поклоняться ложному. Как сказал Руссо, «Тот, кто может начать с того, что выбирает себе один народ и отворачивается от всего остального человечества, не есть общий отец человечества».
Я далек от того, чтобы усматривать в гуманизме источник всех бед человечества. Нюансы имеются.
Достаточно вспомнить, что Сартр нарек свою программную работу «Экзистенциализм – это гуманизм».
В его книге дается следующее глубокое и точное определение человека: «Экзистенциализм учит, что есть по крайней мере одно бытие, у которого существование предшествует сущности, бытие, которое существует прежде, чем его можно определить каким-нибудь понятием, и этим бытием является человек. Это означает, что человек сначала существует, встречается, появляется в мире, и только потом он определяется».
Иудаизм обеими руками готов подписаться под этим определением. Так, рабби Моше Хаим Луцатто, живший за два века до Сартра, пишет в своей книге «Дерех Ашем»: «Основа сущности мира — в высших силах. Все, что существует в нижнем физическом мире, есть порождение этих сил… Согласно этому принципу, начало всего сущего — вверху, в высших силах, а конец — внизу. Однако есть одно исключение из этого правила: все, что касается человеческого выбора. Творец пожелал, чтобы у человека была возможность свободно выбирать между добром и злом, и поэтому создал его независимым в этом от кого бы то ни было. И наоборот, Всевышний дал человеку силу быть побудительной причиной изменения самого мира и его творения согласно тому, что он выберет по своему желанию» (5.3–4) .
Наполнение слова «гуманизм» таким – экзистенциальным — смыслом вполне оправдано. И все же нередко его используют в противоположном значении, в значении своеобразной левацкой квазирелигии.
Сегодня «гуманистом» слывет тот, кто бросается перевязывать палец террористу, но оставляет истекать кровью его жертву.
«Экзистенциализм, – пишет Сартр в той же работе, — отдаёт каждому человеку во владение его бытие и возлагает на него полную ответственность за существование».
Однако при этом знаменательно, что свое «бытие» сам Сартр связал с коммунистическими догмами, с маоизмом!
Можно понять первых «полезных идиотов», одураченных московской пропагандистской патокой – Ромена Ролана и Леона Фейхтвангера, но не рассмотреть инфернальность коммунистических режимов, проживая в открытом обществе в 50-х годах ХХ века – преступный идиотизм.
Как возникает такая аберрация? Собственно говоря, эта аберрация и составляет суть левой идеологии, обсессивно связывающей себя с «рационализмом».
Отмечая оторванность гегелевских спекуляций от реальности, Кьеркегор язвительно именовал этого мыслителя «не философом, а профессором философии». В свою очередь Маркс, «поставивший Гегеля с головы на ноги», полностью сохранил его общее инфантильное доверие к собственным диалектическим умствованиям: «Все действительное разумно, и все разумное действительно», а потому «если факты противоречат моей теории, то тем хуже для фактов.»
В левое дело идут рационалисты-активисты, люди с «повышенным чувством ответственности», но панически боящиеся сталкиваться с реальностью, дорожащие своими интеллектуальными схемами, больше, чем своей душой.
Ставя перед собой, казалось бы, экзистенциальную задачу освобождения человека, задачу его солидарности с себеподобными, коммунизм достигает противоположной цели. В «царство свободы» коммунист ломится напрямую, срезая углы и видя в «буржуазных» свободах (совести и слова) не условие поиска истины, а препятствие на пути к ней.
Его простое, «единственно верное», «окончательное» решение вопроса человеческой солидарности оборачивается разрушением любых других форм человеческих отношений. Итак, коммунистическая, шире любая левая идеология, является идеологией, коренящейся в экзистенциальной проблематике, но представляющая собой ее «окончательное решение».
Коммунизм — в нынешней своей инкарнации прозванный «прогрессизмом» — это тень экзистенциализма, это мимикрирующая под него активная форма уклонения от мышления.
Мыслить трудно, мыслить мучительно. Не все с этим справляются и… обращаются к марксизму, который французский публицист Раймон Арон (в 1955 году) остроумно назвал «опиумом интеллектуалов».
Этим опиумом обкурился не только Сартр. «Отец новых левых» — Герберт Маркузе, также причислявший себя к экзистенциалистам, маоизмом не прельстился, но пошел своим путем.
Разуверившись в революционных способностях мирового пролетариата, Маркузе решительно преобразил коммунистическую парадигму.
«Лишь мы, работники всемирной/ Великой армии труда,/Владеть землей имеем право, /Но паразиты — никогда!» — пелось в Интернационале.
Обнаружив, что общество потребления развратило всех «работников», перепортило всю «армию труда», Маркузе стал искать новых гегемонов и нашел их в лице именно «паразитов».
В своей программной работе «Одномерный человек» (1964) он пишет: «Однако под консервативно настроенной основной массой народа скрыта прослойка обездоленных и аутсайдеров, эксплуатируемых и преследуемых представителей других рас и цветных, безработных и нетрудоспособных».
Именно эти «паразитические» группы, эти, так называемые, «меньшинства», превратились в боевые отряды революции, стали главной надеждой современных марксистов в их борьбе с «репрессивной» иудео-христианской цивилизацией.
Внешне Новые левые не имеют ничего общего со Старыми. Но одна родовая черта у них сохраняется: как и старая «революционная», новая «правозащитная» деятельность представляет собой такой уход от ответственности, который сопровождается ее бурной имитацией.
Но если задачи Старых левых были хотя бы рациональны: искоренить эксплуатацию, накормить голодных и т.д., то банк целей их нынешних преемников буквально обескураживает.
Если оставить в стороне борьбу с потеплением, причина которого в действительности не выяснена, то для приложения своей благородных усилий у прогрессистов остаются всего лишь два основных направления: расширение сексуальных свобод и «освобождение Палестины».
Израиль видится левым последней колониальной державой, место которой в мусорной корзине истории. Гарвардский университет не осудил действий хамаса по той простой причине, что полностью разделяет его доктрину нелигитимности «сионистского образования», и видит в идее «двух государств» апологию колониализма.
Нет ни малейшего сомнения в том, что современный исламский антисемитизм был бы на порядок менее вирулентным, если бы он не поддерживался красной профессурой и не разжигался «прогрессивными» журналистами.
В следующем недельном чтении «Ваишлах» речь пойдет о рождении Амалека, и тем самым появится повод поговорить о корнях той ненависти к еврейству, которая с новой силой вспыхнула сегодня в мире.
Но важно отметить, что современный исламистский Амалек действует в тандеме с европейскими «погрессистами», деятельность которых вполне уместно уподобить инсинуациям Лавана.

Оцените пост

(голосовало: 10, средняя оценка: 4,40 из 5)

Загрузка...

Поделиться