Лгунья Ивановна в Париже

Прошло более десяти лет с тех пор, как нам с женой довелось пообщаться с этой оригинальной особой. Ни я, ни Мила не встречали прежде человека, похожего на нее. Познакомились мы (назовем мою героиню Таисией Ивановной Басовой) в редакции Альманаха, пропагандировавшего русскую литературу во Франции. Я имею в виду публикации переводов русских литературных текстов на французский язык. Остановились мы тогда в трехзвездочной гостинице, под названием «Le Muguet» или «Ландыш» — коли уж мы взяли за предмет воспоминания тему переводов. Словом, от нашего «Ландыша», который располагался на улице Кардинала Лемона, до редакции альманаха «Контакт» пришлось плутать по замусоленным переулочкам, оплетавшим, как венозные сети, район Парижа, примыкавший к Сене. Утомленные жарой, мы даже спустились в захламленный погребок и освежились холодным пахнувшим прокисшей земляникой красным вином.

В голове еще немного шумело, когда мы поднялись по изношенным ступенькам, постучались и, не услышав ответа, отворили скрипучую дверь на заржавленных петлях и ввалились в полутемную комнату, которую загромождала старинная «облысевшая» разрозненных стилей мебель, словно в дешевой антикварной лавке. При этом присутствовал какой-то порядок соединения предметов, неразгаданный мной, но явно существовавший. Все это мне напомнило давнишний эпизод из поездки в новоанглийский приморский городок Ньюпорт в самом начале нашей эмиграции: в антикварной лавке громоздилась старинная мебель, составленная как ребус. И в дополнение там предлагались всяческие предметы колониального уюта: клетки для попугаев, зеркала, ширмочки, гобелены, невероятные по уродству картины в золоченых витых рамах и прочее.

Таисия Ивановна восседала в глубине редакционной комнаты вполоборота к нам так, что сразу вычерчивался массивный варяжский профиль, окаймленный тяжелой копной седых волос. Впечатление сразу возникало внушительное. Видна была порода. «Не из тех ли Басовых, что владели сельцом Отрадное под Волоколамском?» — шепнул я жене, воспользовавшись тем, что издательница была погружена в работу и не воспринимала нас, как «внелитературную реальность». Возможно, она даже не услышала, как мы вошли. Так мы стояли, переминаясь с ноги на ногу. Таисия Ивановна продолжала водить карандашом по рукописи, не обращая на посетителей никакого внимания. Есть такая привычка у господ из России, поживших за границей, — вроде бы не видят тебя, находящегося на таком близком расстоянии, когда даже звук дыхания слышен. Мы начали перешептываться, все громче и громче, пока не стали говорить нормальными голосами. Хозяйка Альманаха все работала.

Наконец, разглядев у входа в редакционное помещение шкафчик с посудой, я решился на дерзкий до неприличия шаг. В той же лавке-погребке, где мы освежались разливным красным вином, я приглядел бутылочку, на мой взгляд, вполне пристойную, которую и купил на случай нового приступа жажды. В шкафчике стояли стаканы и лежал штопор, будто приготовленные для подходящего случая. Раздался сладкий, засасывающий, а потом булькающий звук пробки, который привлек внимание хозяйки сначала к себе, а потом к нам. «Таисия Ивановна, мы такие-то и такие-то. Не возражаете выпить за знакомство?», — предложил я и разлил вино по трем стаканам. «Очень даже не возражаю!», — всколыхнулась издательница, обняла нас, как старых добрых друзей, взяла свой стакан и отпила, смакуя каждый глоток. Мы с женой уселись на диване, а Таисия Ивановна — в кресле. Начался разговор.

Она, порывшись в памяти, вспомнила мой рассказ о деревенском детстве в глуши уральских гор, пообещала, что поместит в конце года в своем Альманахе и что даже нашла для меня переводчицу. Затем Таисия Ивановна повела разговор в русле, как оказалось, излюбленной ею темы «деревенщиков». Она смешала в категории «деревенщиков» разных писателей, не только «вологодской школы», в том числе и давно умерших, которые писали прозу или стихи, уводящие читателя на просторы нашей бывшей отчизны. Надо отдать должное издательнице: наряду с Кольцовым, Клюевым и Радимовым, в разные выпуски своего Альманаха Таисия Ивановна помещала Казакова, Белова, Нагибина и Астафьева — тех, у кого местом действия прозы была русская деревня, не придавая значения, к какой группировке писатель относится. Лишь бы написанное было ей по вкусу. Приятный разговор перевалил за второй стаканчик, и тут черт меня дернул попросить Таисию Ивановну познакомить нас с той самой переводчицей, которая предназначалась для моего небольшого рассказа. Мне пришла в голову отчаянная мысль договориться о переводе вышедшего незадолго до этого романа. Правда, никакого отношения этот роман не имел к «деревенской» теме, но я наивно подумал, что название романа «Французский коттедж» привлечет сначала переводчицу, а потом одно из парижских издательств.

Я сказал об этом Таисии Ивановне и коротко передал сюжет романа, ужаснувшись своей наглости. Поистине: палец покажи — руку откусят. Ничего подобного! Таисия Ивановна прищурилась и незамедлительно выдохнула: «Великолепная мысль! Я могу позвонить Наталье Борисовне хоть сейчас и договориться о встрече нынешним вечером. Но…» «Что но?» — спросил я, вполне осознавая тщетность надежды на легкое «овладение» парижским издательством. Вечные эти «но»! Видя мое замешательство, Таисия Ивановна улыбнулась, покровительственно сказав: «Не волнуйтесь, Давид Петрович, я все устрою. Дайте мне позвонить Наталье Борисовне!» Издательница русско-французского Альманаха вернулась к своему антикварному столу, сняла телефонную трубку и набрала номер. Послушав недолго, Таисия Ивановна по-свойски помахала нам пухлой рукой, кивнула ободряюще и начала телефонный разговор, содержание которого сводилось к напоминанию о моем приезде в Париж, короткому пересказу моего романа (какая цепкая память!) и предложению встретиться сегодня вчетвером (переводчица, Таисия Ивановна и мы с Милой) и поужинать. Запомнил, что несколько раз повторялось название ресторана «Le Meridien», расположенного на Монпарнасе. Разговор был закончен полным согласием переводчицы (Натальи Борисовны) встретиться и всем вместе отведать французскую изысканную кухню. «Вам понравится, увидите. Место не запредельно дорогое, но уникальное по качеству еды! Бунин любил здесь ужинать, когда наведывался с Ривьеры».

Остаток дня мы с Милой провели в приятном безделье — за серией чашечек кофе с пирожными и бутылочек минералки «Перье» в одном — трех — пяти бистро, разбросанных на таких красивых улицах Парижа, что глупо было возвращаться в гостиницу и прерывать экскурсию по многовековому музею европейской архитектуры. Мы потягивали кофе, возмущались терпимостью коренного населения ко всякого рода антиеврейским выходкам, которые позволяли себе не только пришельцы из афро-азиатского мира, но нередко и потомственные обитатели этой квазицивилизованной страны. В то же время восхищались женственностью француженок, как будто родившихся прежде всего для того, чтобы изумлять и будоражить мужчин. И конечно же мечтали подружиться с переводчицей… она вдохновится моим романом, издательство заключит договор и … О, ненасытные мечты о славе!..

В 7 часов вечера мы встретились с Таисией Ивановной около бразери «La Caupole», знаменитого тем, что его посещали когда-то Жан-Поль Сартр и его подруга Симона де Бовуар. Выпили по чашечке эспрессо и пошли вдоль бульвара, рассматривая через витрины публику, сидевшую за столиками бесчисленных ресторанов. «Я вас приведу в самый вкусный!» — воскликнула Таисия Ивановна, потянув Милу за шарф (был довольно прохладный май в Париже). «А как же Наталья Борисовна?» — спросил я. «Она присоединится к нам позже. Срочная работа. Переводит новый роман Г-кого (доверительный жест сопричастности к очень важному секрету: указательный палец — к губам и лукавая улыбка стареющей проказницы). Мы договорились, что начнем без переводчицы. «Столик уже заказан!» — сказала Таисия Ивановна.

Преодолеть нужно было два квартала. Вернее, скользить среди течений публики Монпарнаса. Вскоре мы оказались около дверей «Le Meridien». Таисия Ивановна что-то сказала швейцару. Он что-то ответил и распахнул двери.

Мы вошли. Метрдотель — ослепительный господин с красной гвоздикой в петлице, похожий на Ива Монтана, сопроводил нас до столика, накрытого на пятерых, положил перед каждым по увесистому меню и по лакированной программке с перечнем вин. Мы погрузились в изучение блюд, напитков и цен, что оказалось непосильным из-за незнания местного языка. Вскоре подошел официант, как назло говоривший исключительно по-французски, и представился: «Жюль». Все остальные переговоры велись с Жюлем через Таисию Ивановну. Собственно говоря, блюда и вина выбирала тоже она. Так получалось, что ни обсуждать заказываемое, ни сверять с ценой было или невозможно из-за скорости, с которой Таисия Ивановна разговаривала с Жюлем, или из-за нашего дурацкого стеснения, сродни тому, которое я испытывал в молодости, когда приглашал в ресторан девушку тогдашней мечты. «Начнем, конечно, с шампанского. Не возражаете?» Мы оба закивали одобрительно. Тем более что Мила больше всего на свете любит шампанское. А тут настоящее французское, из Шампани! Под стать коньяку из французского города Коньяк, который мы пили в бразери «La Caupole».

Шампанское было отменное. Мы полакомились паюсной икрой. Жюль принес бутылку светлого вина. Мы выпили по бокалу. Как только я или Мила напоминали весьма тактично о Наталии Борисовне: «Не забыла ли она название ресторана и т. п.?» — Таисия Ивановна отмахивалась, посмеиваясь и уминая салат с мясом раков, гусиный паштет и заливное из осетрины. Откуда в Париже осетрина? Вот они нерушимые русско-французские связи! Все было безумно вкусно, и вино лилось рекой — сначала белое, а потом красное. Это замечательно соответствовало шутке о белой и красной эмиграции русских в Париже. Правда, если с белой эмиграцией все ясно, то откуда красная? Не назвать же красными кучку диссидентов из бывшего Советского Союза. К тому же, в основном евреев. Правда, чаще всего крещеных.

Мы болтали обо всем на свете. Но как только разговор касался еврейской темы, Таисия Ивановна замолкала, надолго погружаясь в очередное блюдо. На этот раз — кроличье рагу. Признаюсь: я никогда ничего подобного не пробовал. Мясо таяло во рту. Соус возбуждал аппетит, а бургундское вино омывало вкусовые рецепторы, как омывают воды фонтана мрамор античных красавиц. В какой-то момент я пересилил себя, как наркоман, с трудом оторвавшийся от кальяна с опиумом, и снова напомнил Таисии Ивановне о переводчице. «Вы правы. Пойду позвоню ей из бара», — несколько раздраженно ответила она. Напомню читателю, что в то время (начало девяностых) мобильные телефоны не были в ходу, и звонить приходилось с домашних телефонов, служебных, телефонов-автоматов или из таких мест, как бары. Мы старались даже не переглядываться с Милой, отложив вилки-ножи и ожидая возвращения издательницы и, одновременно — нашей ресторанной гостьи.

Таисия Ивановна вернулась к нам, как триумфатор возвращается к обожающим его согражданам. «Закажем кофе с пирожными — здесь изумительные эклеры — и я вам расскажу потрясающую новость!» Мы заказали. Нам принесли. Приготовились слушать.

— Наталья Борисовна была готова вызвать такси и ехать к нам, но из Ниццы позвонил Г-ский и срочно потребовал ее к себе вычитывать верстку романа, который выходит в издательстве «Галлимар». Номер в гостинице забронирован, и она едет ночным поездом.

— А как же…? — вырвалось у меня.

— Когда вы возвращаетесь в Штаты?

— Через неделю.

— Ну, времени предостаточно! — как ни в чем не бывало ответила Таисия Ивановна, заглядывая в счет, принесенный официантом и который я с грустью и безуспешно изучал, надеясь, что при переводе (опять проблема с переводом!) с франков на доллары цена за ужин окажется не такой разрушительной.

— Надо сказать, что в солидных парижских ресторанах цены держатся почти на одном уровне долгое время, — сказала Таисия Ивановна.

— На стабильном и высоком! — добавила Мила.

— Да, именно! На стабильном и высоком. При том, что качество пищи никогда не ухудшается. Даже во время оккупации, по словам моего покойного отца, можно было неплохо пообедать на Монпарнасе

— Так вы находились в Париже во время немецкой оккупации?

— Вынуждены были. Отец участвовал в Сопротивлении, формально оставаясь директором банка. А мы с братом (дети девяти и семи лет) и покойная мама создавали для нацистов иллюзию нормальной французской семьи и тем самым отводили от дома всяческие подозрения. Отец очень помогал Сопротивлению деньгами и советами. У нас даже первое время скрывалась вдова поэта Х-вича, пока ее не арестовали и не депортировали в Германию как еврейку. Таисия Ивановна потребовала еще чаю и очередную порцию пирожных.

— И ваша семья продолжала жить в Париже, как ни в чем не бывало, когда несчастная вдова поэта Х-вича была у порога газовой камеры? — спросила Мила.

— Не идти же нам за ней, коли мы не евреи!

Вечер, провалившийся из-за отъезда моей потенциальной переводчицы в Ниццу и практически погребенный под каменными плитами громадного счета, грозил было завершиться нашим полным разрывом с Таисией Ивановной из-за безудержного стремления Милы к выяснению правды до конца. Я смотрел на жену с мольбой, поглаживая ее руку, намеренно кашлял и тому подобное, пока она не оставила Таисию Ивановну в покое. Правда, и сама издательница Альманаха, в котором я уже и не надеялся быть напечатанным, делала вид, что вопросы Милы относятся к кому-то другому.

После ресторана мы взяли такси и проводили Таисию Ивановну. Ее квартира находилась где-то между «Le Meridien» и нашей гостиницей.

Какие-то смутные подозрения заставили меня начать поиски среди литературной братии, которая роилась вокруг эмигрантской газеты «Русская мысль» и журнала «Стетоскоп» и передавать Наталье Борисовне (переводчице), что я в Париже и хочу с ней встретиться. Как ни странно, она немедленно отозвалась, и мы договорились встретиться в том же самом кафе «La Caupole», которое посещали когда-то Жан-Поль Сартр и его подруга Симона де Бовуар.

Наталья Борисовна оказалась миловидной дамой в том прекрасном и одновременно опасном возрасте, когда его обладательница может балансировать между затянувшимся летним и преждевременным осенним периодом жизни. Она сразу же успокоила меня, сказав несколько приятных слов о моих мемуарах и готовности переводить. Мила осторожно спросила: «Как там в Ницце с погодой?» Мне показалось, что Наталья Борисовна была несколько удивлена вопросом, но вежливо ответила: «Думаю, тепло и мило, как всегда бывает весной. Впрочем, я могу ошибаться. Случаются дожди». Я дипломатично сказал:

— Надеюсь, что во время вашей поездки дождей не было? Мне показалось, что Наталья Борисовна была несколько озадачена вопросом.

— Собственно, я была в Ницце года два-три назад и в сентябре, а не в мае… Мы поняли, что наши предчувствия о том, что Таисия Ивановна просто-напросто околпачила нас как простодушных провинциалов, а подозрение, что она профессиональная лгунья, которая «выставила» нас на несколько сотен, полностью подтвердилось.

— Скажите, а не встречались ли вы с Таисией Ивановной несколько дней назад? — спросила Наталья Борисовна, и веселые искорки зажглись в ее темно-карих глазах.

— Да были с ней в «Le Meridien» и ждали вас весь вечер, пока не выяснилось, что вы в Ницце.

— Все ясно. Обычный финт Таисии Ивановны. Новички попадаются, как голуби в силки! Мы оставили Ниццу в покое, тем более, что Наталья Борисовна неожиданно рассказала, как ее сына, студента-медика, избили в электричке.

— Мы живем в деревне, в сорока километрах от Парижа. Как выяснилось, это были молодые парни, родители которых иммигрировали из Алжира. Они приняли моего сына за еврея.

— А вы разве не еврейка? — спросила Мила и осеклась.

— Нет! В том-то и дело, что нас вечно принимают за евреев. Особенно во время войны. Из-за нашей семейной смуглости и темных глаз, которые у русских еще со времен татарщины, деду и отцу приходилось объясняться с бошами. А теперь арабы!

— Плохо, когда тебя принимают за другого, — сказал я, понимая, как трудно вырваться из круга еврейского вопроса, не поранившись о колючую проволоку лжи.