Тем временем: «Полицейский стоял на углу Двадцать четвертой улицы и неимоверно темного переулка, около того места, где надземная железная дорога пересекает улицу («Марионетки»), а «Аптекарский магазин «Синий свет» находится в деловой части города — между Бауэри-стрит и Первой авеню, — там, где расстояние между ними наикратчайшее. («Приворотное зелье Айки Шонштейна»). При этом «Заведение Финча — 9 футов на 12, Третья авеню, — обещает «чистку шляп электричеством в присутствии заказчика». («Спрос и предложение»). При этом «На углу Восьмой Авеню стоял Шулер Гарри, топорща красивые усы и благодушно поглядывая вокруг» («Поэт и поселянин»), в то время как «На углу Тридцать четвертой улицы стоял человек и ждал трамвая». («Сон в летнюю сушь»). «А Доктор Джемс пошел по Двадцать четвертой улице, которая казалась совершенно вымершей. Даже актеры, живущие на этой улице в большом количестве, уже давно спали». («Марионетки»). Все эти, и многие другие его герои, рано утром помчатся на работу и займутся своими делами, поглощённые ежедневными и ежеминутными заботами и проблемами. Но, как говорится «не хлебом единым…». Оттого, по воскресным дням, когда появлялось свободное время и возможность прокутить скопленные заранее деньги, они отправлялись в Кони-Айленд или на Бродвей, улицу улиц, ставшую эталонной для многих мировых столиц. Да что говорить про столицы. Разве не помним мы времена, когда даже в небольших местечках, местные повесы, приглашая своих принцесс на прогулку по единственной мощёной дороге, называли это действо: «прошвырнуться по Бродвею». Да и в самом Нью-Йорке, состоящем из пяти районов-боро, Бродвеи есть и в Бруклине, Квинсе и Стейтен-Айленде. Но самый знаменитый Бродвей бесспорно Манхэттенский. При этом улица является одной из самых протяжённых в мире. Начиная от Bowling Green у южной оконечности Манхэттена, до столичного Олбани, его протяжённость составляет 54 км (21 км через Манхэттен и 3,2 км через Бронкс). Он был известен ещё с доколумбовских времён как тропа коренных американских индейцев и впервые упоминается в таком качестве в хрониках 1642 года. Голландцы, создавшие здесь поселение, поначалу использовали дорогу в первозданном виде, но с развитием торговли, и необходимости перемещать грузы (в тот же соседний Гарлем) значительно расширили её для проезда повозок. И оттого стали назвать Breede weg, или «Широкой дорогой». После того как регион в 1667 году стал английским, это название дословно перевели на английский. Так родилось имя Broadway, объединившее все её участки. Следует заметить, что индейцы, прокладывая свою тропу и выбирая наиболее рациональную трасу, всё же препятствия (овраги, горы, болота и т. п.) старались обходить.
Отсюда повороты, изгибы и диагональные перемещения дороги. И хотя в первом градостроительном плане, принятом городом в 1811 году, предусматривалось строительство улиц лишь с их перпендикулярным пересечением, для Бродвея (не соответствовавшего этим критериям) было сделано исключение. В жизни города Бродвей занимает особое место, поскольку олицетворяет его дух и лицо. И, как каждое лицо, Бродвей меняется с течением времени. Но главные его черты сохраняются. Южная часть по традиции является финансовым кварталом, где расположены крупнейшие офисные центры, поражающие взор небоскребы, здание Биржи и знаменитый Ground Zero. Она перетекает в административную, где расположено здание мэрии и «судебные» представительства важнейших органов правосудия. Затем следует район, представляющий лучшие достижения т. н. «чугунной архитектуры», который незаметно переходит в «дамскую милю» — район знаменитых модных домов, выставок и универмагов. Именно здесь, находится знаменитый универмаг Macy’s. В нём работала и героиня рассказа О. Генри «Грошовый поклонник»: «В этом гигантском магазине, Магазине с большой буквы, служили три тысячи девушек, в том числе и Мэйзи. Ей было восемнадцать лет, и она работала в отделе мужских перчаток». (Не желая прямо назвать имя универмага, О. Генри маскирует его именем девушки.) «Здесь она хорошо изучила две разновидности человеческого рода — мужчин, которые вольны пойти в магазин и купить себе перчатки, и женщин, которые покупают перчатки для подневольных мужчин. Знание человеческой души восполнялось у Мэйзи и другими полезными сведениями. К ее услугам был житейский опыт остальных двух тысяч девятисот девяноста девяти продавщиц, которые не делали из него тайны, и Мэйзи копила этот опыт в недрах своей души, непроницаемой и осторожной, как душа мальтийской кошки». Именно здесь улица перетекает в Театральный квартал, сделавший имя Бродвея «нарицательным». Ведь каждая значительная музыкальная театральная постановка в мире может получить соответствующий эпитет: «До Бродвея далековато», «Почти, как на Бродвее» или «Достойно Бродвейской сцены». Естественно, что обеспечивающая его индустрия моды, отелей и ресторанов соответствуют установленной планке. Прислушаемся к ресторанной беседе одного ньюйоркца из рассказа «Своеобразная гордость», с приезжим из провинции: «Видели ли вы Бродвей ночью? — любезно осведомился ньюйоркец. — Немного улиц в мире могут сравниться с ним. Когда светит электричество, и мостовые залиты двумя стремительными потоками элегантных мужчин и красивых женщин в драгоценнейших туалетах, и когда эти потоки извиваются туда и сюда, образуя сплошной лабиринт дорогих…». Однако, не будем мешать их беседе, и вместе с героями «Неоконченного рассказа» отправимся сами в путешествие по городу. «Улицы, как всегда в этот час, были залиты потоками людей. Электрические огни на Бродвее сияли, привлекая из темноты ночных бабочек; они прилетали сюда за десятки, за сотни миль, чтобы научиться обжигать себе крылья. Хорошо одетые мужчины — лица их напоминали те, что старые матросы так искусно вырезывают из вишневых косточек, — оборачивались и глядели на Дэлси, которая спешила вперед, не удостаивая их вниманием. Манхэттен, ночной кактус, начинал раскрывать свои мертвенно белые, с тяжелым запахом лепестки». Тем временем, герой «Мишурного блеска» — «Чендлер шел по Бродвею, как полноправный участник его передвижной выставки вечерних нарядов. В этот вечер он был не только зрителем, но и экспонатом. Я позволил ему «немного пофланировать по Бродвею» и даже пошел на то, чтобы «все идущие мимо прохожие» (а куда, скажите на милость, могут они еще идти, как не мимо!) «оборачивались и с нескрываемым восхищением окидывали взглядом его стройную фигуру». («Обед у…»). 
Но что это за Бродвей, без визита в театр: «… мне разрешено встретить ее завтра вечером на Центральном вокзале, к поезду восемь тридцать. Мы проедем галопом по Бродвею до театра Уоллока», — рассказывает молодой Роксволл из «Золото и любовь» — где ее мать и остальная компания будут ожидать нас в вестибюле». И вот уже «С сорок второй улицы они влетели на Бродвей и помчались по звездному пути, ведущему от мягких лугов Запада к скалистым утесам Востока». А после спектакля, погуляв ещё по Бродвею, можно уже отправиться и в отель, воспользовавшись рекомендациями, случайно обнаруженными в рассказе «В Аркадии проездом»: «На Бродвее есть отель, который еще не успели обнаружить любители летних курортов. Он обширен и прохладен. Номера его отделаны темным дубом, холодным даже в полуденный зной… Здешний повар готовит такую форель, какой вам не попробовать даже в Белых горах Невады, его омары и другие дары моря заставят позеленеть от зависти «Олд-Пойнт–Комфорт… Этот оазис в пустыне июльского Манхэттена известен лишь избранным». Конечно, в июле в Нью-Йорке жарковато. И как утверждает герой рассказа «Ценитель и пьеска»: «…гуляя по Бродвею в июле месяце, натолкнуться на сюжет для рассказа можно, как правило, только если день выдался прохладный». Однако, на Кони-Айленд сделать это легко в любое время года. Так называется полуостров на юге Бруклина, получивший своё имя благодаря кроликам, обитавшим там ещё в те времена, когда он был островом. В конце XIX cтолетия вдоль его прибрежной полосы с прекрасными песочными пляжами разместились парки развлечений, которые вскоре стали известны и любимы не только в Нью-Йорке, но и по всей стране. Первым из них был «Парк морских львов», в 1895 году оградивший свою территорию и начавший взимать плату за вход. Но уже к концу 1902 года Фредерик Томпсон и Элмер «Скип» Данди взяли его в долгосрочную аренду, переоборудовали и вновь открыли уже под именем Луна-парк. Считается, что своё название парк получил от имени корабля, участвовавшего в их главном аттракционе «Полёт на Луну», основанном на романе Жюля Верна «С Земли на Луну». Хотя, сам Данди всегда утверждал, что корабль был назван «Луной» в честь его сестры — Луны Данди. Как бы то ни было, но с тех пор сотни парков развлечений, демонстрирующие всевозможные аттракционы, во всём мире стали называть Луна-Парками. А в Кони-Айленде вместе с ним на соседних площадках вскоре заработали ещё два парка. Это «Steeplechase» (Бег с препятствиями) — парк, организованный в 1897 году, но просуществовавший дольше всех, до 1964 года.
И если Луна-парк подарил миру своё имя, то Стипльчейз предложил Кони-Айленду и множеству аттракционных парков своеобразный символ и талисман в виде Funny Face (задорной мордашки), с изображением лица человечка с гротескно преувеличенной улыбкой и украшающими её 44 зубами. А в 1904 году здесь появился ещё один парк с интригующим названием Dreamland — Страна грёз, в котором всё, достигнутое собратьями, было представлено в более обширном, подробном и увеличенном виде. Огромные сказочные башни и аттракционы были украшены миллионами лампочек (в 4 раза больше чем в Луна-парке). Страна грез отличалась высококлассными развлечениями и драматическими зрелищами, основанными на моральных темах, и элегантной архитектурой. С железной дорогой через швейцарский альпийский ландшафт, венецианскими каналами с гондолами, филиппинским поселением с игоротами (игороты — филиппинские горные народы) в местной одежде, «Деревней лилипутов» с тремя сотнями жителей-карликов, и многим, многим другим. Состоятельная публика добиралась сюда каретами, народ попроще — пароходами, а простой люд — поездами и метро. Любопытно, что О. Генри прибыл в Нью-Йорк в 1902, а ушёл из жизни в 1910. А Страна Грёз открылась в 1904, а прекратила существование в 1911. Можно сказать, что они одновременно вступили в бой за признание и любовь этого города и оба достигли заслуженного ослепительного успеха. Мог ли О. Генри не писать о Кони-Айленде, куда часто наведывался сам, с друзьями, с женой и дочкой во время их визитов к нему. Так отправимся же, наконец, туда, присоединившись к его героям. «Мы с Тобином как-то надумали прокатиться на Кони-Айленд. Промеж нас завелось четыре доллара, ну а Тобину требовалось развлечься. Ну и вот мы, я да Тобин, двинули на Кони — может, подумали мы, горки, колесо да еще запах жареных зёрен кукурузы малость встряхнут его. Но Тобин парень таковский, расшевелить его нелегко — тоска въелась в его шкуру крепко… Ну, я, значит, отвожу его подальше, веду по дощатой дорожке туда, где аттракционы малость потише. Около палатки чуть побольше пятицентовика Тобин делает стойку, и глаза у него смотрят вроде бы почти по-человечески. — Здесь, — говорит он, — здесь я буду развлекаться. Пусть гадалка-чародейка из страны Нила исследует мою ладонь, пусть скажет мне, сбудется ли то, чему должно сбыться». — («Линия судьбы»)
В это время в доме миссис Паркер «… мисс Дорн, которая по воскресеньям ездила на Кони-Айленд стрелять в тире по движущимся уткам и работала в универсальном магазине, садилась на нижнюю ступеньку и тоже презрительно фыркала. Интересно, упадет эта звезда или нет, — заметила мисс Дорн. — В воскресенье в тире от моих выстрелов упали девять уток и один кролик из десяти». — («Комната на чердаке»)
А «Вечером в воскресенье, три дня спустя», после недели, проведенной в шикарном отеле, Гарольд Фаррингтон, герой рассказа «В Аркадии проездом» предложил своей новой знакомой: «Послушайте, Мэйми, а не прокатиться ли нам вечерком в субботу на Кони-Айленд? На пароходе? Лицо лжемадам Элоизы д’Арси Бомон просияло. — Ну конечно, мистер Фаррингтон! По субботам магазин закрывается в двенадцать. Кони-Айленд — это тоже ничего, хоть мы и прожили неделю со всякой знатью».
Тем не менее, далеко не всем удавалось позволить себе даже такое удовольствие. «Мое перо — писал О. Генри в «Неоконченном рассказе» — повисает в воздухе при мысли о том, что в жизнь Дэлси следовало бы еще включить радости, какие полагаются женщине в силу всех неписаных, священных, естественных, бездействующих законов высшей справедливости. Два раза она была на Кони-Айленде и каталась на карусели. Скучно, когда удовольствия отпускаются вам не чаще раза в год».
Леонид РАЕВСКИЙ, журналист, автор путеводителей по Европе и гид
Продолжение следует
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 4,50 из 5)
Загрузка...
