Еврейский Мир

«Я даже не могу заглянуть в пропасть,

Которая вас извергла. У меня кружится

Голова, и я чувствую, что впадаю в ересь».

Аркадий и Борис Стругацкие

«Трудно быть Богом»

Есть авторы, которые если уж замахиваются, то на что-то гигантское. К таким относится писатель Арье Барац. Рецензию на его роман «Мессианский квадрат», написанный под псевдонимом Ури Шахар, я назвал «В одной и той же вселеной».

Что до названия последнего романа А.Бараца, то оно слегка обманчиво. – «День шестой». Имеется в виду начавшееся в 1240 году по христианскому летоисчислению  шестое тысячелетие по еврейскому календарю, в котором мы пребываем поныне. Но что такое рамки тысячелетия? Они тесны нашему автору, и с первых страниц романа он то и дела стремится переступить через них и угодить прямо в Вечность. В третьей части романа у него это получается. Но мы не будем спешить. Поскольку у Вечности, как вы понимаете, нет ни начала, ни конца откроем книгу наугад и попадем… ну, скажем, в тридцать седьмой год! Нет, не в тысяча девятьсот, не дай Б-же, а в тысяча восемьсот.

Вот русский писатель Николай Александрович Мельгунов, путешествуя по Германии, посещает франкфуртскую художественную галерею Штеделя.

«В зале находился человек. Он был обращен к портрету, и лица его Мельгунов не видел. Между тем фигура казалось знакомой.

Николай Александрович оторопел: неужели?!

Человек медленно обернулся.

— Александр Сергеевич! – вскрикнул Мельгунов, узнавший в посетителе Пушкина. – Здравствуйте, дорогой! Вот так встреча! Выбрались-таки, наконец, за границу!

— Да, представьте, выбрался. Причем совершенно неожиданно.

— Несказанно рад встрече, дорогой Александр Сергеевич, — просиял Мельгунов. – Несказанно! А я представьте, постоянно о вас в последнее время вспоминаю… «Капитанскую дочку» вашу не так давно прочитал.

— «Капитанской точку»? Ну и как впечатление?

— Сильнейшее. Яркие характеры, блестящая зарисовка эпохи.

— И только? А идея-то понравилась?

— Какая идея?

— А вы что, сами не поняли?

— Почему же.. – смутился Мельгунов. – Идея замечательная. Чистосердечие обезоруживает зло…

— Не просто обезоруживает, Николай Александрович. Сатана может оказаться для чистосердечного человека даже и ангелом-хранителем! «Капитанская точка» не так проста, как вам кажется.

— Мне все слышится будто вы не «Капитанская дочка», а «Капитанская точка» говорите… Это наверно оттого, что я все время про точку в Великой Поэме размышляю.

— В Поэме Мирового духа?

— Да. А где это вы о ней слышали? – удивился Мельгунов. — В Кривоколенном переулке что ли?

— И в Кривоколенном, и на Новой Басманной.

— Вот как. А я, видите ли, пришел к выводу, что последняя точка в Великой Поэме Мирового духа должна быть связана с минувшим годом.

— Почему именно с ним?..

Они сели на канапе, стоявшее напротив «Портрета», и Мельгунов принялся рассказывать об обнаруженном Шеллингом ключе к «звездным годам», подходящим для явления Гроссмейстеров Мирового духа.

— Минувший 1836 год был таким «звездным» годом. Он закончился, но уверен, что в нем или что-то важное произошло, или что-то важное было написано. Просто мы пока еще не знаем.

— Вы не правы. Год этот еще продолжается, – решительно возразил Пушкин. — Христианский – закончился, но еврейский, который начинается в пасхальный месяц Нисан, закончится еще только через два месяца.

— Вот как? – опешил Мельгунов. – Но почему, простите, именно еврейский год должен нами учитываться, а не христианский?..

— Я ведь, голубчик мой, Николай Александрович, оказывается, мессианских кровей. Я отпрыск мудрейшего из людей – царя Соломона… Помните его слова: «На Бога полагаюсь, не устрашусь. Что сделает мне человек?» — Это слова царя Давида – пращура моего, от которого мне поэтический дар передался.

— Впервые слышу. Вы потомок царя Давида?

— Мне говорили раньше, что мой прадед Абрам Ганнибал, выкупленный на невольничьем турецком рынке – эмир, но это неверно. На самом деле, он царских иудейских кровей — потомок царя Соломона от царицы Сафской. Впрочем, я и сам только что о том узнал…

— Удивительная новость.

— Но я что-то заболтался, — сказал Александр Сергеевич, вставая с канапе, — мне пора.

Они вышли на улицу.

— А где же вы остановились, Александр Сергеевич?

— В гостинице «Парадайс»… Но боюсь, мы с вами больше не увидимся. Во всяком случае, здесь. Во Франкфурте… А точка в Поэме, кстати, поставлена. Это определенно так…»

Вот такая встреча с Александром Сергеичем… Читателя ничего не смущает? Ну, например, то, что Пушкин , который, как известно, за всю жизнь так и не выбрался за границу, вдруг оказывается во Франкфурте ? Или то, что Пушкин неожиданно  узнает о собственном происхождении от царя Давида? Или то, что он вдруг селится в гостинице «Парадайс», что переводится как «Рай»? И что это за разговоры о «звездных годах» и о Мировом духе?

А если мы за разъяснениями обратимся к роману Арье Бараца «День Шестой», откуда, собственно, и взята эта сцена, то обнаружим, что встреча Мельгунова и Пушкина произошла сразу после трагической гибели последнего. Вот так-с!

Вообще-то говоря, у Мельгунова и прежде случались  «потусторонние», «посмертные» встречи, то  с его другом, поэтом Веневитиновым через год того, как тот покинул наш мир,  то с тридцать лет как ушедшим Гете на протяжении всего романа.

Только не думайте, пожалуйста, что  весь роман —  сплошь мистика! Нет, автор замахивается на нечто, куда большее.

Итак, русский писатель, Николай Александрович Мельгунов является поклонником немецкого философа Шеллинга. Он убежден  в том, что вся история человечества есть раскрытие  Мирового духа, то есть Высшего «Разума, обращенного к человеку».  Собственно, Гегель придерживался той же концепции, но,  в отличие него Шелинг, а вслед за ним и Мельгунов, полагает, что проявляется Мировой Дух не в философах и ли в исторических деятелях, а в людях искусства.

«Мировой Дух пишет великую поэму, а не философский трактат… Если уж Мировой Дух действительно произнес свое последнее слово, то произнес его  в «Фаусте»… -рассуждает Шеллинг в романе Бараца.

А вот прямая цтата из Шеллинга:«В искусстве мы имеем как документ философии, так и ее единственный извечный и подлинный органон… Всякий великий поэт призван превратить в нечто целое открывающуюся ему часть мира, и из его материала создать собственную мифологию; мир этот находится в становлении, и современная поэту эпоха может открыть ему лишь часть этого мира; так будет вплоть до той лежащей в неопределенной дали точки, когда  Мировой Дух сам закончит им самим задуманную великую поэму и превратит в одновременность последовательную смену явлений нового мира…»

Но вернемся к Мельгунову. Путешествуя по Германии, он обнаруживает странную закономерность – самые значимые моменты  либо в жизних великих поэтов и других деятелей искусства приходятся на те годы, когда еврейская Пасха максимально приближается к Вальпургиевой  ночи. Эти годы оказываются судьбоносными для  Сервантеса и для Данте, для Шекспира и для Гете.  Ну, и ,разумеется, для Пушкина.

Недаром писал Гете:

«Пошли приказом воина в сраженье,

А девушку в веселый хоровод.

И дело вмиг у них на лад пойдет.

Так и у нас. Я дело приурочу

К классической Вальпургиевой ночи».

Не буду утомлять читателя описанием духовных и физических странствий Мельгунова. Скажу лишь, что с его уходом со страниц романа приключения Мировового Духа не прекращаются. Действие переносится в Москву девяностых годов, главным действующим лицом становится… сам автор, а местом действия – ну разумеется Садовая 302-бис, «булгаковская квартира»!

И то, как же без Булгакова, когда речь идет о сближении Пасхальной и Вальпургиевой ночей?

Ведь «Ежегодный бал» Сатаны, описанный Булгаковым в «Мастере и Маргарите», приурочен к еврейской Пасхе. Об этом говорят, как параллелизм «древних» и «московских» глав, так и само название празднества: «Ну, вот-с, вот-с, — говорил Коровьев, — мы враги всяких недомолвок и таинственностей. Ежегодно мессир дает один бал. Он называется весенним балом полнолуния».

Прошу прощения, но я машинально вставил здесь прямую цитату из Арье Бараца. А дальше он пишет: Но «Весеннее полнолуние» это лишь другое наименование еврейской Пасхи, полнолуния месяца Нисана («месяц Авив»)!

Трудно сказать, что имел в виду сам автор, совершая такое, на первый взгляд, кощунственное наложение несовместимых сакральных дат. Однако еврейский взгляд позволяет усмотреть в этой фантазии не надругательство темных сил над светлым еврейским праздником, а прямо противоположное — надругательство Песаха над Первомайским ведовским слетом!

А еще булгаковская квартира уже в 90-м году, когда вновь предельно сблизились эти две ночи, стало местом, где сам автор встретил главную любовь своей жизни, а сама ночь Весеннего полнолуния стала воистину для него судьбоносной. Не будь этой ночи, быть может, не открыл бы он в той женщине, с которой прежде был знаком долгие годы, этакую еврейскую Маргариту, не совершил бы перелета из титульной в тех краях религии в веру, дарованную нашему народу на горе Синай, не оказался бы жителем поселения в окрестностях Иерусалима.

Вам понятно что-нибудь из того, о чем я написал? Надеюсь, что нет. Но, если паче чаянья да, придется огорошить вас информацией о третьей части романа.

Начинается она так: «»Шел 3787-ой год от сотворения мира, он же 14-й год правления Тибериуса Кесаря, и 2-й год правления Понтиуса Пилатуса в Иудее».

Вам уже понятно, о ком пойдет речь в этой части. Нет? Ну и хорошо! Тогда доставайте роман и читайте, только не забудьте прочесть первые две части, потому что в моем пересказе понять можно еще меньше.

Что? Вы догадались, о ком третья часть? Тс-с-с! Тогда тем более читайте!

«День шестой» можно приобрести в магазинах сети «Исрадон», а также в магазине «Книжная ярмарка» в Тель-Авиве, в  здании Центрального автовокзала.

Электронная версия: https://ridero.ru/books/den_shestoi_1/

Август 2021