Командировки были очень существенной, весомой частью социальной жизни советского индивидуума. Конечно, командировка командировке рознь. Хорошо было дипломатам, торгпредам, партийным бонзикам (бонзы за рубеж не ездили по состоянию здоровья), красным директорам и деятелям искусств, которым удавалось пробиваться за железный занавес. Да еще за государственный счет! Но их же была самая малость. Удельный вес таких счастливцев в народонаселении Союза был не намного выше, чем удельный вес мультимиллионеров в современной России.
Более многочисленный слой трудящихся совершал поездки по стране. Здесь тоже была градация: приближенные к верхам персонажи тяготели в поездках за казенный счет в южном направлении (преимущественно в район Черного моря), а основная масса — ИТР и служащие — по безбрежному океану рассеянных по городам и весям больших и малых предприятий. Москва и Ленинград, некоторые другие большие города привлекали внимание всех слоев командированных: кого разжиться продуктами, кого приодеться «на выход», кого желанием прикоснуться к вечному — попасть в театр, посетить выставку, поболеть на футболе — каждому свое.
Что касается автора, то он был причастен ко всем перечисленным выше категориям командируемых, кроме зарубежных вояжей. Здесь мне, тогда еще совсем юному человеку, в середине шестидесятых сделали прививку (правильней звучал бы медицинский термин «санирование»), в результате чего поездки за рубеж были мне заказаны на четверть века.
Но уж по Союзу, включая престольные Москву и Ленинград, я наездился за милую душу. Даже на Камчатку в долину гейзеров тоже попал по обмену опытом. Представляете, какой неоценимый опыт я приобрел для своей скромной канцелярской работы на солнечной Украине?!.
Справедливости ради надо признать, что большинство командировок случались в забытые Б-гом места — маленькие райцентры, поселки, а то и просто села в открытом поле, где пролегал маршрут строящейся автодороги.
Случай, составляющий предмет моего рассказа, произошел в пору, когда я работал в дорожно-строительном тресте. Люди, имевшие в прошлом причастность к строительному ремеслу, а точнее говоря, к управлению этим производством, наверняка помнят систему курирования важных и особо важных объектов (списки таких приоритетных строек утверждались свыше).
Несколько слов об этом явлении. Куратор — это управленец, которого отрывают от мягкого сиденья в кабинете и отправляют в пекло производства. Не подумайте плохого — ничего полезного тот не сделает. Но зато начальство будет спокойней, как в старом еврейском анекдоте: «Теперь ты спи спокойно, а он пусть крутится». Именно такую миссию снотворного для начальства я выполнял в середине семидесятых.
Итак, был я куратором строительства автодороги в обход Григорьевского лимана — «в глуши, во мраке заточенья» — в непосредственной близости (40 километров) от фонтанирующей остроумием Одессы. Тут уж точно, близок локоть, да не укусишь, — глушь несусветная. Пуск дороги на носу, а в делах конь не валялся. Данное мне предписание — две недели безотрывного нахождения на стройке. Шаг влево, шаг вправо считается побегом.
Жить пришлось в общаге для механизаторов — довоенной постройки бараке с обширным, мест на тридцать, спальным залом. Койки по две располагались по периметру помещения, отделенные от соседней пары тумбочкой. Работали механизаторы в две смены, поэтому ротация жильцов происходила до поздней ночи.
Моя койка стояла особняком: комендант общаги дал команду соседнюю парную лежанку не занимать. Но мест иногда не хватало, и утром я обнаруживал очередного сожителя, сладко посапывающего рядышком.
Каждый раз новая компания устраивала ужин с подпитием и разговорами за жизнь. В зале постоянно витал пролетарский аромат — смесь запаха потных тел, машинного масла, чесночной колбасы и «Марии Демченко» — фирменного самогона из свеклы.
Разговоры случались на разные темы, но неизменно в них присутствовала тема про этих вконец обнаглевших «маланцев» (на Одесщине слово «жид» не было в ходу — нашего брата и антисемиты, и просто обыватели да и мы сами называли «маланцами»). Понятное дело, вступать в какую-то полемику с «гласом народным» было бессмысленно.
Особо раздражал меня мужик лет сорока от роду по имени Петро, которому эти самые на «м», видно, сильно досадили. На приезжего полуначальника никто не обращал внимания — слава Б-гу, на стройку наезжали командиры всех калибров, к ним привыкли, как к бессмысленным, но неизбежным ритуалам. Вначале меня приглашали к столу, а затем о непьющем совсем забыли. Так я и лежал, слушая былины о коварных происках мне подобных в этом мире.
Даже попадание в такую неприятную обстановку — это еще не беда. Беда случилась за три дня до окончания моей командировки. Вечером начались боли в животе, которые ночью усилились до невыносимых. Я стонал, кричал, терял сознание. А в перерывах, когда оно ко мне возвращалось, мысленно прощался с родными, близкими и друзьями в уверенности, что сделать это живьем уже не удастся.
Мужики сгрудились вокруг, кто-то побежал сообщить о беде по селекторной связи (даже телефона там не было), да какой ночью селектор!
– А ну, грузите парня мне в кабину автопогрузчика, — сквозь бред услышал я голос Петра. — Завезу его в районную больницу, а то тут он до утра точно окочурится.
Хлопцы положили меня на одеяло и в четыре пары рук понесли к здоровенной «Сталевой воле». Смешанный запах бензина, пота и чеснока показался мне слаще аромата французского парфюма.
В себя я пришел на больничной койке. Оказалось, это был острейший приступ холецистита — желчнокаменной болезни, о наличии которой я не имел ни малейшего представления. Мне сделали уколы, поставили капельницу.
В палату зашел Петро, странно выглядевший в белом халате на замасленной рабочей куртке.
– Семеныч, ну как вы, очуняли?
Я растерянно посмотрел на него и благодарно качнул головой:
– Спасибо, Петро. Если бы не ты, был бы мне со святыми упокой.
– Пустое, Семеныч. Дуже мы испугались за вас — совсем плохой был. А сейчас бачу боевого хлопца. Я думаю, вам уже не надо вертаться в нашу кочегарку — ваше дело крутыть головою, а не киснуты с работягами. — И без всякой видимой связи продолжил: — Семенович, вы уж пробачте мне, шо я не дуже ласкаво говорю про евреев. Я же зразу догадался, хто вы есть такой. Не зобижайтесь — так уже водится, шо вашего брата надо ругать. Собака брешет — ветер носит. Не держить на меня зла за это…
– Спасибо тебе, Петро, за помощь. А за наши дела и слова ответим перед Б-гом.
Петро ушел, а сестричка мне рассказала, что ночью Петр, когда привез меня бесчувственного, устроил побудку всему больничному персоналу, угрожая неприятностями всем, кто не окажет немедленную помощь высокому начальнику из столичного Киева.
…Пятилистник вычеркивает из памяти вонючие общаги, бессонные ночи, ругань и оскорбления простолюдинов, оставляя то, что человек делает в трудную минуту для другого, в общем-то, совершенно чужого ему человека. В этом и заключен момент истины.
Алексей Яблок
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
