Таки да, папа был прав

— Дорогие друзья, когда я уезжал из Союза, то не мог и предположить, что буду встречаться со своими старыми друзьями — благодаря телевидению. Вот сегодня как раз такой случай. У нас в гостях Илья Олейников. Илюша, добрый вечер.

— Привет. Мы с Витей последний раз встречались в поселке Мирный в Якутии в 40-градусный мороз, и тогда действительно трудно было предположить, что через столько лет мы с тобой встретимся в Нью-Йорке на телевидении.

— А ты хоть помнишь, по какому поводу мы с тобой в Мирном встретились много лет назад?

— Нет.

— Я проводил конкурс «Алмазная красавица» и пригласил тебя.

— А, да, да!

— И ты умудрился приехать без шапки, хотя там были 40-градусные морозы, и мы тебе искали там шапку.

— Мне всегда папа говорил, что я большой п…, но тогда я не понимал. А потом я понял с годами, что папа был абсолютно прав.

— Я даже помню, как я у тебя жил в городе Ленинграде.

— На Бухарестской?

— Да, совершенно справедливо…

Ваша программа «Городок», которая пользуется популярностью, выходит еженедельно?

— Нет, вообще-то раньше мы снимали по одной передаче в месяц. Но потом Российское телевидение решило, что этого мало, и когда у нас скопилось где-то порядка 70 передач, они устроили нам страшную сетку еженедельную, то есть одна передача новая и три старые. К сожалению, вот такой постоянный крутеж.

— Давай так легонько пробежимся. Молодость, юность, я бы сказал, детство — город Кишинев.

— Да, улица Кряндера, на которой я родился, а весь край назывался Магала. Только война закончилась, и все жили воспоминаниями об эвакуации в Узбекистане. Магала — что-то такое ужасающее, такой райончик, где жили евреи, причем бандитского направления.

— То есть как раз для тебя… Ты всегда был антисемитом…

— Мне можно, поскольку я еврей на все 250 процентов!

— Это не оправдание. И антисемитизм в тебе живет, если ты решил поменять фамилию с еврейской на русскую, когда все уже меняли наоборот.

— Нет, дорогой мой! Я как раз фамилию поменял с еврейской на русскую, потому что антисемитизм жил не во мне, а в той стране, в которой я тогда жил. Ты ведь помнишь, фамилия моя — Клявер. У меня фамилия Клявер, если кто не знает. У меня был партнер замечательный — Рома Казаков. Но он был такой же Казаков, как я Олейников…

— Бронштейн. С Винокуром это вспоминали.

— А самое страшное, что это он по папе был Бронштейн, а Бронштейн — это Троцкий, если ты помнишь. А мама у него была Каплан, понимаете?! По матери он был Каплан. Страшная совершенно смесь. И он стал Казаковым. А я был Клявером. И вот мы с ним работали, мы хорошо работали.

— Клявер-Казаков — известная пара на эстраде была.

— Мы очень хорошо работали, но, тем не менее, нас по телевизору не показывали, потому что думали, что два еврея из двоих — это очень много. И когда мы пришли работать к Винокуру, он мне сказал: «Илюха, давай, возьми себе какой-то псевдоним, потому что тебя по телевизору никогда с такой фамилией не покажут». И я взял фамилию жены. Она мне говорит: «Я тебе подарила фамилию, а ты мне национальность. Большое тебе спасибо».

— Кто оказался в выигрыше?

— Ты знаешь, оба. Поскольку когда я стал Олейниковым, то сразу стал значительно больше зарабатывать. Она пользуется плодами своей фамилии, прекрасно себя чувствует. Но Динька, это сын, он формировался уже в другое время…

— И работает под фамилией Клявер.

— Да, группа «Чай вдвоем». Сейчас они очень раскрутились.

— Илюш, ты заканчивал эстрадно-цирковое? У тебя Ширвиндт преподавал?

— Да, у нас сейчас с ним потрясающие отношения. Потому что раньше, когда он был моим педагогом, я его называл Александр Анатольевич, естественно… А теперь Шура и «на ты». Мы с ним, кстати, встретились в Торонто. Театр Сатиры приезжал туда на гастроли. И я пришел к нему в номер в два часа ночи. Он говорит: «Кто там»? Я говорю: «Ученик!» Он говорит: «Ты хоть здесь бы меня оставил в покое!». Я говорю: «Не могу». Он открывает в халате, небритый, мятый, но худрук…

— Когда Рома Казаков ушел в мир иной, у тебя начался очень сложный период. Ты начал искать партнера. И очень долго не мог его найти. Ты работал с Границиным одно время, потом у тебя был партнер, я не помню фамилию, по-моему, Гузько…

— А потом мы встретились с Юрой… Но для меня это совершенно не случайная встреча! Потом, когда я уже проанализировал все, то понял, что меня преследует такое понятие, как судьба…

— Классическая эстрадно-цирковая пара — Пат и Паташон, «белый» и «рыжий». И не только по внутреннему наполнению, но и внешне. Ты — длинный, худой, Стоянов — плотный, полный. С ним легко работать? Хороший, приятный характер у твоего партнера?

— Характер у него не очень приятный…

— И у тебя характер просто омерзительный… Правда, я не знаю, может, за эти годы ты исправился… Ругаетесь часто?

— Мы или не ругаемся вообще, или устраиваем такой ор, что становится страшно. Но при этом оба абсолютно понимаем, что я без него и он без меня — это просто две одинокие фигурки, которые никому не нужны.

Если говорить серьезно, у нас с Юрой очень хорошие отношения. Даже не отношения, мы — некий единый организм. Если говорить по большому счету, мы с ним любим друг друга. По-хорошему. Не так, конечно, как Боря Моисеев, скажем, Пенкина… По- нормальному.

— Была такая когорта эстрадных актеров…

— Б-же, ты сам меня провоцируешь! Начинаешь со слова «кагор», дальше, значит, пьянка, выпивка…

— Как ты зазнался за последние годы! Слова не даешь сказать… Ведешь себя, как Виктюк… Так вот — когорта эстрадных артистов, и Клявер там внутри, одна «тусовка»… И вот теперь Олейников сделал такую замечательную карьеру, его теперь все знают, он теперь в большей степени телевизионный актер, чем эстрадный… У тебя отношения с эстрадными коллегами подпортились?

— У-у-у…

— Говори!

— Можно я уже рот раскрою?

— Да, можно, давай.

— Нет, я бы не сказал, что они…

— Ты только учти, что мне про тебя наши знакомые общие тоже рассказывали, поэтому говори правду.

— Да я тебе врать не буду. В то время когда я все время стремился наверх, а при этом стоял на месте, появились Фима Шифрин, Клара Новикова, Винокур просто как пробка шампанского выскочил… Честно говоря, мне было не очень приятно, я не считал, что я хуже, чем они, понимаешь? Причем и национальность ведь одинаковая с ними, значит, не в ней причина, ведь и Фимка, и Кларка, и Вовка…

Илюш, у тебя уникальная ситуация. Ты из среднего звена профессиональных эстрадных артистов перешел в ряды самых популярных в 45 лет.

… Вы ездите с гастролями в Европу, в Израиль?

— Конечно, ездим.

— Как принимают?

— Очень хорошо.

— А в Европе?

— А Европа — это только Германия. Приглашают, скажем, в Англию — там где-то порядка 8 — 9 тысяч русских живут в Лондоне. Ехать на этот концерт — потерять три дня, а значит, потерять и время, и деньги.

— Илюша, мы передачу всегда заканчиваем стихами. Давай, две строчки, четыре… Где надо, «бип» сделаем.

— Я не буду читать стихотворение Пушкина.

— Не знаешь наизусть?

— Я помню, там буря чего-то кроет.

— Мглою. Небо.

— Вот видишь, давай ты и прочти.

— Нет уж. Давай читай.

— Я вам прочту совершенно потрясающее четверостишье.

«Посланный на … иду по дороге

И думаю: … … …!

Ведь этой дорогой, в борьбе и тревоге

Шел девятнадцатый год!»

— Большое тебе спасибо, ты очень помог. Тебе в России не говорили, что выгонят с телевидения за какую-то передачу, так ты решил поставить эксперимент на мне, дескать, не выпрут ли меня после того как я с тобой программу сделаю?

— Да ты что?! Во-первых, эта частушка хороша тем, что она антисоветская, потому что я за границей, и можно клепать все что угодно…

Давай закончим позитивно, хорошо?

— Я думаю, что ты уже ничего не исправишь, но попробуй.

— У Юрки (Стоянова) есть двоюродный дядюшка, причем дядюшка этот еврей, как это ни странно. Он в Америке живет где-то лет 30, сейчас ему 80 с чем-то, и он ни одного слова по-английски не знает. Но при этом ездит на машине, и когда его останавливают полицейские, выскакивает из машины, поднимает руки и орет: «Америка, Америка!» И его сразу отпускают.

— Спасибо, ты немножко подправил впечатление, не до конца конечно, но чуть-чуть подправил политическим позитивом. То есть старая закалка сказывается…