На прошлой неделе на творческом вечере в Торонто один из зрителей сказал: «Вот вы, Виктор, просите всех ваших гостей прочесть на прощание стихи. А самому — слабо?» На мгновение я растерялся — а что прочесть? Хармса? Пастернака? Самойлова? Левитанского, Багрицкого? Столько замечательных поэтов, творчество которых в той или иной степени формировало в нас то, что принято называть душой… Кто из поэтов в большей степени оказал на меня влияние? И сразу вспомнил: родительский магнитофон «Яуза-5», хриплый и сочный голос, плохое качество звука…
Каждый год я так или иначе поминаю в своих записках Александра Галича, убитого в Париже в декабре 77-го. По-моему, 30-летие со дня его смерти мало кто вспомнил. А зачем? Чем более актуальными снова становятся его песни и стихи, тем меньше о нем вспоминают. Это естественно.
«Под утро, когда устанут
Влюбленность, и грусть, и зависть,
И гости опохмелятся
И выпьют воды со льдом,
Скажет хозяйка — хотите
Послушать старую запись? —
И мой глуховатый голос
Войдет в незнакомый дом.
И кубики льда в стакане
Звякнут легко и ломко,
И странный узор на скатерти
Начнет рисовать рука,
И будет звучать гитара,
И будет крутиться пленка,
И в дальний путь к Абакану
Отправятся облака…
И гость какой-нибудь скажет:
— От шуточек этих зябко,
И автор напрасно думает,
Что сам ему черт не брат!
— Ну, что вы, Иван Петрович, —
Ответит ему хозяйка, —
Бояться автору нечего,
Он умер лет сто назад…»
До сих пор смерть в Париже Александра Галича определяется как «загадочная», но Виктор Суворов, бывший разведчик ГРУ, автор нашумевшего «Аквариума» и «Ледокола» и бывший резидент в Японии Константин Преображенский, с которыми мне довелось общаться, не сомневаются, что Галича убили их бывшие коллеги. Несколько лет назад на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа был открыт барельеф: «Блажени изгнани правды ради». Александр Галич лежит в хорошей компании: Андрей Тарковский, Иван Бунин, Рудольф Нуриев, Александр Гинзбург.
Закончился короткий период новейшей российской истории, когда казалось, что именем Зощенко назовут Комсомольский проспект, а именем Сахарова — площадь Маркса. Поэты обладают даром предвидения: «И потому эта улица, а верней, эта яма, так и зовется по имени этого Мандельштама». Ни Галичу, ни Сахарову, ни Григоренко, ни Буковскому не суждено было стать национальными героями России. Хотя они этого и заслуживают в полной мере. «Над гробом встали мародеры», как пел Галич. Истинный, а не квасной патриотизм никогда не был в чести.
Галич и после крушения «империи зла» остался для России изгоем, «чужим», «злопыхателем». Десять лет добивалась его дочь разрешения повесить мемориальную доску на дом, в котором жил в Москве Галич. И это при том, что московские дома пестрят досками в честь холуев и палачей…
Самое страшное заключается в том, что его песни с каждым годом становятся все более и более актуальными. Сегодня, в 2008 году, уже совершенно очевидно, что косметический евроремонт России не изменил ничего по сути: «грязь есть грязь, в какой ты цвет ее ни крась». О ком эти строки? А это: «Ни гневом, ни порицаньем давно уж мы не бряцаем, здороваемся с подлецами, раскланиваемся с полицаем»? Галич уже не под запретом, уже вышли его сборники, кассеты, диски. Но он по-прежнему остается чужим.
Алена Галич-Архангельская сказала: «Чужая земля стала для моего отца последним пристанищем. Но хочется надеяться, что его слова — «А уж мертвый-то я вернусь в Россию наверняка» — сбудутся. И он вернется своими стихами и песнями на родину, которую любил, никогда не предавал, с которой никогда не разрывал связей».
Не вернется. И Галич сам это в душе, наверное, понимал. В своей поэме «Кадиш», посвященной Янушу Корчаку и еврейскому дому сирот, уничтоженному в газовых камерах, Галич произносит страшные слова, которые тоже написаны как будто вчера и обращены к самому автору:
«Паясничают гомункулусы,
геройские рожи корчат
Рвется к нечистой власти орава
речистой швали,
Не возвращайтесь в Варшаву, я очень
прошу вас, пан Корчак,
Вы будете чужеземцем в вашей
родной Варшаве!»
Не возвращайтесь в Москву,
Александр Аркадьевич…
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
