1986 год. Я в группе советских специалистов нахожусь в Болгарии на Козлодуйской атомной электростанции. Живу в трехкомнатной квартире. Со мной вместе еще двое: Юра, инженер из Тбилиси, и Володя, слесарь с Чернобыльской атомной электростанции. Первое знакомство. Первые распитые пол-литра. Задушевная беседа. Володя расхваливает свою АЭС и ее директора. Утверждает, что это лучший объект в системе Минэнерго СССР. Упоминает, что котельщики без бутылки в цех не заходят. Но, в общем, он не врет. Действительно, лучший объект Минэнерго СССР. Вдруг – гром среди ясного неба. На станцию приходит телеграмма. Специалисты всех профилей обсуждают причину аварии, ее последствия. Я, специалист по автоматике, в технологии не понимаю ни бельмеса.
Трогает милосердие болгар. Они предлагают за свой счет привезти семьи работающих у них сотрудников Чернобыльской станции в Болгарию. Продлевают им контракт. Советское руководство ожидает указаний. Люди нервничают, не зная, живы ли члены их семей. В Болгарии запрещают продавать зелень и фрукты. Наконец разрешение на выезд получено, Володя уезжает за семьей. Перед прощанием удрученно говорит мне:
– Я две недели назад получил квартиру и купил новую мебель. Взял в долг, приехал в Болгарию отработать. Сейчас все пропало.
Я успокаиваю:
– Всё починят – вернешься.
Он грустно машет рукой. Уезжает в Союз. Больше я его не встречал.
После этих событий я случайно начал играть в шахматы в скверике. Показал класс. Увидели болгары, включили меня в команду станции. Я стал чемпионом спартакиады энергетиков Болгарии. Во время соревнований выяснилось, что я не имел права выступать за команду станции, но представители конкурентов по очереди подходили ко мне, хлопали по плечу и говорили: «Ты свуя чоловик!» (свой человек), играй». Болгары предлагают мне тренировать женскую сборную, продлить контракт, повысить зарплату (которая и так в шесть раз превышала обычную). Но – дочка поступает в институт. Я должен быть рядом. Уезжаю. Уверен, что еще вернусь. Куда там! Политбюро ЦК КПСС издает постановление о разработке новых средств автоматики для атомной энергетики. Если в нашем НИИ даже до Чернобыля главным специалистом по Москве считался я, то после Чернобыля тем более начальство боялось показать в Москве нос.
Судьба директора и главного инженера Чернобыльской АЭС не выходила из головы. В то время в СССР существовал документ (карта уровня и качества изделия), без которого выпуск любого изделия был запрещен. Документ абсолютно фальшивый, как вся советская система. В нем необходимо было сравнить разрабатываемое изделие с лучшими зарубежными образцами. Я, как и все разработчики этих документов, постоянно беззастенчиво врал, делая выводы в стиле старого анекдота: «Армяне шумною толпой толкают в гору «студебеккер». Это означало могущество армянского народа и немощь американской техники. В тот раз мне дали истинные параметры зарубежного аналога. Я сравнил с отечественными. Ужаснулся. И написал правду. Меня вызвали.
– Марат, ты же так умно составлял эти документы. И в министерстве говорили, что только ты сможешь.
– Врать не буду, – отрезал я, – и вам не советую.
В итоге я создал первый и последний в истории СССР правдивый документ. Выпуск изделий атомной энергетики продолжался. Можно ли было это делать – не знаю. Я не обладал достаточной информацией и квалификацией, чтобы делать глобальные выводы. Однако недавно моя знакомая, постоянно посещающая Украину, начала пугать: «Там выброс, там выброс». Я ей не поверил. Вообще не люблю сплетен, тем более знаю им цену. Вспоминаю свое тогдашнее поведение. Я не был бесстрашным рыцарем, борцом с системой. Коммунисты и антикоммунисты были мне противны в равной степени. Меня, бывало, пугал шорох дверей, злой начальник, управдом. А иногда вдруг просыпалась странная отвага. И не только у меня.
Вспоминаю один случай. Кабинет начальника «Союзатомэнерго» в Москве. Хозяин кабинета – бесстрашный человек, первым вступивший на излучающий блок, проявивший мужество и умение при ликвидации последствий аварии. В кабинете делегация тбилисского НПО «Элва», возглавляемая главным инженером Сашей Пирцхалаишвили. Саша купил на вечер колбасу и спрятал ее между рамами. В комнату заглянула женщина. Увидев «преступника», разразилась криком:
– На всех окон не напасешься! Хулиган! Чучмек несчастный!
На Сашу, видно, кричали первый раз в жизни. Он удивленно раскрыл широкие глаза и спросил:
– Женщина, ти кто?
– Зам. начальника АХО, – гордо ответила она.
Саша удивился:
– Значит, ти – Мерабишвили. – Он представил, что начальник АХО их тбилисского НПО (а проще, завхоз) Мерабишвили заходит без стука в его кабинет и начинает кричать на его гостей. С ним началась истерика. Он показывал на женщину рукой, кричал: – Мерабишвили! – и заливался дальше.
Возмущенная «Мерабишвили» побежала звать начальника. Саша немножко пришел в себя, мы тоже. Комичность ситуации, когда завхоз вдруг кричит на гостей дирекции, дошла и до нас. Вдруг в кабинет вошел возмущенный начальник:
– Саша! Ты зачем обижаешь женщину?
Тут Саша разозлился (начальник был с ним на одинаковой по уровню должности):
– Ти понимаешь, што ти гаваришь? Ми сейчас отсюда уйдем и больше никогда не вернемся! А ты оставайся со своей «Мерабишвили».
– Ребята, – извиняющимся голосом промямлил начальник, – я сам ее боюсь. Она на меня доносит министру.
Стало очень противно и больно. Кстати, я часто видел сослуживцев, выходящих бледными от страха из «суровых» московских кабинетов.
О причинах чернобыльской аварии теперь известно достаточно много. Эксперимент, приведший к разрушению энергоблока, был очень опасен. Многие специалисты предупреждали об этом, но кто-то побоялся доложить своему начальству. Ведь любая ложь всегда плетется вслед за страхом перед людьми.
P.S. «Ничто не ново под луной». В Израиле тоже случилась подобная история. Рядовой полиции предотвратил теракт, обезоружив террориста с семью килограммами взрывчатки. Журналисты хотели взять у него интервью. Он испугался. Отослал их к начальству. Те разрешения на интервью не дали, сославшись на инструкцию, согласно которой интервьюировать разрешается сотрудников чином не ниже полковника. История длилась пару месяцев и дошла до министра. Так что в следующий раз храбрый полицейский может задуматься: а стоит ли высовываться? Так и работу потерять можно. Не менять же теперь инструкцию!