Сталинские орлы

Где и когда?

Этот переулок в центре города москвичи в 1930-х годах обходили. До переворота 1917 года здесь находился Варсонофьевский монастырь.

Всмотритесь в эту фотографию. Видите, как скрупулезно, не хуже, чем в гестапо, фиксируют свои деяния сталинские чекисты в Варсонофьевском переулке. После переезда ленинской гвардии из Питера в Москву монастырские и некоторые другие здания в Варсонофьевском переулке, в том числе здание страхового общества с большим подвалом, где хранился архив, оккупировали чекисты. Помните анекдот про ГосСТРАХ и ГосУЖАС? Так вот, ГосУЖАС расположился именно в этом переулке.

Самые «красочные» приказы об убийствах «врагов народа» знамениты не только обилием фамилий людей, предназначенных на заклание, но и фразами из бандитского жаргона: «Расстрелять, как бешеных собак», «Смерть предателям и шпионам!» и т. п. Если же вождям не терпелось испить крови, то приказание давалось устно. Однако чиновники ГосСТРАХА для памяти отмечали в «накладных» на убийство «согласие тт. Сталина, Молотова получено» и ставили число, месяц, год…

В архиве Верховного Совета Казахстана мне довелось увидеть несколько документов, копии с которых снять не позволили, чтобы не обидеть публикацией высокопоставленных потомков расстрелянных «врагов народа». При этом обратили мое внимание на то, что ряд высших партийных, советских чиновников и представителей ЧК, написав с утра на очередном списке жертв стандартные фразы, вроде «презренных баев и их прислужников уничтожить немедленно» или «смерть японским шпионам», к вечеру уже были сами арестованы. А на новых списках с их именами стояли те же самые фразы, которые они писали утром, только подписи были другие.

Главное управление ЧК поначалу располагалось в здании на углу Варсонофьевского и Большой Лубянки. Там за кабинетами начальников находился высокий, в два этажа, полуподвальный зал. У страхового общества в этом зале располагался архив, к которому примыкало несколько маленьких комнат-сейфов. В зале содержали заключенных, а на внутреннем балконе стояли вооруженные охранники. Комнаты-сейфы приспособили для расстрелов. Толстые стены заглушали выстрелы «товарищей-маузеров». От тех, кто уже попал в «архив страхового общества», скрывать звуки не имело смысла — они были обречены.

Среди нескольких уцелевших оказался высланный из России в 1922 году писатель Михаил Осоргин. Об «архиве» образца 1919 года он вспоминал: «Пол выложен изразцовыми плитками. При входе — балкон, где стоит стража. Балкон окружает яму, куда спуск по витой лестнице и где 70 человек, в лежку, на нарах, на полу, на полированном большом столе, а двое и внутри стола — ждут своей участи — пули».

В годы большого террора «производительность» расстрельного труда возросла за счет использования двора, где хватало места, чтобы расстреливать группами. Во время расстрелов включали двигатели автомобилей, чтобы заглушить звуки выстрелов. Заключенных выводили во двор в нижнем белье (верхняя одежда шла в спецраспределители) и ставили к стенке. Трупы наиболее важных персон сжигали в крематории на Донской улице. Останки персон «помельче» вывозили на московские кладбища и подмосковные спецполигоны НКВД.

Кто был в «низах»

В советские годы Новодевичье кладбище Москвы было чем-то вроде экскурсионного объекта. На стройные ряды усопших писателей, инженеров и ба-а-льших начальников стремились поглазеть тысячи москвичей и провинциалов: «Живут же люди. Нам бы там лечь». Ну как же не поглазеть на двухцветное надгробие когда-то «горячо любимого» Никиты Сергеевича. Но если вы повернете перед выходной аркой направо и чуть пройдете вдоль стены колумбария, то вглядитесь во второй слева и второй снизу мраморный квадрат без фотографий с краткой надписью:

За какие же заслуги П. И. Магго удостоился столь престижного кладбища? Может быть, его положили среди собратьев по профессии? История, в общем, обычная для времен Гражданской войны в России. Некий малограмотный батрак, потом рабочий в Сормово, позднее «латышский стрелок», выбился в кремлевские шоферы. Преданный вождям, он вплоть до 1919 года был подменным шофером Ленина, Свердлова, Сталина. Но затем сделал скачок в карьере: сменил баранку кремлевского водилы на должность надзирателя внутренней чекистской тюрьмы, что включала в себя зловещий «перевалочный архив» и автобазу. К 1931 году наш герой вырос до полковника и возглавил спецавтобазу № 1 в том самом Варсонофьевском переулке. И вот, со столь высокого поста в самый разгар «головокружения от успехов» полковник перешел на должность рядового сотрудника комендатуры «по особым поручениям» и с еще «более особым» окладом. На этом посту полковник, у которого не было ни одного подчиненного, увлеченно занимался непростым физическим трудом — вплоть до выхода в отставку. Свое рабочее место Магго со товарищи называли «мастерской».

Судя по сухим отчетным показателям, бывший рабочий, а позднее полковник Петр Иванович Магго явно был передовиком даже среди отличников.

Известно, что в Казахстане в 1960 — 1980 гг. после расстрела приговоренного к смерти палач, а также удостоверившие смерть врач, прокурор и адвокат получали по бутылке коньяка. Но раньше давали водку и одеколон для обтирания. Сведения получены от бывшего начальника управления по борьбе с организованной преступностью МВД КазССР Александра Плетня.

Условие задачи: Согласно сохранившимся в архивах актам с подписью П. И. Магго, он имел на личном счету в 1931 — 1939 годах более десяти тысяч расстрелянных.

Вопрос задачи: сколько ведер водки и одеколона выделил НКВД СССР расстрельных дел мастеру товарищу П. И. Магго?

Теперь вы понимаете, что на Новодевичьем кладбище хоронили только выдающихся людей, таких, как, например, незаурядный «латышский стрелок» Петр Иванович Магго.

Кто был

в «верхах»

В самом начале «мемориальской» работы в Алма-Ате я выяснил имена следователей НКВД. Нет ничего проще: спрашиваешь бывших политзаключенных, и они тебе выкладывают имена, отчества и фамилии своих мучителей. Когда эти имена стали повторяться по 15 — 20 раз, стало ясно, что подавляющее большинство местных мучителей мне известно.

Но вот узнать имена палачей и начальников расстрельных команд куда сложней. Их «клиенты» уже ничего рассказать не могут. Молчат, но могут заговорить архивы чекистов.

Борис Сопельняк сумел найти пути к ряду документов палаческих подразделений в Москве, что и описал в своей документальной книге «Смерть в рассрочку».

Почти 30 лет руководил на Лубянке «приведением в исполнение» Василий Михайлович Блохин. В комендатуру ОГПУ СССР он пришел капитаном в 1924 году. Да так трудился, что через два года ее возглавил и на этой «вершине» продержался 27 лет. «У каждой эпохи свои блохи». Генерал-майора Блохина в этом плане можно считать счастливчиком: он пережил самого «лучшего друга физкультурников». Правда, в апреле 1953 года он как «дискредитировавший себя за время работы в органах» был лишен звания генерала и уволен из органов «по болезни». Тем не менее, был удостоен урны на Новодевичьем кладбище рядом с коллегами из комендатуры. До 1953 года лубянковские начальники его уровня до серьезных заболеваний не доживали, ибо знали много лишнего, а посему превращались в неприятную обузу для вождей. И тогда с ними поступали соответственно заведенному и описанному выше порядку — через расстрельную процедуру в «мастерской» — в печь Донского крематория.

Вверенная Василию Михайловичу комендатура отвечала за охрану ведомственных зданий и поддержание режима секретности. Под началом Блохина находились спецотдел оперативной техники и «Лаборатория-X», которая разрабатывала яды и проверяла их действие на заключенных. Она располагалась в том же Варсонофьевском переулке, позади первой штаб-квартиры ЧК. Как начальник комендатуры Блохин командовал всем, что было связано с «приведением в исполнение». Дел было много, но комиссар госбезопасности, а позднее генерал-майор Блохин находил время, чтобы лично расстреливать злейших врагов товарища Сталина, о чем немедленно докладывал наверх, а затем расслаблялся с чувством исполненного долга.

За что получали именные часы, денежные премии и правительственные награды полковники-расстрельщики в комендатуре, было гостайной. Расслабившись после «ударного труда» водочкой, недрогнувшими лапами они заполняли акты о приведении в исполнение приговоров: «На основании настоящего предписания расстреляли нижеследующих осужденных…».

В комендантскую спецгруппу попадали исключительно «простые люди». Например, братья Шигалевы — Василий и Иван. Начинали они в российской глубинке, даже не завершив начального образования, без освоенной гражданской профессии. Но в ряды ВКП (б) вступили раньше, чем на срочную службу в Красную Армию. А уж из армии они плавно перешли надзирателями во внутреннюю лубянскую тюрьму и идейно выросли (Иван в комендантской команде стал секретарем парторганизации), а затем стали мастерами расстрельного дела.

На этой аллее Новодевичьего кладбища в стене колумбария полки с прахом палачей.