Сказки сопровождают нас с рождения. Они обозначают четыре рубежа в нашей жизни: когда сказки читают нам, когда мы читаем их нашим детям, внукам, и, если повезет и здоровье позволит, правнукам.
Основное пространство популярных сказок, читаемых детям, составлено западноевропейскими авторами — братьями Гримм и Шарлем Перро. Похоже, основная цель некоторых из них — воспитать из детей неврастеников и мизантропов.
Родители решают отвести Мальчика-с-пальчика, его братишек и сестренок в темный лес. «Пусть их там съедят дикие звери», — постановляют родители. Благодаря находчивости Мальчика-с-пальчика дети возвращаются домой. Родители поначалу этому даже рады, но потом организуют своим деткам другую такую же экскурсию в лес. А вот иная сказка: братья выбрасывают мальчика-сироту на улицу, вручив тому Кота. Кот, к тому времени уже в сапогах, обманом, выдав за другого, выгодно женит своего хозяина, мальчика-сироту. Вообще, выгодная женитьба, отнюдь не по любви — основной счастливый конец этих сказок.
Впрочем, против «выгодной женитьбы» предостерегает жутковатая сказка о маркизе Синяя Борода. Некоторые впечатлительные девочки после такой сказки могут навсегда утратить интерес к институту замужества.
Необычайно популярна дурацкая сказка про Красную Шапочку. В детстве я недоумевал: почему в истории, в которой кульминационным был вопрос Волку: «Почему у тебя такие большие зубы?», Красная Шапочка и ее Бабушка оказывались в животе Волка непережеванными?
Совсем иная стихия — глубокие сказки Г.Х. Андерсена. История о «ткачах» и голом короле — гениальная метафора всей политики с начала ХХ века, от «прекрасных нарядов», скроенных Лениным, Гитлером, до выдающегося продавца своих несуществующих «нарядов» президента Обамы. Сейчас мало кто вспомнит, какими такими его «нарядами» восхищались народ и Нобелевский комитет три года назад.
А на роль мальчика, произносящего «А король-то голый!» годится блестящий полемист Ньют Гингрич. Так, он недавно обличил лживых «ткачей», продающих несуществующий «наряд»: «Никакого палестинского народа нет. Это выдумка. Речь идет об обычных арабах».
Русские сказки не столь жестоки, как западные. Образ Бабы-яги, любившей полакомиться детишками — скорее показатель отношения к старым женщинам. Возможно, оно связано с поразительной метаморфозой — превращением прекраснейшего из земных творений, красавицы, в свою противоположность. Вот и у Пушкина в «Руслане и Людмиле» состарившаяся красавица Наина — ведьма. Возможно, проходящая красота, сменяемая уродством, действительно пагубно влияет на характер некоторых женщин. В наше время медикаменты, косметика, пластическая хирургия и аэробика позволяют отсрочить, а то и отменить такую катастрофу.
В русских сказках озадачивает отношение к воровству. В сказке про Жар-птицу (в пересказе А.Н. Толстого) Иван-царевич постоянно проваливает одно и то же испытание, вроде: своровать коня, но не красть уздечку, или своровать Жар-птицу, но не красть золотую клетку. Не удерживается и ворует. Все же в конце Серый Волк выручает воришку и выгодно женит. Не случайно появилась, видно, формула историка Н. Карамзина: «Если б захотеть одним словом выразить, что делается в России, то следует сказать: воруют!» Даже в сказках.
Еще удручает в русских сказках культ глупости. И если Иван-дурак — не всегда дурак, то убогий Емеля, не желающий слезать с печи, и, как положено в сказке, выгодно женящийся «по щучьему велению», — многозначительный образ.
Авторская сказка советских времен оставила образцы сатиры, во взрослой литературе той поры немыслимые. Сквозной образ сказки К. Чуковского «Тараканище» был широко узнаваемым в узких кругах изображением рыжего коротышки («полтора метра с кепкой» — Войнович), Сталина:
…Страшный великан,
Рыжий и усатый
Та-ра-кан!
. . . . . . . . . . .
Он рычит, и кричит,
И усами шевелит.
Вот и у Мандельштама про Сталина сказано: «Тараканьи смеются усища». Далее у Мандельштама: «А вокруг него сброд тонкошеих вождей». В сказке Чуковского — повадки этого «сброда»: «Волки от испуга скушали друг друга».
Сатирой не только на советскую действительность, но и на американских либералов был «Мистер Твистер» С. Маршака. Либералка дочка отвечает на уговоры Твистера по поводу намечавшегося путешествия — «поедем к датчанам и шведам» — сумасбродным «хочу в Ленинград». Но, наверное, ее либеральные иллюзии относительно СССР после кошмара их поездки должны были развеяться. Неосторожно отказавшись от заказанного в гостинице номера, семейка Твистера неожиданно выяснила, что найти другой невозможно. Предложение дочки: «Может быть, купим какой-нибудь дом?» Твистер встретил ставшей крылатой фразой: «Ты не в Чикаго, моя дорогая». Даже за деньги в стране постоянного дефицита ничего «достать» невозможно.
Я думаю, описывая злоключения американцев в СССР, Маршак даже сгустил краски. Конечно, власти выкинули бы на улицу несчастного советского командировочного и освободили бы гостиничный номер для знатного иностранца.
Еврейская сказка.
Самуил Маршак в юности был сионистом и в 1911 году совершил путешествие в Святую Землю. В старом журнале я когда-то читал его посвященное этому путешествию стихотворение «Иерусалим». После переворота 17-го года Маршак, как и Чуковский, нашел прибежище в детской литературе.
В его сказке 1922 года «Кошкин дом» Кошка сильно напоминает эмансипированную еврейку. Она неплохо образованна — объясняет своим гостям: «Вот это стул — на нем сидят. Вот это стол — за ним едят». При этом говорит с хорошо различимым еврейским акцентом: «Гости дорогие, кушайте варенье. Или вам не нравится наше угощение?» Любой, имевший еврейскую тетушку с Украины, распознает его.
В начале 20-х годов многие обитатели местечек стремились отринуть свое еврейство и влиться в новую жизнь. Вот и Кошка страстно стремится ассимилироваться. Она гонит прочь кошачью родню, а привечает пролетариев из коренной нации. Ее гости Свинья и Козел образованностью и хорошими манерами не отличаются — Свинья: «Вот это стол — на нем сидят». Козел: «Вот это стул — его едят». Но они существа, с которыми Кошка хочет быть близка.
Увы, когда настали плохие времена, новые друзья Кошку гонят, а приютили ее бедные родственники, ранее отвергнутые Кошкой.
После написания «Кошкиного дома» прошло 20 лет, и наступивший Холокост превратил незамысловатую сказку Маршака в притчу. Когда запылал еврейский «кошкин дом» в Европе, новые друзья евреев — сытая Америка и гордящаяся своими свободами Англия, для которых евреи сделали так много, — не пустили к себе погорельцев. И только нищая еврейская община в Земле Израиля была готова стать для них прибежищем. И когда пепелище еврейского дома еще дотлевало в Европе, она приняла спасшихся родственников, несмотря на яростное сопротивление этому «друга евреев» Англии.